Щенки и впрямь были некрасивые. Голенастые, голые, как сфинксы, только глаза таращили, как маленькие жабки. Но основной грех щенят состоял в их печальном происхождении. Вальтарта ценила силу и ценность, а какой толк от дворовой собаки? Ни магических способностей, ни бойцовских качеств.
Не ко двору пришлись. Мордами не вышли.
Прямо, как я.
— Возьму, — сказала коротко. — Принесите мне короб и постелите туда соломы или ветоши, если не жаль.
Старуха помолчала, потом забрала у меня из рук ведро с щенятами и заковыляла прочь, но на углу остановилась:
— Только сегодня увозите, вейре Гроц они не понравились, убрать их требовала. И правильно сделала, это вы, человечка, всяких уродцев в дом нанесли.
Наверное, намекала, что и я сама не удалась породой. Боялась, что первый укор меня не достиг по моему же недомыслию.
По счастью, я все еще пребывала в странном онемевшем состоянии, и была не способна оценить иронию момента, но от мягкой шпильки не удержалась:
— Многим из нас стоит позаботиться о будущем.
И тут же вздрогнула, такой злобой меня полоснул взгляд экономки. Прямо тигрица, а не старая развалина, которая каждый год грозится вознестись на небеса.
Впрочем, о старухе я забыла сразу, как та исчезла из виду. Прошла по саду, вдыхая яркий южный аромат цветов и сырой земли.
«Прощайте, розочки, — подумала с тоской. — Прощайте, лилии, прощай, озерный цвет и веребика.
У ворот остановилась и с изумлением оглядела свой сад, двор, дом, парадное крыльцо, увитое золотым вьюнком с вкраплениями магических огней. Всего ночь назад все это принадлежало мне. Все здесь так или иначе прошло через мои руки. Здесь родились мои дети, здесь я сидела ночами в лаборатории с нашей самой первой подвеской, которая позже принесла первый доход. Здесь гуляла с Берном по ночному саду и целовалась под яблонями.
А сегодня меня выставили за порог. Со мной даже не развелись. Меня уволили в силу бедности функционала. И скоро на мою должность придет другая, более качественная жена, которая также будет ходить по выращенному мной саду, спать с моим мужем, есть за моим столом и пить из моего бокала.
Я была взаимозаменяемой. Я не была для драконов человеком с самого начала. За моей спиной годами велся невидимый поиск более ресурсной супруги.
Свекры давно знакомы с Гроцами, и если Берн влюбился в молодую вейру дружественного клана, их сношени…. то есть, отношения, развивались под мудрым приглядом родителей с двух сторон. И вся их половая… то есть, деловая жизнь являлась лишь прикрытием для влюбленных.
Так.… Отставить язвить и жалить, мне срочно нужны успокоительный отвар, одиночество и крепкий сон.
Я прошла в глубину сада и осторожно нарвала немного лаванды и шалфея, а после, поколебавшись, взяла и немного веребики, которая славилась мощным успокаивающим эффектом.
Умелый человек может из трав набодяжить очень годное успокоительное, а я именно такой человек.
Травы в Вальтарте удивительные, магические, а если в отвар добавлять каплю силы — и вовсе бесценны. Но драконы уделяли им мало внимания. Зачем им крем из вербены, если бонусом к силе любого дракона идут здоровье, молодость и красота.
Мне это чудо было недоступно, так что я не брезговала варить самой себе кремы и отвары. Силу, правда, не вкладывала, жадничала. Берегла для артефакторики. Ее и так чуть, жалко же на траву тратиться.
Позади зацокали копыта и с легким шумом остановился заказанный экипаж, а конце двора показалась старая экономка с коробкой щенят.
Я подобрала выпавшую травку и благосклонно показала куда ставить щенят. Но едва сама ступила на подножку, когда меня неожиданно жестко взяли за предплечье.
Обернувшись, увидела Дана, и в груди все-таки дрогнуло. Сын, первый ребенок, самый любимый, самый доверчивый, который когда-то шагу без меня ступить боялся, обзавелся ледяными глазами и жестокой линией губ.
Он был весь в черном, и полностью сливался с темнотой ореховых кустов у каменного забора. Я его и заметила-то лишь когда он подошел вплотную.
Лицо у него было белое от гнева, а губы подергивались, словно были не в силах удержать слова.
— Ты никуда не поедешь, мать!
Он неожиданно жестко сжал меня за предплечье, и если бы не проклятое онемение, я бы откровенно растерялась. Физически Дан был намного сильнее, да и вырываться было бы глупо и смешно. Ну что я, ребенок.
Поддавшись рывку Дана, я спрыгнула с подножки и аккуратно взяла сына за запястье:
— Ты делаешь мне больно, Дан, — заметила прохладно.
Первая боль пробилась в сердце тонкой иглой сквозь благословенное онемение, и я забеспокоилась.
Реветь белугой, как крестьянка, я просто не могла себе позволить. Не могла позволить себе потерять лицо. На веки вечные в голове отпечаталась потребность держать удар. В конце концов, ударов в моей жизни хватало.
«Заткнись, — подумала с ужасом. — Думать не смей лить слезы или не дай бог чувствовать, что ребенок променял меня на титул и металл».
Дан с удивлением взглянул на меня и, наконец, расцепил клещи, и ко мне мгновенно вернулось блаженное омертвение.
