В 1829 году, «по домашним обстоятельствам» (слова некролога), князь М. М. Голицын был вынужден оставить военную службу и на другой день после отставки был принят ко двору камергером и произведен в действительные статские советники.
В 1833 году он был назначен для особых поручений к Новороссийскому генерал-губернатору графу М. С. Воронцову, но вскоре опять перешел в военную службу по квартирмейстерской же части. Скончался он 21 мая 1856 года в чине генерал-майора, оставив после себя «много замечательных сочинений».
Княгиня Мария Аркадьевна пережила своего мужа и скончалась в Вене 16 (28) февраля 1870 года. И она, и ее муж похоронены на кладбище Александро-Невской лавры.
Мужского потомства Голицыны не оставили; браки средней и младшей дочери были бездетны, и только от второго брака старшей дочери Александры с графом фон Мюнстер, германским послом в Лондоне, а потом в Париже, остался сын, который и оказался единственным наследником больших русских имений князя Андрея Михайловича Голицына, завещавшего их мужскому потомству своего брата.
От дат чисто внешнего, справочного характера переходим к свидетельствам, дающим некоторое освещение личности М. А. Голицыной.
Княгиня Голицына занимает известное место в жизни и поэзии Ивана Ивановича Козлова, известного слепца поэта. Известно, что в 1818 году его постигла тяжелая болезнь; после первого удара паралича он лишился ног и затем постепенно терял зрение вплоть до полной его утраты. Несчастье разбудило его духовные силы, он начал писать стихи, и его поэзия находила у современников высокое одобрение. В 1825 году друзья и покровители Козлова выдали в свет его «Чернеца киевскую повесть». В предисловии, написанном В. А. Жуковским, читаем: «В молодых летах, проведенных в рассеянности большого света, он (Козлов) не знал того, что таилось в его душе, созданной понимать высокое и прекрасное — несчастие открыло ему эту тайну: похитив у него лучшие блага жизни, оно даровало ему поэзию. Вот уже пятый год, как он без ног и слеп; существенный мир исчез для него навсегда; но мир души, мир поэтических мыслей, высших надежд и веры открылся ему во всей красоте своей: он живет в нем и в нем забывает свои страдания, часто несносные. Мы не входим в подробности — пускай он сам будет своим историком: прилагаем здесь его послание к другу (написанное в 1822 году), в котором с величайшею верностию изобразил он настоящую судьбу свою; оно есть не произведение поэта, а искренняя, трогательная исповедь страдальца…» В этом послании «к другу В. А. Ж.», т. е. Жуковскому, Козлов поминает признательным словом тех, чья поддержка могущественно помогла ему: верного своего друга Жуковского, свою жену, А. А. Воейкову и М. А. Голицыну. Обе эти женщины явились в самый тяжелый час его жизни со словами сердечного утешения.
Тогда в священной красоте
Внезапно дружба мне предстала:
Она так радостно сияла!
В ее нашел я чистоте
Утеху, нежность, сожаленье,
И ею жизнь озарена…
А. А. Воейкова в этом послании названа Светланой, княгиня М. А. Голицына не указана именем и скрыта под местоимением Она. Что Козлов говорит именно о М. А. Голицыной, видно из письма А. И. Тургенева к князю П. А. Вяземскому от 15 апреля 1825 года. Посылая только что изданного «Чернеца», Тургенев писал: «Она — после Светланы, — княгиня Голицына, урожденная Суворова, которая певала и утешала певца некогда, когда еще он был в моде только у Жуковского и у меня».
Вот отрывок послания, относящийся до княгини М. А. Голицыной.
А там с улыбкой прилетел
И новый Ангел-утешитель,
И сердца милый ободритель,
Прекрасный друг тоски моей:
Небесной кротостью своей
И силой нежных увещаний
Она мне сладость в душу льет,
Ласкает, радует, поет,
И рой моих воспоминаний
С цветами жизни молодой,
Как в блеске радужных сияний,
Летает снова надо мной.
И. И. Козлов, помимо этого упоминания, выразил свои чувства и в особом послании «К княгине М. А. Голицыной», напечатанном в «Северных Цветах» на 1825 год. Вот и оно:
Ты видала, как играет
Солнце раннею порой,
И лилия расцветает,
Окропленная росой;
Ты слыхала, как весною
Соловей в ночи поет,
Как с бесценною тоскою
Он раздумье в душу льет;
Под черемухой душистой,
Часто взор пленялся твой
Блеском радуги огнистой
Над прозрачною рекой.
Так твое воспоминанье,
Твой пленительный привет,
Для сердец очарованье,
И прекрасного завет.
Но с увядшею душою,
Между радостных друзей,
Как предстану пред тобою
С лирой томною моей?
Хоть порой с мечтами младость
И блестит в моих очах;
И поется мною радость
На задумчивых струнах:
Так цветок в полях мелькает
Вместе с кошенной травой,
Так свет лунный озаряет
Хладный камень гробовой!
Лишь желать, молить я смею:
Да надежд прелестных рой
Вьется вечно над твоею
Светло-русой головой.
В свете гостья молодая,
Жизнью весело играй;
Бурям издали внимая,
Обо мне воспоминай!
