— То есть, благодарности я так и не дождусь, — устало кивнул Владимир. — Ладно, человече. Не в спасибе счастье.
— Но Совет…
— Да клал я на твой Совет с прибором!
— Мы расчистили выход, — Гордей был в грязи. Волосы от пыли сделались седыми, пальцы и костяшки на руках в ссадинах. — Можно выбираться на поверхность.
Никогда я не дышал спёртым городским воздухом, полным выхлопных газов и людских миазмов, с таким наслаждением.
Перед зданием собралась толпа. Её то и дело прорезали вспышки полицейских мигалок, скорой помощи и журналистских фургончиков.
Я насчитал по меньшей мере три микрофона на длинных штангах, которые спешили протянуться к нам — выжившим в чудовищной катастрофе…
Давать интервью взялся Гордей — его картинно обсыпанная пылью чёрная кожанка эффектно смотрелась на фоне чистого, как слеза, голубого неба.
Он тут же начал говорить о террористах, и о том, как ему с товарищами по клубу удалось обезвредить бомбу и не дать зданию упасть на головы собравшихся… Мы не стали мешать.
— Вы сказали, это было заклятье, — напомнил я Владимиру, когда мы трое, наскоро отряхнувшись, зашагали прочь.
Кутузовский был пуст: движение перекрыли, и любопытных пешеходов тоже не пускали. Когда нас, явно выбравшихся с парковки, пытались затащить в скорую, Алекс на ходу махнул рукой, и санитары тут же потеряли к нам интерес. Так же, как и полицейские и журналисты…
— А вот за это тебя тоже по головке не погладят, — ехидно прокомментировал его действия Владимир.
— Сгорел сарай, гори и хата, — пожал плечами шеф. — С Советом мы теперь всё равно полюбовно не договоримся. Тебя им не отдам, так и знай. Так что не геройствуй.
— Да я и не собирался, — ухмыльнулся московский дознаватель. — В крайнем случае, уеду в Ялту. Эх, давно я не был на море…
— И поезжай, — обрадовался шеф. — Вот прямо сейчас и… — он взглянул в лицо Владимиру и поморщился, словно от плохого табака. — Ты ведь не поедешь.
— Пропустить самое интересное? — притворно возмутился Владимир. — Сто лет уже никто не наступал Совету на хвост. Пора бы… А кому ещё, как не тебе?
Алекс испытующе посмотрел на Владимира.
— Если бы я не знал тебя хорошо, Володенька, я бы подумал, что всю эту эскападу ты измыслил лишь для того, чтобы втянуть меня в драку с Советом.
— Но так как ты уверен, что я для такой «сложной многоходовки» слишком прям, — Владимир показал кавычки в воздухе. — То подозрения с меня снимаешь.
— ЧТО ЗА ЗАКЛЯТЬЕ БЫЛО НА ПАРКОВКЕ? — почти крикнул я. Увлечённые своим спором, господа дознаватели не обращали на меня никакого внимания. Но теперь они оба остановились и уставились друг на друга, словно видели впервые в жизни.
— Кстати да, — наконец произнёс Алекс. — Ты понял, что это было?
— Гнев Везувия, — ответил после небольшой паузы Владимир.
— Искусственное землетрясение, — кивнул шеф. — Хитро…
— Значит, мы видели того самого мага? — спросил я. Вспомнился нежный профиль и каштановый, в рыжину, локон.
— Уверен, что нет, — сказал Алекс.
Дознаватели возобновили шествие, я вклинился между ними. Отчасти для того, чтобы лучше слышать их обоих, отчасти — чтобы пресечь посторонние их споры в зародыше…
— Помнишь, в руках у него что-то было? — спросил шеф. — Он ещё поднял это в воздух и переломил пополам…
— Вы об этом? — я достал из кармана сломанную круглую дощечку. Вместе с ними на пиджак выбросилась горсть пыли.
Дознаватели хищно бросились к обломкам и чуть не столкнулись лбами.
— Это артефакт, — сказал наконец Владимир таким тоном, словно обнаружил опухоль. — Заряженный заклятьем артефакт.
— Незаконная, кстати сказать, вещица, — добавил Алекс. — Дай сюда, — он забрал у меня обломки и сунул их в свой собственный карман. — Мы их предъявим, когда придёт нужный момент, — и он многозначительно посмотрел на Владимира.
— Заклятье такой силы может сотворить далеко не всякий маг, — задумчиво кивнул тот. — А уж запечатать его в физическую форму…
— Мне на ум приходят лишь два имени, — медленно сказал Алекс.
Они вновь уставились друг на друга так, будто бы вели безмолвный разговор. А потом синхронно подхватили меня под локти и побежали.
— Что это значит? — спросил я, еле успевая перебирать ногами.
— Что с этой минуты за нашу жизнь никто не даст и медного шекеля, — подражая одесскому говорку, пояснил шеф. — Не думал я, что коррупция в Совете достигла таких масштабов…
— Сюда, — приказал Владимир, сворачивая в какую-то неприятную подворотню.
Пахло в ней собачьей мочой, сивухой и экскрементами.
Мы попали в затхлый дворик, со всех сторон окруженный грязными слепыми окнами. Меня поразил контраст: пышный, помпезный Кутузовский проспект, а стоит сделать шаг в сторону — и начинаются трущобы…
Из дворика, казалось, нет никакого выхода, но Владимир потащил нас к стыку двух домов, и протиснул в щель между ними.
