1
Зима выдалась несчастливая. В середине хешвана[186] умерла Шайндл. Из лечебницы пришла телеграмма, что она больна. Азриэл срочно выехал в Отвоцк. Шайндл подхватила двустороннее воспаление легких. Азриэл и врачи лечебницы сделали все, что смогли, но спасти ее не удалось. На девятый день болезни она умерла, и последние пять дней Азриэл просидел у ее постели. Калман не смог приехать на похороны, он сам лежал в еврейской больнице, ему удалили паховую грыжу. В Блойну, где должны были хоронить Шайндл, приехали Ципеле и Юхевед. Юхевед совсем постарела. С ней приехали дочь и две невестки, а с Ципеле — служанка Кайла. Во время болезни Шайндл не проявляла никаких признаков сумасшествия. Она разговаривала совершенно разумно. В глазах был заметен страх человека, который знает, что его дни сочтены. Ей становилось хуже с каждым часом. Азриэл рассказал ей, что Миша живет у Ципеле, и Шайндл потребовала, чтобы сын прочитал по ней кадиш. Как ни странно, о Юзеке и Зине она не сказала ни слова, будто забыла о своих старших детях. За день до смерти она попросила, чтобы Азриэл прочитал с ней исповедальную молитву. Молитвенника не нашлось, но Азриэл помнил ее наизусть. Он читал ее по памяти слово за словом, а Шайндл повторяла за ним и пыталась слабой рукой бить себя в грудь. Шайндл тоже знала наизусть «Шма Исроэл» и молитву на идише, которую произносят, когда зажигают свечи. Лежа она бормотала святые слова, задремывала, просыпалась и снова бормотала. В последний день хирург сделал ей операцию. Он выпилил ребро, чтобы откачать жидкость из легкого, но было слишком поздно. Перед тем как началась агония, Шайндл открыла глаза и спросила Азриэла:
— Ты хоть что-нибудь ел сегодня?
Это были ее последние слова.
Погребальное братство Блойны запросило триста рублей. У Азриэла не оказалось с собой такой суммы, и Ципеле заложила серьги. Маршиновских хасидов в Блойне не было, потому-то погребальное братство и драло три шкуры. До похорон мертвые лежали в богадельне. Их клали на пол ногами к двери и накрывали черным сукном, а в головах ставили две свечи в глиняных подсвечниках. Женщины сидели на скамье и шили для Шайндл саван. Ткань не резали, а рвали и сшивали длинными стежками, покойницкими, или субботними, как их называют. Женщины спешили, евреи из погребального братства злились и торопили. Сшили кое-как, на скорую руку. На той же плите, где грели воду для обмывания, нищенки варили для детей кашу. Потолок здесь был черный, как в бане. По полу разбросаны связки соломы, на них сидели калеки. Шайндл обмыли, положили на носилки, и четыре женщины понесли ее на кладбище. Путь был длинный. Шел снег. Юхевед вели под руки дочь и невестка, Ципеле опиралась на Кайлу. Ципеле взяла бы с собой Мишу, но он сильно простудился. Азриэл шагал, и снег ложился ему на шапку. Покрывало, которым накрыли Шайндл, из черного стало белым. Женщины то и дело останавливались, чтобы поменять плечи. Пока копали могилу, Азриэл стоял на месте, не шевелясь. Сколько лет минуло с тех пор, как он стал ее женихом? Вся жизнь проходила у него перед глазами: Симхас-Тойра, когда Шайндл водрузила себе на голову тыкву со свечкой, пришла к нему, дернула его за пейс и заявила: «Я королева Ямполя!»; помолвка в поместье; спор с Майером-Йоэлом о дибуке; свадьба. Кажется, все это было вчера. Но Шайндл успела родить детей, сойти с ума, промучиться несколько лет в лечебнице и умереть. Ципеле тихо всхлипывала. Юхевед тянула нараспев: «Отмаялась, бедная! Ведь самая красивая была из нас, солнышко наше! За что ей судьба такая? Она ж праведница была, чистая душа. Мамочка в раю уже знает, что Шайндл скоро к ней придет. Ангелы ее там встретят, она после смерти страдать не будет, на этом свете настрадалась…» Иногда Юхевед бросала на Азриэла недобрые взгляды. Она считала, что в смерти Шайндл виноват ее нечестивый муж.
