- Да уймись ты! – прикрикнула я на нее. – Шуму на всю усадьбу наделала! Иди к нянюшке!
Глашка подхватила подол и побежала так быстро, что чуть не влипла в косяк двери.
Таня налила всем ароматного чаю, а я наблюдала за цыганом, который сидел, опустив голову. Бедняга, что его мучает?
- Расскажи нам все, Сашко, - мягко попросила я, понимая, что давлением можно ничего и не добиться. – Мы уже кое-что знаем. Демьян признался. Ты зачем больным прикидывался, а потом и мертвым? Боишься кого-то?
- Да как тут не бояться, когда вокруг злыдни эти собрались! Кружат как вороны! – цыган поднял на меня свои черные, как ночь, глаза. – Сами-то небось уж понимаете, кто здесь дела устраивает… Да вот только такому бедному рома, как я, тягаться с ними дело неблагодарное! Думал, прикинусь мертвым, а сам к ним подберусь, да отомщу за все свои беды!
- К кому? К Потоцким? – я спросила это только для того, чтобы уже не было никаких недомолвок.
- Всем, кто к смертоубийству руку приложил! – зло воскликнул Сашко. – Управляющий тоже у них на побегушках! Значит и он виновен! Кто-то в вашей усадьбе ему служит!
- С чего ты взял? Знаешь что-то? – Петр даже подался к нему в ожидании ответа. – Не бойся, говори.
- Не знаю я, но бабка моя сказала, что смерть меня ждет, ежели я в усадьбе вашей останусь, - ответил парень. – А я ей верю. Никогда она еще не ошиблась.
- Это Александр тебя по голове ударил? – спросила Таня, и он кивнул:
- Или он, или сын его приказчика, Сенька. Они вдвоем в тот день в таборе были. Бабка мне сразу сказала, чтобы я на люди не ходил, да больным прикинулся. Мол, без памяти да без сознания, чтобы больше не сунулся никто. А потом табор полыхнул… Видать такое зло у Потоцкого на меня, что уж не остановить его.
- А за что бабка твоя на нас так? Мы-то в чем виноваты? - этот вопрос не давал мне покоя.
-Да это она, чтобы на правду было похоже, чтобы поверили все в ее горе, что помер я, – Сашко мотнул головой и тоскливо произнес: - А теперь все… Опять я на виду.
- Что делать думаешь теперь? - поинтересовался Андрей и предложил: - Может, ко мне в кузнецы пойдешь? В нашем доме тебя никто тронуть не посмеет.
- Спасибо, барин, - цыган встал и поклонился ему. – Пойду. Деваться мне некуда.
- И как же быть со всем этим? – Петр задумчиво посмотрел на нас. – Если среди дворни гад затесался, так тут и жить опасно!
- Что делать? Дворню трясти! Каждого человека! – я не собиралась уезжать отсюда и прятаться. Не хватало еще! Из собственного дома!
- Да что толку трясти? Кто ж по доброй воле признается? – засомневался Петр. – Теперь неспокойно мне за вас будет, барышни. Может, все же к нам? Матушка обрадуется, точно вам говорю.
- Благодарю вас, Петр Дмитриевич, - искренне поблагодарила я его, восхищаясь отзывчивостью, которую проявляли молодые люди. – Но не пристало хозяйкам свой дом оставлять, как бы сложно ни было. Жилище, как живой организм… Наша усадьба, будто слабый, больной, изможденный человек. Ей нужна помощь.
- Как интересно вы говорите, Елизавета Алексеевна. – Петр казалось, немного удивился. – И как точно…
Но ни трясти дворню, ни покидать «Черные воды» нам не пришлось. Степан поймал того, кто пытался улизнуть из усадьбы…
Мы услышали чьи-то вопли и вышли на крыльцо, чтобы посмотреть, что происходит. Степан вел к дому… Евдокию.
Женщина упиралась, что-то доказывала ему, но мужчина не слушал, сжав ее предплечье большой рукой.
- Что случилось?! – Таня сбежала по ступенькам. – Степан, оставь ее!
Он отпустил повариху и подтолкнул к подруге.
- Как Елизавета Алексеевна приказали, так я и сделал. Вот она хотела усадьбу тайком покинуть, за огородом поймал.
- Я… я… по грибы я шла! – всхлипнула Евдокия, но ее глаза так предательски бегали из стороны в сторону…
- А собирать ты их в подол надумала? – хмыкнул Степан. – Бежала, согнувшись в три погибели. Врешь, Дунька, да не кривишься!
- Да мне что, пойти некуда?! Или я перед тобой ответ держать должна?! – женщина тяжело дышала, а на ее лбу выступили капли пота. – К полюбовнику шла!
- Не ври… ну не ври, окаянная… - Степан покачал головой и посмотрел на нас. – Чего делать-то, барышни?
- Иди, Степан. Мы сами. Спасибо тебе, - я поблагодарила его и посмотрела на повариху. – Пойдем-ка со мной.
- Куды? – она замерла на месте, вытаращив на нас глаза. – Зачем это?
- Тебе что барышня сказала?! – рявкнул на нее Петр. – Ты чего это перечить придумала?!
Евдокия снова завыла, но все же пошла за мной, медленно переставляя ноги. Я чувствовала, что дело идет к развязке. По крайней мере, нам, наконец, станет понятно, кто и в чем замешан.
Я приказала ей сесть, а сама села напротив. Нужно было сделать так, чтобы Евдокия сама призналась, если она действительно виновата. Ведь никто из нас даже не догадывался, что именно скрывала эта женщина. Я бы вообще никогда не подумала о ней как участнице страшных событий, но жизнь порой могла очень удивлять. Особенно если это касалось людей…
- Что, бежала новость рассказать, что Сашко жив? – холодно спросила я, сверля ее взглядом.
