Не прошло и часа, как они уже целовались на балконе, под огнепадом столичных фейерверков.
После он снова ушел перетереть с новыми столичными приятелями по артефакторике, а когда вернулся, настроение снова упало.
В зале творился бедлам.
Из-за обилия вина на голодный желудок дебютный вечер плавно превращался в ночную вечеринку. Несколько особо любвеобильных парочек расползлись по углам и с пылом обжимались, гогоча во все горло.
Музыканты, глядя на безумие вокруг, тоже перестали стараться. А певицу, голос которой называли божественным, зажал в углу какой-то драконир. А она даже и не думала хоть вид сделать, что сопротивляется. Хихикала и пила, хихикала и… Дура. Граф был не лучше. Потеряв всякий стыд стянул с девицы лиф и обсасывал грудь, как минутой раньше куриную ногу. Мерзость. И эти свиньи — высокородное общество, в которое он так отчаянно стремился?
Голову молнией прострелила мысль, что неужели и он выглядел также? Потеряв всякий стыд брал Талье, отгородившись бархатной шторкой, в трех шагах от музицирующей дебютантки или видного политика, поборника морали.
Берн мрачнел с каждой минутой. Конечно нет. Он и Талье — это другое. У них было по любви, а не вот так.
— Дан, иди наверх, — сказал мрачно, поймав сына. — Найди Даф и ступай. Нечего вам тут делать.
Дан наградил его фирменным пустым взглядом и кивнул:
— Да, отец.
Великий отец-дракон, спасибо, что дал ему разумных детей. Не спорят, не скандалят, приняли Талье, как родную. И Риш не упоминают, хотя он бы не стал их упрекать. Просто запретил первое время упоминать мать при Талье. Она юная совсем, ревнует ко всякой ерунде. Со временем он отменит свой запрет.
Да и вечер этот совсем не плох, просто это столица. В столице свои правила. Он приноровится.
Берн окинул развороченные столы, где уже успели разбить несколько дорогих ваз и попортить пятнами хорошее кружево на столах.
Да.… В столице все иначе, но надо все же намекнуть Талье делать их вечера чуть менее затратными и чуть более респектабельными.
17. Пациент с убеждениями. Часть 1
Тогда я еще не знала, что у меня остался всего один день, поэтому все делала основательно и неспешно.
После некоторых раздумий, генерала разместили в той же спальне на первом этаже, где когда-то лежала я сама. После чего Лоте без зазрения совести натащила в комнату бинтов, лекарств и разнокалиберных тазиков, и бросила раненого на меня.
— Я вея, — заявила сурово. — Негоже мне грязными лапами трогать тело императорского сына. Меня огнь небесный поразит.
Я, наверное, невежливо вытаращилась на нее, как на новое явление, потому что она снизошла до объяснений.
— Конечно, коли бы вас, вейра, не было, я б расстаралась, но тайком и вопреки закону, но вы-то есть. Вот вам и ухаживать.
Сразу вспомнилась сиамская трагедия об утонувшей принцессе. Слуги бегали по берегу, орали, но в воду не лезли, поскольку закон запрещал прикасаться к царственной плоти. Кажется, генерал попал в ту же законодательную ловушку.
Хотя я сама, своими глазами читала с десяток сказок на тему спасения как раз императорских сыновей, которых выхаживали веи. И ничего, все живы остались, огнь небесный даже не почесался. А сказочные веи потом повыскакивали за принцев замуж. В Вальтарте вообще очень любили сюжет Золушки и склоняли его на все лады.
Но делать нечего.
Лоте упрямая, как мул. Сказала, что ухаживать не будет, значит, не будет.
— Ладно, — смирилась, но от добродушной шпильки не удержалась: — Все равно в лекарстве больше твоего понимаю.
Лоте сурово кивнула, но после того, как развела камин, пообещала испечь кекс с изюмом, и наварить бульона для больного.
Когда Лоте ушла шаманить на кухню обед, я неуверенно смочила слой белых бинтов и застыла, разглядывая генерала.
Такой бледный. И такой необычный. Волосы, как серебристый снег, а брови и ресницы темные. Античной лепки лицо, тонкие губы. Классическая, почти музейная красота, от которой больно щемило в сердце.
Неуверенно отерла его лицо от запекшейся крови, но больше размазала.
Что делать дальше, я просто не знала. Мои медицинские познания ограничивались смутными воспоминания о больнице и желанием забыть их как можно скорее. Я, конечно, не полностью безрукая, но ведь и пациент не человек. Сомнительно, что чай с малиной ему поможет.
Впрочем, в равной степени сомнительно, что ему помогут примочки Лоте, которая едва не отправила меня на тот свет со всем усердием.
В подобных случаях надо звать лекаря, а лучше двух. Вот только от генерала фонило темной магией, а темная магия находилась в ведомстве магического министерства, занимавшегося ее изучением, разысканием и искоренением. Особенно искоренением. Любой вей, драгер или драконир были обязаны сообщить о любом подозрительном артефакте, темном источнике, аномалии и, разумеется, о прямом использовании темной магии. А я.…
А у меня связной камень сломан.
И если меня будут прессовать, буду врать до последнего. Моя прислуга ничего не заподозрила, поскольку веи почти не чувствуют темной магии. А у меня дар такой слабой силы, что я тоже имею полное право не чувствовать.