Могильщик вздыхал и копал. Земля уже слегка промерзла. В комьях глины виднелись черви. И вот Шайндл подняли с носилок и опустили в могилу. Под ее тело подложили две доски и засыпали землей. Азриэл прочитал кадиш. И всё? Неужели человек рождается для этого? На холм падали снежинки. Вокруг стояли какие-то незнакомые женщины, Азриэл только сейчас их заметил: ссутулившиеся, в толстых шалях, на башмаках налипли комья грязи. Что-то тихо говорили, ломали пальцы. Две протягивали руку за милостыней. На верхушке березы неподвижно сидела ворона и смотрела поверх могилы, поверх надгробий, поверх кладбищенского забора куда-то в белую даль. Была здесь и пани Шимкина. Прибрела, опираясь на палку.
— Чтоб вы больше никогда горя не знали, пан доктор!.. — сказала Шимкина Азриэлу и разрыдалась.
Наверно, она привыкла к Шайндл, лечебнице и персоналу, а теперь осталась без заработка.
По родным положено справлять траур, сидя босиком на полу, но ни Ципеле, ни Юхевед не могли задержаться в этом захолустье. Ребе был очень плох, и Ципеле не могла оставить его надолго. Сестры взяли сани и уехали в Маршинов. Азриэл вернулся в Варшаву. Недавно, в Маршинове, он уже начал верить в бессмертие души. Но неглубокая яма и комья глины, в которых переплелись корни и черви, оборвали тонкую ниточку веры. Даже не хотят закапывать покойников поглубже, и они гниют у поверхности земли. Куда отправилась душа Шайндл? Куда полетела? В атмосферу? В эфир? Хорошо червю, он рождается прямо в могиле. Только сейчас Азриэл почувствовал скорбь. В могиле осталась часть его жизни. Он вспомнил, как Шайндл твердила, будто он виноват в том, что она сходит с ума. Может, останься он верующим евреем, Шайндл сейчас была бы жива и здорова. «Да, погряз я в грехах, и сил нет вырваться…» Он устал от бессонных ночей, у него было тяжело на душе, но какой-то бес в мозгу повторял, что зато теперь у Азриэла будет куда меньше расходов: содержать Шайндл и платить сиделке влетало в копеечку. Наконец-то он рассчитается с долгами за Топольку… Что за гаденькие мыслишки? Азриэл плюнул и сказал о себе: «Сволочь!..»
Дома его поджидало еще одно несчастье. Ольга вышла навстречу вся в слезах и бросилась ему на шею. Сначала он подумал, что она изображает сочувствие. Азриэл даже удивился, разыгрывать комедии не в ее характере. Смерть Шайндл не могла так огорчить Ольгу, наоборот, теперь она сможет сочетаться с ним законным браком. Но через минуту Азриэл узнал, что Шайндл тут совершенно ни при чем. Наташа, которой еще не было полных шестнадцати лет, бежала с поручиком, который на балу написал ей в альбом стишок. Она оставила матери письмо. Ольга показала его Азриэлу. Наташа писала, что любит Федора всей душой и уезжает с ним в полк. Она любит маму, папу Азю, Колю, Мишу, даже служанку Мальвину, но без Федора она не может жить. Без него каждая минута хуже смерти… Она просит мать не искать ее и не заявлять в полицию. Там, в далеком краю, Наташа выйдет за Федора замуж. Она и теперь ему как жена.
И после этого слова Наташа поставила полстроки точек и целую строку черточек.
