— Меня туда не пустят, — простонал Гордей. — Слишком хорошо знают. И моих парней — тоже… Остаётся война, — тихо сказал он. — Сына я им не отдам.
— Мы пойдём, — сказал шеф. — Нападать на секту опасно — никто не помешает им убить Митроху и уничтожить тело. А нет тела — нет состава преступления… Так что в клуб пойдём мы с Сашей, — он посмотрел на Владимира. — Ты знаешь, где он находится?
— Бои каждый раз устраивают на новом месте, — буркнул дознаватель. — Их почти невозможно выследить.
— Но ведь ты это уже сделал, верно? — улыбнулся шеф.
— Это самоубийство, — сказал Владимир. — На их территории тебе не поможет ни статус дознавателя, ни то, что твой напарник — стригой.
— К стригоям «Другой мир» относится ещё хуже, чем к вервольфам, — проговорил Гордей. — Нас просто не считают людьми, а стригоев…
— К ним относятся, как к нежити, — закончил за него Владимир. — Для которой кол в сердце и полная пасть чесноку — наилучший исход. Они не смотрят на это, как на убийство.
Алекс взглянул на меня.
— Сашхен, ты готов?
— К тому, что мне проткнут грудь деревяшкой, как только увидят? Конечно. Разумеется. Только об этом и мечтаю.
— Молодец, — шеф положил руку мне на плечо. — Я в тебе не ошибся.
Весь мой сарказм, толстый, как слой сала на боках у матёрого хряка, он попросту игнорировал. Впрочем, сарказм я применил по привычке. Мне действительно хотелось посмотреть на эту секту… Посмотреть, а может, даже попробовать на зуб.
Шутка вышла так себе, но настроение подняла.
— Володенька, ты же знаешь, где сегодня состоятся бои, — сказал шеф сладким голосом.
— Сергеич, может…
— Не заставляй меня думать, что ты потерял хватку, Володенька, — чуть повысил голос шеф.
— На Кутузовском, — буркнул дознаватель. — И я тоже пойти не смогу. Мою физиономию, как ты знаешь…
— Я этого и не жду, — пожал плечами шеф. — Не беспокойся, мы справимся. Тем более, что опыт уже есть, — он подмигнул в мою сторону.
— Вы действительно это сделаете? — Гордей заступил Алексу дорогу, навис над ним, как гора. — Ради меня и моего сына?
— Я это сделаю ради справедливости, — надменно бросил шеф, мановением руки отодвигая вервольфа в сторону. — Никакая секта не должна решать, кто является человеком, а кто нет. Ну, а ещё я поставлю хорошие деньги на своего ручного стригоя, — и он тоже зубасто улыбнулся. Ничем не хуже, чем вервольф, между прочим.
Не знаю, почему я не обиделся. Нет, я был обижен на шефа по самое немогу: за убийство вервольфа, за то, что он частенько держит меня за дурачка… Но когда он называл меня своим ручным стригоем… Я почему-то не обижался. Может потому, что в его голосе наравне с сарказмом сквозила гордость.
— Едем, — сказал Алекс и пошел к двери. Но взявшись за ручку, обернулся. — Кое-какая поддержка нам всё-таки не помешает, — сказал он смущенно. — Из клуба-то мы выйдем, а вот дальше…
— Я и мои парни будем неподалёку, — кивнул Гордей.
Глава 16
— Так вы исключили Гордея Степного из подозреваемых? — спросил я, когда мы вышли на улицу.
Из-за ресепшена нам опять махали какой-то бумажкой, но Алекс пролетел мимо столь стремительно, словно его это не касалось.
— Ничего подобного, — он огляделся в поисках такси и поднял руку. К ступеням подлетела мазда, которую шеф пренебрежительно отмёл, за ней — тойота, которая тоже не удостоилась внимания. Придирчивый вкус шефа наконец удовлетворил серенький неприметный фольксваген.
— Но выручить его сына из беды взялись, — мы втиснулись на заднее сиденье. Потолок был низким, продавленным. В салоне пахло дешевыми сигаретами и детской рвотой.
— А кто бы не взялся? — Алекс назвал адрес и водила — молодой пацан с чёрными курчавыми волосами — со скрипом сдвинул драндулет с места. — Зная, что парню грозит гибель?..
— Это вообще не вопрос.
— Вот за это я тебя, Сашхен, и люблю, — улыбнулся шеф. — Ты такой же, как я.
Я покраснел от удовольствия. Нечасто Алекс в столь открытой форме демонстрирует свою приязнь. И тут же сделалось грустно: вероятно, шеф предвидит новые беды, которые вот-вот обрушатся на наши головы, и добр к ближнему своему только поэтому.
Впрочем, смотреть на мир сквозь призму сарказма я тоже обучился у него. Может, всё не так плохо.
— Хвост за нами, — скучно молвил шеф, глядя вперёд, в спинку кресла водителя. Я подавил желание оглянуться.
— Может, кто-то из наших? — вспомнилась кучка фанатов-стригоев, которые смотрели на меня, как на Валуева. — Или Совет?.. Это может быть Спичкин? — при воспоминании о желтой резиновой улыбке стало мерзко.
— Не их методы, — он сделал несколько пассов в воздухе перед собой. — Не могу понять, кто это…
— Так и что? — я всё-таки оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. Вторая половина дня. До часа пик — минут сорок, но пока ехать можно. — Будем отрываться?