- Вы о чем это, барышня? – она сделала недоуменное лицо. – Кому рассказать?
- Так ты мне и скажи, кому. Теперь ведь чего уж скрывать? Сашко жив, Демьян много чего поведал. Интересные дела творятся, Евдокия, - я видела, что она еле держится. Женщина сходила с ума от страха. – А если сама не признаешься, я тебя на каторгу отправлю.
Если честно я не знала, как это работало здесь, но решила пойти ва-банк.
- Да за что?! – всхлипнула Евдокия, но меня было не разжалобить.
- Да за воровство. Скажу, что ты нас обокрала. Как думаешь, мне поверят или тебе?
- К Николаю Григорьевичу шла, - она опустила голову так низко, что мне был виден завиток на ее шее.
- Нежели денег посулили тебе? – я еле сдерживала злость. – За грошик продалась?
- Отец он Марфушки. Я за ним и в гроб пойду, – Евдокия медленно подняла голову. – Понимать должны, Елизавета Алексеевна. Сами ведь на мужа смотрели как…
- Замолчи! – процедила я сквозь зубы. – Даже сравнивать не смей! Имя мужа моего поганить!
От ярости у меня перед глазам появилась красная пелена. Мерзкого мужика с Павлом Михайловичем сравнивать!
- Иди-ка ты водички попей, – Таня помогла мне встать. – А я поговорю.
Глава 11
Поняв, что ей уже не отвертеться, Евдокия рассказала много интересного. Например, что толкнул меня с лестницы именно Николай Григорьевич, и он же подпилил пол на балконе. В дом этот человек был вхож, ему доверяли. И когда управляющий делал свое черное дело, повариха следила, чтобы случайно никто из домочадцев не увидел, чем он занят. Несомненно, Евдокия знала что-то об участии Потоцких во всем этом безобразии, но осторожничала, не называя имен. Глупая, доверчивая баба, да и только, а вот Николай Григорьевич действовал умышленно, по указке свыше.
- Ты хоть знаешь, для чего он это делал? – я, молча, слушала ее признания, но мне хотелось понять, как Евдокия пошла на это? Чем управляющий оправдывал свои поступки, подбивая женщину помогать ему?
- А это вы у него спросите, - ее взгляд сделался упрямым и злым. – Чего вы меня пытаете? Не знаю я ничего! Делала, что Николаша скажет, и вся недолга!
Как бы мне ни хотелось оправдать ее, списать на недалекость, но я не могла. Разве повариха не понимала, чем все это грозит нам? Понимала. И добровольно шла на преступление. Пусть Евдокия лично не вредила, но участвовала и молчала, спокойно наблюдая, как нас пытаются устранить от управления усадьбой. Причем не особо церемонясь. Нет, пусть отвечает за свои поступки. Вот только Марфушку было жалко. Девка-то ни в чем не виновата.
- Иди, собирай вещи, – Петр брезгливо посмотрел на нее. – Мы отвезем тебя в город. Расскажешь то же самое в управе.
- Я… я… не могу! – Евдокия вцепилась в стол. – На кого я Марфушку оставлю?!
- Ничего с ней не сделается. Иди, бесстыжая, чтобы духу твоего здесь не было!
Я удивленно оглянулась и увидела в дверях Аглаю Игнатьевну с Глашкой. Они, видимо, уже долго стояли здесь и все слышали. Нянюшка метала громы и молнии, а девушка испуганно жалась к ней, не понимая, что происходит.
- Ты-то чего меня судишь! – повариха резко поднялась и тряхнула головой. – Тебе-то не понять, что такое любовь! Вековухой живешь!
- Дура ты, Дунька… - тихо сказала Аглая Игнатьевна. – И за глупость свою поплатишься. Я вековухой долгую жизнь проживу да помру в своей постели, а ты, любовная-полюбовная в тюрьме сгинешь. Хороша судьбина!
Евдокия завыла, но упираться смысла не было. Я позвала Степана, и он повел ее собирать вещи.
Нам с Таней пришлось ехать вместе с ними, потому, что без наших показаний все было бы бессмысленно.
Через три дня прямо из дома забрали Николая Григорьевича. Он сознался во всем, но, ни словом не обмолвился о Потоцких. Слишком уж было велико их влияние и слишком велик был его страх перед ними. Управляющий повторял одно и тоже: «Бес попутал. Соблазнился имуществом. Прельстился». Было совершенно не понятно, как по его версии он собирался прибрать к рукам наше имущество, но Николай Григорьевич упорно скрывал главных зачинщиков. Мы же не могли голословно обвинить Потоцких, хотя очень хотелось заявить об их преступлениях. Как сказал Андрей, не стоит спешить, чтобы все не испортить.
После всех этих событий, нам стало немного полегче. Нет, мы, конечно, всегда были настороже, но я уже чувствовала некий душевный подъем. Пора бы наступить и белой полосе в нашей жизни.
Марфушка оставалась в усадьбе, и ее горе просто бросалось в глаза. Я часто видела девчонку плачущей. Она пряталась в сараях или убегала в парк. Вот как ее было заставлять работать? Я понимала, что это глупо, но все равно чувствовала вину перед ней.
В один из вечеров, нянюшка сказала нам:
- Вы уж меня послушайте, голубки, и сделайте, как я скажу. Марфушку замуж отдать нужно. Нечего ей здесь быть. Работница из нее невесть какая, а вот злобу на вас она затаить может.