2
Через полковника Иванова Ольга узнала, куда перевели поручика — куда-то в Ташкент. Она могла бы пожаловаться на офицеришку армейскому начальству и вернуть домой несовершеннолетнюю Наташу, но ничего не сделала. Эта девица унизила мать, опозорила семью. Не осталось ничего, кроме душевной боли. Ольга плакала день и ночь. В записке Наташа пообещала, что будет присылать письма, но шла неделя за неделей, а от нее не было никаких известий. Вышла ли она замуж за своего совратителя? Или он обесчестил ее и бросил? Жива ли хоть она? Азриэл утешал Ольгу как мог, но она его даже не слушала. Она ничего не жалела для дочери, и где благодарность? Если так, лучше и вовсе не рожать детей. Оставить происшествие в тайне было нелегко. Приходили и спрашивали о Наташе одноклассницы. Коля плакал от тоски по сестре. Нужно было придумывать объяснения для соседей. Наташа якобы уехала за границу, в пансион. А куда именно? А можно попросить ее адрес? Гимназистки распускали слухи, что Наташу продали в бордель. Одна лавочница обронила слово «Буэнос-Айрес». Ольга телеграфировала в ташкентский гарнизон, но не получила ответа. Девушка словно в воду канула. Ольга стала поговаривать о том, что надо ехать ее искать, но что будет, даже если найдешь? От беспокойства Ольга не могла усидеть в четырех стенах: может, дочь забеременела или заразилась венерической болезнью. Но оставлять Колю одного она тоже не могла. Он невинное дитя, у него нет никого, кроме мамы. Конечно, Ольга знала, что рано или поздно Наташа выйдет замуж, но после такого удара не могла оправиться. Даже начала говорить, что ее жизнь кончилась, ей больше не на что надеяться…
Днем Азриэл был занят. Пациентов стало меньше, но он по-прежнему практиковал в клинике бонифратров и еврейской больнице. После смерти Шайндл расходы уменьшились, но долгов все равно осталось много. Он был должен несколько тысяч рублей за Топольку. Ольга на всем экономила. Теперь, когда Зина, Миша, и Наташа покинули дом, квартира казалась слишком большой. О том, чтобы пригласить гостей, не могло быть и речи. Наверно, такие перемены в жизни неизбежны. Только что в доме звучали разговоры и детский смех, и вот он пуст, как после эпидемии. Скажешь слово, и в комнатах раздается эхо. Ольга сравнивала себя с отцом умерших от чумы из поэмы Словацкого[187]. Это не могло произойти случайно. Коля ходил по квартире как неприкаянный. Теперь Ольга тряслась над ним как никогда. А вдруг какая-нибудь нечистая сила и его заберет? Ольга стала слишком нежна, слишком ласкова с сыном и даже не скрывала, как беспокоится за него. Азриэл предупреждал, что так можно причинить ребенку вред. За обедом сидели молча, как в трауре. Служанка тихо подавала на стол. Ольга потеряла аппетит. Большие горшки не годились для маленькой семьи. Как ни пытайся готовить поменьше, все равно получается многовато.