— Не вижу смысла, — взмахнув руками, словно стряхивал с пальцев капли воды, Алекс достал платок и принялся вытирать ладони. — К тому же, на это нет времени. Если всё развивается так, как сказал Володя…
— Митроха — не боец, — согласился я. — Его порвут в первом же раунде.
Перед глазами вспыхнуло видение клетки и оскаленная пасть вервольфа. Нахлынул рёв толпы, в ноздри ударил запах пота и крови…
— Кстати, кадет. Как ты себя чувствуешь?
Я опешил. Странный вопрос. Словно я смертельно болен, или ещё что. Впрочем, ведь так оно и было — до недавнего времени. Алекс сам сказал, что всерьёз опасался за мою жизнь. Ну, или не-жизнь, это как посмотреть. Существование, в общем.
Честно прислушавшись к своим ощущениям я понял, почему вопрос шефа вызвал у меня такое удивление: я чувствовал себя великолепно. Попытаюсь объяснить. У спортсменов есть такое понятие — пик формы. Это когда всё даётся легко, любой рекорд по плечу и сам чёрт не брат.
Так вот: я себя чувствовал так, словно мне не только чёрт, а вся его родня, вкупе с бабушкой, дедушкой, отпрысками и племянниками, не кажется кем-то стоящим упоминания.
— Нормально, — ответил я нейтральным голосом. Душил стыд. Для того, чтобы я себя так чувствовал, пришлось убить человека…
— Тогда перестань казнить себя, — голос шефа проскрежетал, как консервный нож по банке. — Ты — стригой. Такова твоя природа. И ничего с этим не поделаешь.
— Я могу просто умереть.
— В этой жизни помереть не трудно, — назидательно произнёс Алекс. — Сделать жизнь значительно трудней. Знаешь, кто это сказал?
— Вы?
— Володя. На смерть одного нашего очень близкого друга. Серёжа наложил на себя руки, и тогда Володя сказал:
«Может, окажись чернила в 'Англетере»,
вены резать не было б причины…
Почему же увеличивать число самоубийств?
Лучше увеличь изготовление чернил…'
Он ведь атеист, наш Володенька. Не верит ни в судьбу, ни в Бога, ни в Красную армию. Понимаешь, о чём я?
— О том, что за каждого убитого я должен плодить одного младенца? Чтобы компенсировать, так сказать, убыль населения?
Алекс посмотрел на меня таким взглядом, что я решил: он меня сейчас ударит. Даст пощечину и будет очень разочарован, если я не потребую сатисфакции. А потом достанет дуэльные пистолеты, и…
— Дурак ты, Сашхен, и не лечишься, — сказал шеф и просто отвернулся.
Возможно, он прокрутил в голове тот же сценарий, что и я, и пришел к выводу, что спорить с таким идиотом — себя не уважать.
— Извините, — тихо сказал я. — Я понял, что вы имеете в виду. Нет, правда. Просто я с этим не согласен. Я не хочу продлевать своё существование за счёт жизней других. Я считаю это недостойным.
— Ты ещё слишком молод, кадет, — с какой-то болезненностью в голосе сказал Алекс. — И попросту не понимаешь, о чём говоришь. К сожалению, понять у тебя времени может и не оказаться…
— Приехали, — подал голос водитель и подрулил к обочине. — Кутузовский, как и заказывали.
В этом месте проспект был похож на глубокий каньон. Вдалеке, подсвеченная золотым солнечным светом, высилась одна из «Семи сестёр», уж не знаю, которая.
Ничего на этой помпезной, уставленной богатыми домами улице не указывало на то, что в одном из зданий проводят бои оборотней.
И всё-таки что-то здесь такое было… Какие-то завихрения силы. И в них угадывались знакомые запахи.
Я втянул носом пыльный, насыщенный выхлопными газами воздух. Пахло рекой, влажной тиной, солярой, которой заправляют пароходные движки…
— Нам туда, — подбородком я указал на ничем не примечательное восьмиэтажное здание с яркими вывесками на фасаде.
— Ты уверен? — поднял брови шеф.
— Убеждён.
Сложно объяснить… Но именно в этом здании я чувствовал большое скопление сверхъестественного.
— Ничего не понимаю, — я беспомощно оглядел крошечный магазинчик.
С узких полок, со стен, с зеркальных подставок на меня уставились маски клоунов. Гипсовые, каменные, деревянные, из папье-маше и искусно изогнутого металла… Был даже застеклённый шкафчик, где на подставках покоились хрупкие оболочки куриных яиц. Каждая была раскрашена под маску клоуна. На макушках топорщились волосы из крашеной пакли… Тут были грустные клоуны, весёлые клоуны, такие, у которых по одной щеке сползает большая слеза, а губы растянуты до ушей в искусcтвенно-карминной улыбке.
Из-за прилавка нас скучающе изучала продавщица — совсем молодая девчонка, чем-то похожая на Амальтею. Готические глаза, чёрные дреды, фиолетовые губы… Продавщица выдула громадный розовый пузырь жвачки, втянула его назад и спросила:
— Могу я вам чем-то помочь?
Вероятно, мы — далеко не первые, кто выразил недоумение странным ассортиментом магазина…
— Ну конечно можете, милая барышня, — Алекс облокотился о прилавок рядом с кассовым аппаратом и лучезарно улыбнулся девчонке. Та жеманно захихикала.
Как это у него получается? Я ведь тоже далеко не урод, и фигурой Господь не обидел, но при виде меня девушки почему-то не спешат писать кипятком… А стоит Алексу сказать пару слов, и ласково глянуть на девицу — та легко расставалась не только с