Она снова замялась.
— Или? — поторопила я, параллельно размышляя нет ли у Сальме провидческих наклонностей.
Она ведь говорила, что так все и будет? Ну и вот: все так и будет. Ни дома, ни денег, только бумажка с каракулями ценой в один российский ваучер.
— Моя семья готова предоставить вам поместье Анаш в северном регионе в обмен на долю в столичном доме. Оно немного дороже, и будет целиком в вашем распоряжении.
Несколько секунд я задумчиво разглядывала Талье, а после уточнила:
— Но?
— У всего есть минус, — неохотно призналась Талье. — Оно расположено на Севере и согласно новому закону, владелец дома, включающего в себя определенную долю земли, обязан проживать на территории не меньше двух полных месяцев в году. А мы там совершенно точно жить не будем. Мой клан входит в столичный Совет и владеет тремя домами в столице. Где нам добыть два месяца на северный дом? Он хорош, как вложение, а не для проживания.
А ведь, верно. Закон вышел свеженький, полугодовой давности всего. Помнится, я и сама была удивлена ему. Тьме наших с Берном знакомцев пришлось переоформлять дополнительную собственность, дарить детям или выписывать доверенность на проживание дальней родне.
Кажется, закон был обусловлен военным положением в некоторых областях страны. Тот же Ленхард был подчистую сожран темными источниками и перевертышами.
А поместья без пригляда часто становились добычей ритуалистов, которые и плодили темные источники, темные артефакты, а, может, и сами создавали из мертвецов перевертышей.
Повертев договор, я откинулась в кресле, и взялась за чтение.
Как ни странно, никто меня не потревожил. Бальш тихо заполнял разводные документы, а вейра Гроц застыла, как надгробный камень. Кажется, даже не моргала. Только глаза, приобретшие вертикальный звериный зрачок, сканировали меня с головы до ног.
Поместье было обширным, старинным и заброшенным, а акров было не два, а все семь, заключая на территории лес, часть реки с ледяной магической дамбой и отдаленную деревеньку. Скучнейшее в мире место. Снег, холод, одиночество, ни единой живой души на несколько километров вокруг. Ночами, наверное, волки с тоски вешаются.
Чудесное, в общем, место. Никого не видеть, никого не слышать, ни перед кем не изображать хорошее настроение. Тихая норка для смертельно раненой мыши. Гарантия минимум двух месяцев одиночества. И ни одна живая душа без приглашения не посягнет на мою территорию.
А после, как утихнет боль, а время залатает душевные раны, можно будет продать поместье с несомненной выгодой для бюджета. Столичный дом при всей своей несомненной пользе стоит вдвое дешевле.
— Как ваше мнение? — прямо спросила дера Верцони.
Талье в унисон со служанками уязвлено ахнула, вейр Бальш что-то возмущенно забормотал.
Хороший тон требовал уединиться, чтобы обсудить животрепещущий финансовый, а потому оскорбительный вопрос, но у меня не было сил на этикет. Я хотела закончить грязное дело сегодня. Сейчас.
Всё происходящее здесь было мерзким. Отсутствие Берна, его ложь, открытая угроза моим активам, провокация со стороны этой девицы Талье. Все это претило. Не усваивалось умом настолько, что лезло наружу рвотным позывом.
Дер Верцони меня не разочаровал.
— Договор чист. Дом полностью свободен от обременений, поместье дорогое, хоть и бестолковое. Это хорошее предложение, вейра Кайш.
— А если откажусь? — спросила осторожно, стремясь прощупать границу выбора.
Дер Верцони вопреки этикету сжал мои пальцы в сочувственном жесте:
— Боюсь, это плохая мысль. Согласно закону о промышленных производствах, ваш супруг имеет право задержать выплаты по разводу от года до пяти лет.
Тоже один из новых законов. Деньги, вложенные в производство, неприкосновенны в случае достойного обоснования. А обосновать это самое обоснование сумеет любой находчивый стряпчий. А дер Бальш именно такой. Сама выбирала.
Закон, кажется, тоже был сделан на тот случай, если ритуалисты попытаются вмешаться в военное производство. Наша артефакторика не производила военных артефактов, но закон затрагивал и ее.
Проще говоря, либо я беру это дорогое, но бестолковое поместье, либо.… ваучер.
И кусок столичного дома, где каждая вейра спокойно назовет меня веей и даст подержать своё манто. А я буду вынуждена изыскивать способы позаботиться об элементарном пропитании или принять помощь Берна.
— Если через два месяца надумаю продать поместье, сколько я за него выручу? — спросила со вздохом.
Дер Верцони молча протянул мне бумагу с расчетами. Он и в самом деле был одним из лучших в своей области, и заранее просчитал все варианты. Около семисот тысяч золотых.
Дом в столице нам с Берном обошелся в четыре сотни, а моя доля и вовсе стоила сотни в полторы. Столичный дом был почти вдвое дешевле поместья.
Это было действительно хорошее предложение. Можно сказать эксклюзивное. Либо я беру это чертово промерзшее до каменных косточек поместье, либо как принцесса. В смысле, останусь на бобах.
Рывком поднялась с кресла и строго положила договор на стол перед Бальшем:
— Я согласна.