Ночью муж и жена лежали в кроватях и не могли уснуть. Едва начинали дремать, тут же просыпались. В доме висела тягостная тишина. Ольга вставала посмотреть, спит ли Коля, не сбросил ли он во сне одеяло. Гулко били часы в столовой. Теперь были слышны все звуки, которых раньше не замечали. Было слышно, как дребезжат от ветра стекла, как поскрипывает мебель, ходят по комнате соседи сверху и звонят в ворота припозднившиеся жильцы. Где-то у двери, за наличником или под порогом, что-то шуршало и скреблось. Сначала подумали — мышь, но непохоже. Сколько Ольга и Азриэл ни ломали голову, так и не поняли, что это. Можно было подумать, что кто-то замуровал в стену бомбу с часовым механизмом, и она может взорваться в любую секунду, или что какое-то существо подкапывает фундамент. Ольга говорила и говорила. Что ей делать, как дальше жить? У нее выбили опору из-под ног, она потеряла веру в будущее. Тополька? С кем она поедет туда на лето? Люди? Ей больше никто не интересен. Ей кажется, что все смеются над ней, радуются ее беде и перешептываются у нее за спиной. В чем ее вина? Разве она воспитывала Наташу неправильно? Эта Тополька принесла ей одни несчастья. Если бы не эта Тополька, Наташа спала бы сейчас в другой комнате. А может, это кара Божья? Может, Небо наказывает ее за то, что она живет с мужчиной вне брака? Или Андрей отплатил ей за то, что она променяла его на другого? Азриэла Ольга тоже винила. Это он своими метаниями бросил тень на семью, это он виноват в Ольгиных бедах. Если бы не он, то хотя бы Миша жил здесь и Коля не остался бы один…
Азриэл в который раз наблюдал, как человек, попав в беду, бросается в религию и мистицизм. Бессонными ночами Ольга искала причину. Может, это наказание за то, что она крестилась? Она никогда не была слишком религиозна, но и безбожницей ее тоже не назвать. За пару лет до встречи с Андреем она еще постилась в Йом-Кипур, ее родители были верующие евреи. Но если Андрей вынужден был креститься ради карьеры, то как она могла оставаться иудейкой? Неужели для Бога так важно, как Ему молятся, по-русски или по-еврейски? Допустим, сидит Он на небесах и судит всех и каждого. А если так, разве Ольга еще не настрадалась? Она не выдержит удара, который нанесла ей родная дочь. К гадалке, что ли, сходить? Есть же всякие ясновидящие, которые предсказывают будущее и помогают найти потерянные вещи. Может, такой ясновидящий узнает, куда Наташа подевалась и что с ней стряслось?
Еще недавно Ольга даже слышать не могла рассуждений Азриэла, но теперь хотела знать его мнение. Что он думает? Почему увез Мишу в Маршинов? Правда верит, что Богу нужны молитвы и пейсы? Кто слышал, как Бог сказал, что этого хочет? Ведь в каждой религии свой Бог. Как может быть, чтобы от разных народов и в разные времена Он требовал то одного, то другого? Разве Азриэл не знает, что во имя Бога люди вешали, резали и жгли? Неужели Бог хочет, чтобы ради Него убивали? А жертвы? Зачем Богу бычий или бараний жир?
Азриэл отвечал, что не верит в откровение. Он не считается с религиозными традициями и сочинениями. Человек должен открыть Бога, как открывает законы природы. Но то, что человек ищет Бога, — это факт. У человека нет выбора. Он обязан служить Богу. Как только он перестает служить Богу, он начинает служить тиранам. Наверно, высшим силам нравится, что человек ищет истину и служит по своему разумению. И нет сомнения, что евреи в поиске Бога стоят на высшей ступени. Мы служим не идолам, не Троице, но единому Богу, Создателю неба и земли. Христианство и ислам — продукты иудейской веры. Потому-то евреи и страдают больше других народов, потому-то нас и преследуют. И поэтому обычный, заурядный еврей духовно выше, чем средний представитель любого другого народа. У евреев две тысячи лет не было государства, евреи две тысячи лет не брали меча в руки. Может, где-нибудь в Индии или Тибете есть колена, которые в поиске Бога поднялись еще выше. Но еврейская вера — тоже не последняя глава, надо идти дальше. Даже сегодняшнее стремление вернуться в землю Израиля — это нечто необыкновенное. За две тысячи лет сотни народов утратили идентичность, а евреи снова рвутся в страну предков. Древнееврейский язык возрождают. Разве это не чудо?..