Потом мы пробирались ещё через какие-то дворы, через сквозные магазины, помойки, песочницы, автозаправки и задники гаражей. Я потерял ориентацию. Вопросы задавать тоже было некогда — господа дознаватели рысили в таком темпе, что сбивалось дыхание.
Начала сказываться усталость. Ноги одеревенели, голова соображала с большим трудом. В лёгких будто поселился недовольный ёж, который всё время ворочался.
Странно: ещё час назад я чувствовал себя, как обожравшийся анаболиков супермен, но случилась заваруха — и похож на студень из свиных ножек.
— Учись питаться от толпы, — наставительно произнёс шеф, когда заметил, что ноги мои заплетаются чаще обычного.
— Ни за что, — промычал я сквозь зубы.
Мало того, что это неэтично. Так ещё и противно: как одеть чужое ношеное исподнее…
— Толпа не имеет лица, — словно угадал мои мысли Владимир. — И энергия из неё хлещет совершенно бессознательно — как вода из шланга. Не возьмёшь ты — уйдёт в песок.
Мы в этот момент карабкались по старинной лестнице сталинского дома. Этаж был, наверное, уже двенадцатый. Посмотрев вниз, я увидел повторяющийся узор кованых резных перил — как туннель, отраженный в зеркале. Тошнило.
Сердце пыталось освоить новую для него роль птицы, бьющейся о прутья клетки. В глазах прочно обосновались густые синие сумерки, и чтобы не упасть, я полагался лишь на твёрдые руки спутников.
И всё-таки упал. Голень проехалась по нескольким мраморным рёбрам ступеней. Слово «боль» обрело новый неизведанный смысл…
По-моему, я заскулил.
— Давай, родной, — приподняв над полом, Владимир прижал меня к своей широкой груди. От рубашки пахло свежим одеколоном, табаком «Беломорканал» и пылью… — Давай, питайся.
— Нннне… — промычал я, сдерживаясь изо всех сил.
Тепло его тела, горячий пульс под кожей, слабый запах пота — всё это сводило меня с ума. Желудок скрутило судорогой, слюна сделалась горькой, как желчь. Я чувствовал себя, как голодающий, перед которым положили кусок свежего, истекающего соком, мяса.
— Ешь, стригой, — каркающий голос шефа раздался совсем близко, над ухом. — Ешь, или съедят тебя.
— Давай, — ласково повторил Владимир. — Я совсем не против.
Я сломался. Нет, если б я не был так слаб, если б мы не бежали, как сумасшедшие, если б я не чувствовал себя обузой, бесполезным грузом, из-за которого друзья могут погибнуть… Но всё это диалектика.
Я был голоден. Просто, безыскусно, по-животному голоден. Наверное, я бы начал питаться, даже если бы Владимир не предложил. Но только — наверное. Правды я не узнаю никогда…
Сила Владимира пахла, как согретый солнечными лучами цветущий луг. А на вкус была, как кожица спелого яблока, как парное молоко. Как роса, что перед рассветом выпадает в саду.
Закрыв глаза, я припал к нему, как умирающий от жажды в пустыне припадает к долгожданному источнику влаги. Силы возвращались ко мне стремительно, но я хотел ещё.
— Чувствуешь себя суперменом? — ядовитый голос шефа вернул меня к действительности.
С трудом оттолкнувшись от широкой груди Владимира, я встал прямо. Очень хотелось утереть губы…
— Спасибо, — я одновременно испытывал и жгучий стыд от того, что сорвался, и эйфорию — она сопровождала каждое моё кормление.
Наверное, из-за эйфории, из-за этого чисто плотского удовольствия, я и чувствовал себя преступником. Ловить кайф — это ведь плохо, да?..
— На том свете сочтёмся, — Владимир похлопал меня по плечу — по коже словно пустили ток.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Алекс. Он то и дело выглядывал в лестничный пролёт… — Погнали? — я кивнул. Казалось, теперь я мог лететь, не касаясь ступенек. — Ты это, — склонив ко мне голову, шепнул Алекс. — Всё сразу-то не трать.
— Я постараюсь.
— Ничего, — утешил Владимир. — Со временем научишься.
— А вообрази, какие на вкус бывают барышни, — последнее слово в устах шефа звучало тягуче и бархатно. — Молоденькие, свеженькие… М-м-м!.. — мы вновь карабкались по лестнице. Крыша была уже близко.
— Что мне их, в тёмном переулке подстерегать? — мрачно спросил я.
— Ну зачем же? — усмехнулся шеф. — Как говорил один мой знакомый: — Сами предложат, и сами всё дадут… Главное, знать подход. Не расстраивайся, Сашхен, — он оглянулся и послал мне быструю улыбку. — Я тебя научу…
Я тяжело вздохнул. Если я начну соблазнять девчонок только для того, чтобы питаться… Сам себе сделаюсь противен.
— Нет, спасибо, — пропыхтел я в спину шефа. — Уж лучше я опять в Клетку.
— Вот это молодец, — отметил Владимир. — Вот это по-нашему.
И тут я заметил, как у Алекса расслабилась спина. Он пошел легче, ровнее, словно бы подпрыгивая над ступеньками.
Я понял, что прошел очередное испытание.
Крыша встретила простором и щебетом птиц. Ветер, чистый на такой высоте, ударил в лицо, забрался под полы пиджака, охладил пылающую кожу…
— Хорошо, — Владимир распахнул объятья навстречу ветру и подставил лицо солнечным лучам. Молот он держал в ладони легко, словно прутик.