Решительно кивнув, откинула влажные бинты и принялась раздевать генерала, попутно пытаясь вспомнить его имя. Кажется, Ральфар. Воистину мои способности избегать нежеланных новостей прокачались до тысячного левела. Имя и то еле вспомнила. И только потому, что недавно прочитала в газете. Потом стала думать о происхождении фамилии, о драконах и даже о погоде, лишь бы отвлечься от мыслей о мужской красоте.
Вейре моего возраста неприлично заглядываться мужчин младше сорока. А генерал при всей суровости годился мне в сыновья. Кажется, по метрику ему тридцать, но выглядит он, как и подобает сильному дракону — года на двадцать два от силы.
Не выдержав, без нежностей хлопнула себя по щекам.
«Не думать!» — приказала себе строго-настрого.
«Да мы только посмотрим, — нежненько прожурчал внутренний голос. — Пощупаем одним пальчиком. Одним-то пальчиком можно».
Журчал голос так отчетливо, что я поморщилась. Ну вот, уже с ума сходить начала. Меня настиг кризис среднего возраста, и я начала слышать голоса.
Вздохнув, неуверенно расстегнула и кое-как стянула плащ, следом стащила исполосованную и окрашенную кровью рубаху, и… Хорошо, что я, считай, сидела, не то свалилась бы от шока на пол.
На груди у генерала висел медальон в виде скарабея. Или не в виде. Потому что жук, размером с голубиное яйцо, выглядел вполне живым и насмерть впился лапками в плоть. Вошел уже так глубоко, что внутрь утянуло хвост золотой цепочки.
Кровавые полосы лучами расходились от жука и непрестанно регенерировали, то набухая кровью, то пытаясь срастись. В комнате сгустилась темнота, хотя за окном стоял солнечный полдень, а снег слепил глаза крахмальной белизной. Словно в комнате тоже шел снег — только черный.
Может, попробовать вытащить жука? Не руками, а потянув за цепочку?
Я уже протянула руку, когда голос в голове отчетливо произнес:
«Не трогай! Это темный источник и твоей силы на него пока не хватит!»
Замерла с зависшей над генералом рукой. Дрогнувшие пальцы почти коснулись золотой цепи.
Прямо сейчас назвать прозвучавший в голове голос интуицией язык не поворачивался.
— Кто.… Кто говорит со мной?
Голос пренебрежительно хмыкнул и замолчал.
Разозлено выдохнув, отмахнулась от собственных мыслей. Не хватало еще общаться с галлюцинацией посреди реальной беды. Со своей психикой я потом разберусь.
Наконец, взяла себя в руки и взялась обыскивать генерала. Плевать, как выглядит это со стороны. Плевать, что руки трясутся. Это же целый генерал! На нем просто обязана быть связка амулетов от ста бед, материнский оберег, навороченный артефакт, купленный в самой дорогой лавке Семидворья столицы. Или хоть зачарованная булавка на удачу от милой. Хоть что-то!
Сантиметр за сантиметром, уже не боясь задеть рану или испачкаться в крови, изучила брошенную одежду, но чудом нашла лишь собственный браслет, выпавший из складок плаща. Из десяти камней вытекло уже семь, а три оставшихся пульсировали алым.
Это ведь амулет от темной магии. Он ведь помог генералу обернуться человеком?
«Клади на скарабея! — снова появился голос. — Ну!»
Ладно. Внутренний голос дурного не посоветует.
На миг сжал браслет, опустила его в центр груди, прямо на жука. Темнота медленно вспорхнула и растаяла в воздухе, а после генерала выгнуло на кровати в дугу. Он застонал от боли сквозь сжатые губы. Словно привык терпеть и скрывать боль, и даже сейчас, будучи без сознания, запрещал себе орать в голос.
Мне очень хотелось отскочить. Закрыть лицо руками. Выбежать из комнаты, и пусть все решится без меня. Вместо этого я обхватила генерала поперек торса, пытаясь вернуть в постель. Силы мне придавало отчаяние.
Мой собственный голос успокаивающе бормотал какую-то ерунду:
— Все будет хорошо, мы тебя подлечим и будешь, как новенький…
Что-то подобное я говорила собственным детям, когда те ранились на тренировках.
В какой-то момент темноты в комнате стало так много, что я начала задыхаться, но вместо того, чтобы выбежать из комнаты и позаботиться о собственной жизни, только крепче вцепилась в генерала. Его судороги стали сильнее, и я уже не справлялась с бессознательным телом. Руки онемели.
Шансов справиться со здоровенным мужиком у меня не было.
— А ну лежать! — рявкнула в качестве последнего довода. — Лежать, кому сказано!
На миг Ральфар распахнул свои невозможные золотые глаза, а после обмяк и совершенно неизящно рухнул в постель.
Душная темень ушла, как сон. В комнате снова царило уютное тепло и веселый треск от горящего полена в камине.
С трудом разжав онемевшие руки, окинула генерала взглядом на предмет повреждений. По груди стекала черная и тягучая, как деготь, масса, а скарабея больше не было. До меня не сразу дошло, что кажется в эту мерзкую жижу превратился сам жук.