Немного, конечно, можно извлечь из поэтических признаний И. И. Козлова для характеристики княгини М. А. Суворовой, но и это немногое рисует ее тихий и кроткий образ. Запоминается еще одна внешняя подробность — искусство пения, которым она, по-видимому, обладала в высокой степени, так как и в остальных свидетельствах, к которым мы сейчас перейдем, мы встретим не раз указания на пение княгини Суворовой-Голицыной. Вряд ли далеким от истины будет предположение, что внимание молодой девушки на пораженного недугом поэта обратил Жуковский. Давний приятель И. И. Козлова еще с Москвы, он как раз в это время (в конце 10-х и начале 20-х годов) был учителем великой княгини Александры Феодоровны, был принят в придворный круг, был баловнем фрейлин, а к одной из них, графине Самойловой, даже питал нежное чувство. В этом круге, по всей вероятности, он и встретился с княжной Суворовой и заинтересовал ее участью своего друга[2].
И впоследствии Жуковский не раз упоминает о ней в письмах своих к И. И. Козлову; эти упоминания немного пополняют наши фактические сведения о ней… В 1826 году Жуковский встретил княгиню Голицыну в Эмсе и 3/15 июля писал И. И. Козлову: «Здравствуй из Эмса, мой милый Иван Иванович… В Эмсе довольно скучно, но жизнь идет однообразно, что мне не неприятно. Здесь между прочими русскими княгиня Голицына-Суворова. Я ее вижу довольно часто и слушаю с большим удовольствием ее милое пение. Она чрезвычайно поправилась; но ей запрещено возвращаться в Россию, и мы ее долго не увидим. Наш климат ей не по натуре. Она тебя помнит и любит и всегда говорит о тебе, да и собирается сама к тебе писать. Вот все, что для тебя интересно». А 23 июля (4 августа) того же года Жуковский, прилагая письмо Голицыной, писал И. И. Козлову: «Прилагаю письмо от княгини Голицыной, которая пробудет в Эмсе еще несколько дней. Ее здоровье весьма поправилось. Она очень любезна и добра. Я бывал довольно часто у нее и всякий раз пленялся ее милым пением». Действительно, в дневниках Жуковского за 1826 год находятся краткие пометы о княгине Голицыной и встречах с нею под 19 июня (1 июля); 23 июня (5 июля) (обед у княгини Голицыной, пение); (15) июля (смешной разговор с Голицыной) и 21 авг. (2 сент.).
Новый ряд известий идет из переписки А. И. Тургенева с князем П. А. Вяземским, как сохранившейся в Остафьевском архиве и напечатанной в известном издании под редакцией В. И. Саитова, так и хранящейся в Тургеневском архиве и имеющей появиться в издании Академии Наук. Так 7 мая 1827 года Тургенев из Лейпцига сообщал Вяземскому: «Сегодня сюда приезжают русские: граф Головкин, княгиня Голицына (Суворова), которая все просит тебе о чем-то напомнить». Особенно часты упоминания о Голицыной в письмах Тургенева к Вяземскому за 1833 год (Тургеневский архив). В это время Тургенев жил в Женеве, а княгиня Голицына на даче под Женевой, в Версуа. Как раз в это лето здесь проживала и известная Марья Антоновна Нарышкина и графиня Е. К. Воронцова. С ними Голицына была в приятельских отношениях. Тургенев встречал Голицыну на общественных праздниках: то на праздниках в Веве в августе, то «на одной из вечеринок, коими женевские аристократы угощают теперь 75-летнюю парижанку графиню Румфорд… вдову славного Лавуазье, за коего вышла тому 60 лет».
Не раз Тургенев бывал и у нее. 1 сентября он сообщал Вяземскому о встрече с известным Декандолем и писал: «Послезавтра провожу с ним вечер в Версуа, у княгини (Мери) Голицыной, которая велела тебе сказать, что она нарочно приедет в П-бург для того, чтобы ты проводил ее до Кронштадта так, как провожал ты нас, Резеду, Салтыковых и проч., о чем мною ей объявлено в свое время, а я слышал об этих проводах от того, кто был тут же и с кем ты собирался писать мне, но предался очарованию отъезжавших… Скажи Жуковскому, что и ему она кланяется». А 6 сентября Тургенев писал: «Был я в проливной дождь в Versoix на бале у княгини Голицыной, где заставляли меня вальсировать. Красавицы Саладен, здешняя аристократическая фамилия, богатая дачами и красавицами, дети Шуваловой-Полье, которая накануне приехала, были для меня новые лица». Вместе с Голицыной Тургенев осматривал сад и дом m-me Сталь в Коппе, а 30 сентября «был на Австрийско-Женевской вечеринке, которую давали в честь нашей княгини Голицыной-Суворовой, отъезжающей во Флоренск», т. е. Флоренцию.
Все эти сведения рисуют круг заграничной жизни княгини Голицыной; в переписке Тургенева с Вяземским сохранились еще очень любопытные указания на переписку Шатобриана с нашей Голицыной. В письме Вяземского к Тургеневу от 25 марта 1833 года читаем: «Шатобриан не силен в географии. Я читал письмо его к Мери Голицыной, в котором, жалея, что она не в Париже, говорит ей: «Au reste, étant à Mittau, vous êtes encore parmi nous, car les polonais et les français ont toujours été compatriotes». Тургеневу Голицына подарила в сентябре 1833 года «два письмеца Шатобриана с прелестными фразами», где в настоящее время находятся письма Шатобриана к Голицыной, появились ли они во французской печати, упоминает ли об этих отношениях Шатобриана специальная о нем биографическая литература, — на все эти интересные вопросы я, к сожалению, лишен возможности ответить, не имея под рукой, в петербургских библиотеках, биографических работ и материалов о Шатобриане.