— Тем не менее я уезжаю, Дан.
— С одним чемоданом? — он усмехнулся.
Теперь, когда я вышла из кареты, он почувствовал себя увереннее, и к нему вернулась циничная развязность, свойственная подросткам всего мира.
— Дай угадаю, мать, ты решила проучить отца. Демонстративно собрать пару рубашек, уйти из дома до ближайшей подворотни, и ждать, когда отец примчится за тобой.
Это звучало так глупо, что я не сразу поверила. Потом представила, как я бегу по приозерному городку в поисках подходящей подворотни и пожала плечами.
— Но я не могу уйти до ближайшей подворотни, Дан, — сказала мягко. —Я уже экипаж заказала.
И тут же пожалела о сказанном, глядя, как лицо сына наливается багровым румянцем. У моего идеального, первого в учебе и в учебных сражениях сына был всего один недостаток. Он абсолютно не понимал шуток.
У него был просто-напросто нулевой юмористический потенциал.
Однажды сын садовника и его первый друг по-детски пошутил, намотав его шелковый шарф на садовое чучело. А Дан вызвал его на дуэль на деревянных шпагах и здорово его отлупил. Дружба тогда расстроилась.
— Место женщин за спинами мужчин, — сказал он непримиримо. — Ибо они не ведают, что творят.
Какое.… чудесное заявление.
Закрыв на миг глаза, спроецировала продолжение бесплодного болезненного разговора с сыном. Сегодня мы уже не скажем друг другу ничего хорошего.
— Удобная позиция для злоупотреблений, Дан, — сказала с горечью. — Я поступаю, как мне удобно, потому что моя жена ничего не понимает. Не слушайте ее, Ваша честь, она сумасшедшая.
— Не понимаю, о чем ты, — голос у Дана стал совсем ледяным. — Согласись стать наярой, возьми столичный дом, прислугу, карету и кайранов. Я лично перевезу твои наряды и ни одной живой душе не позволю тебя обидеть.
Знакомая песня. Слова только меняются.
От мысли, что Берн целый год подготавливал детей к сегодняшнему дню, в висках рождалась ядовитая дрожь. Разговаривал с ними, подводил к мысли, как все обставить, чтобы получить юную драконицу клана Гроц, а бывшую жену держать при себе в качестве наяры. Чем он их купил?
Что можно наговорить подростку, чтобы тот видел в матери не человека, а кусок мяса на рынке? Оценивал тело, ум, полезность, ресурсность и функционал. Моего потенциала недостаточно, чтобы стать женой мелкотравчатого барона, поэтому, как разумная баба, я должна скинуть цену. Не метить в жены, а идти в наяры, пока еще берут.
Сердце стало мишенью, в которую стрелок пускает одну стрелу за другой. И у этого стрелка лицо моего сына.
— Не нужно портить репутацию отцу, уходя из дома с одним сундуком, как нищенка, которую выставили за дверь. Это твое решение!
Верно. Я больше не смогу надеть ни одно платье, принадлежащее хозяйке этого дома. Безвременно погибшей бывшей вейре клана Кайш. Донашивать за покойниками — плохая примета.
Да и к чему вее бархат и рубины? По лавкам в них ходить? Очевидно же, что получив дом в столице, я стану звездой местных сплетен и персоной нон-грата в любом обществе, даже в обществе драдер, которые в целом смотрят на мир более трезво и расчетливо.
Несколько секунд я искренне хотела остаться, взять Дана за руки, усадить в нашу любимую беседку около искусственного озера и поговорить. Попытаться услышать друг друга. Но сам Дан хотел вовсе не этого. Прямо сейчас он не чувствовал ни горя, ни любви, только раздражение от несбывшихся ожиданий. Его бесило мое сопротивление, и как всякий дракон, он хотел сначала сломать меня, вопреки здравому смыслу, и только потом уже быть со мной добрым.
— Сбавь тон, сын, — сказала жестко. — Мы продолжим разговор, когда ты будешь способен держать себя в руках, как подобает истинному дракону, а не ящерице.
Дан вздрогнул. В светлых глазах появилось неверие, а нездоровая краснота добралась до ушей. Раньше я не называла его просто сыном и не указывала, как себя вести. Это было прерогативой свекров, посвящавших детей в тонкости драконьего этикета.
Ну что сказать. Справились они хреново.
— Я проведу несколько дней у вейры Арнош, прежде чем решу, как быть дальше, — закончила прохладно, но уже мягче. — Если ты найдешь в себе немного уважения к матери, то знаешь, где меня искать.
Дан несколько секунд глотал воздух, словно не в силах как следует вдохнуть. Я видела, что он растерян и испуган.
Его воспитывали свекры, но со своими радостями, бедами и вопросами, Дан шел ко мне. Однажды, когда на артефакторике случилась авария, он терпел целый месяц, чтобы рассказать о первой победе в магическом поединке. Никому не сказал. Ни свекрам, ни отцу, ни даже сестре. Ждал, когда я освобожусь, чтобы поделиться радостью.
И сейчас Дан не знал, с кем поделиться бедой. Он сам отнял у себя этого человека.
Когда мы успели отдалиться? Как давно Дан стал называть меня матерью и поучать, как неразумную? Давать советы, как вести себя в обществе, что надевать, и рассказывать, где моё место?