8. С его стороны
Талье — его горячая девочка с янтарными смоляными глазами — таскала его по балам всю неделю. Хвасталась им, как трофеем. Тащила его в центр зала на каждый танец, а в перерывах заталкивала в нишу, чтобы целоваться до умопомрачения. Он кусал ее губы, и горячая, сильная кровь Гроцев лилась ему в рот, а она — сумасшедшая — хохотала, сдирая пряжку ремня, падая перед ним на колени.
Вообще-то им больше не нужно было прятаться. Развод практически завершен, осталось снять брачные метки в храме, и они свободны. Но Берн задергивал бархатную штору оконной ниши, зажмуривался от удовольствия, когда она скользила губами по животу, а под веками тлело смеющееся, навеки юное лицо его жены. Той, первой. Он больше не любил ее, а сердце все равно дергало.
По старой памяти.
Он не дерьмо. Развелся, как мужик. Оставил столичный дом, немало денег, и в дальнейшем позаботиться о ней. Конечно, взять её наярой было бы удобнее, но… Это не так и важно. Риш некуда деться. Для иномирянки она вела тихую жизнь рабочей лошадки, у нее не было ни семьи, ни связей, ни кровных родственников, одна, как перст. Она вернется, когда поймет, что ей больше некуда пойти.
Отсутствие драконьей капли уже сказалось на её здоровье и внешности. Некогда иномирная, страстная красота увяла, потускнели волосы, погасли глаза, на коже появилась россыпь каких-то не то родинок, не то пятнышек… Он вроде и был привязан к бывшей сердцем, но та любовь, которая сутками держала Риш в постели, корчилась и умирала. Уже умерла.
При взгляде на старающуюся Талье накрыло чувством вины. Он же так год не кончит. Думает потому что о философской шелухе, а думать надо о губах, о быстро порхающем языке, трепете ресниц. И он смотрел. Смотрел, пока его со стоном не выгнуло в дугу от освобождения.
Талье почти сразу рывком поднялась. Она была высокая, почти одного роста с ним, и он видел лихорадочно блестевшие темным шелком глаза. У Риш были голубые, редкие для его страны.
— Говори, как любишь меня, — хрипло потребовала Талье.
Жадная, требовательная, как все драконицы. Не ювелирная куколка, как Риш. В груди разлилось ядовитое удовлетворение. Он наконец получил женщину себе под стать, заменил постаревшую человеческую особь на жаркую драконицу. Он был в своем праве! Никто не посмеет осудить!
Берн скрипнул зубами, и Талье отшатнулась.
— Что.… Что случилось, милый?
Ласковые пальцы пробежали по щеке, и настала его очередь отшатываться. Не любит он этого. Ненавидит, когда лицо трогают. Поцелуи можно, но все остальное под запретом, особенно сразу после секса. Риш он позволял, но с Риш многое было иначе.
Сейчас, когда желание схлынуло, ум сразу взялся решать дела. Он на этот бал не для любви пошел. С тех пор, как Берн понял натуру своей новой будущей супруги, он просто перенес договорную зону из своего кабинета на светские площадки южной области. Талье совсем юная, пусть веселиться, а он порешает дела.
— Рассказывай, Риш подписала договор?
Талье тут же надулась:
— Опять про дела! Сейчас? Мы пришли пить и веселиться, есть виноград, а не обсуждать твою бывшую.
Ревнует. Отец-дракон только знает какое это запретное удовольствие, когда женщина ревнует своего дракона к другой.
Конечно, совестно, что он свалил часть разводного дела на Талье, но видит бог, не каждый день в артефакторике прорывает трубку с магическим потоком. Да и Талье — умница, все сделает, как надо, и… не придется смотреть на Риш, чувствовать вину, глядя, как уничтожил ее развод.
— Это важно, — сказал он уже мягче. — Но это дела, я должен знать, как все прошло. Завтра я снимаю брачную метку, и хочу быть готов к любым претензиям со стороны Риш.
Талье тут же расцвела, потерлась о него кошкой, заставляя тлеть едва улегшееся желание.
— Все твоя старуха подписала, — слово «старуха» царапнуло, но Берн заставил себя промолчать.
Технически Талье была права. Человеческие самки после тридцати утрачивали сексуальную привлекательность для драконов, поэтому их редко брали даже наярами. Их предпочитали соблазнить, насладиться и бросить, пока яркую красу не унесло ветром времени. Ибо что есть человек в сравнении с драконом? Вон, взял император девицу Таш наярой, с ума по ней сходил, а спустя десять лет, когда природа отсыпала ей морщин и лишнего веса, кривиться начал. Потребовал, чтоб не смела на балах стоять в рядах его наяр. Чтоб вообще носа из своей норы казать не смела. И сына от нее возненавидел.
А он Риш женой назвал. Наярой бы сделал, жила бы на золоте и шелке, а та заартачилась. Возомнила о себе. Думает, виконты и графы за ней в три ряда выстроятся. На ней третий сын рыцаря теперь жениться не захочет. Старая, пользованная.
— Правда мы с отцом немного изменили договор, — небрежно добавила Талье, выдергивая его из марева воспоминаний.