3
— Одно из двух, Ольга: или миром управляет вселенский разум, или природа слепа. Давай попробуем принять вторую точку зрения. Время, пространство, атомы, законы природы существовали всегда. По тем или иным физическим причинам возникли Солнце, планеты, кометы. Млечный Путь, другие галактики, которые находятся от нас в миллионах световых лет. Между небесными телами находится эфир, через него со скоростью пятьдесят тысяч миль в секунду летят лучи света. Всюду действуют причинно-следственные отношения, вращение Земли вокруг своей оси и полет пылинки на ветру происходят по одним и тем же законам. И побег Наташи с поручиком так же предопределен, как падение брошенного камня или полет метеора. Хотя законы природы слепы, они породили на земле растения, животных и существ, обладающих волей, разумом и идеалами. Не исключено, что на других планетах эти же силы тоже создали разумную жизнь. Ньютон считает, что Вселенная бесконечна. Можно со скоростью света лететь в одном направлении тысячи, миллионы, миллиарды лет, и все время будут попадаться различные небесные тела, каждое со своими особенностями, размером не меньше нашей крошечной планетки, пылинки, которую мы называем Землей, а может, и гораздо больше. Неужели Вселенная не создана Богом, но возникла случайно? Как можно быть уверенным, что в ее бесконечном движении не кроется какая-то цель? Материалиста неизбежно охватят страх и изумление, если он задумается над своим космосом. У любого материалиста сразу появятся вопросы: откуда? Как? Куда? Почему? Материализм может удовлетворять, только пока внимательно не рассмотришь картину мира с материалистической точки зрения. Но лишь вглядишься, сразу охватывает дрожь. Представь себе, что Наташа должна была уехать в Ташкент, силы природы сложились так, что она вынуждена была это сделать. Ее поступок был предопределен. Так как же ему противиться? Какой смысл противопоставлять материнские капризы и амбиции силам, которые властвуют всегда и везде? Правда, Ольга, твои страдания — тоже часть природы. Но разве факт, что все мы и все наши действия подчинены неизбежным силам, сам по себе не утешителен? Материализм тоже приводит к Богу, если сделать правильные выводы. Так и поступили такие философы, как Демокрит и Спиноза.
— Надо бы почитать. У тебя есть? Андрей о Спинозе часто говорил.
— Есть, завтра тебе дам. Ты устала, иди спать.
— Разве ж я усну? Когда ты говоришь, мне легче становится. Так что продолжай.
— Все, что я сказал, построено на том, что нет никаких законов, кроме материальных. Но как живущий в подвале червяк может быть уверен, что, кроме подвала, больше ничего не существует? Чего стоят убеждения этого червячка, если он не видел ничего, кроме грязи и сырости? Откуда ему знать, что еще есть свет, логика, математика, музыка, шахматы, астрономия, история? Он живет в настоящем и не чувствует, что есть также прошлое и будущее, не знает, что у него были предки и будут потомки. Он ощущает только небольшую часть реальности. И разве мы, люди, непохожи на этого червячка, когда рассуждаем о силах, которые нам неизвестны? Разве мы можем понять, что действительно существует, а что нет? Ведь это мания величия червя, когда мы заявляем: «Космос состоит из атомов, которые подчиняются определенным законам». Откуда нам знать, из чего состоит космос, если мы даже не знаем, что делается в трех верстах под поверхностью земли, если мы не знаем своего тела, мозга, нервов, пищи, которую принимаем?
— Но почему из этого следует, что надо носить цицис?
— Из этого ничего не следует, Ольга. Человек понял только одно: чем больше он рассуждает о высоком, тем меньше он склонен делать другим плохое. Тогда он не так ничтожен. Если червяк понимает, что есть и другой мир, кроме подвала, он уже нечто большее, чем червяк. Наверное, червяк на подобные мысли неспособен, но у червяка в человеческом образе такая способность все же присутствует, и она растет из поколения в поколение… Цицис — это лишь символ, что Бог есть. То же самое филактерии. У червяка плохая память, ему постоянно нужны напоминания. Но когда он достигнет такого уровня, что перестанет забывать, эти символы больше не понадобятся.
— Это твоя религия?
— Ольга, я верю, что есть не только корень хрена, в котором мы живем, но еще и большой, светлый мир. И этим миром руководят добрые, умные и милосердные силы. То, что Бог велик, видит даже червь в человеческом обличье. Но чтобы понять, что Бог милостив, надо напрячь всю свою фантазию. Это очень трудно, но без веры червь мучается и причиняет вред другим червям. Покой можно обрести, только узнав, что у твоего существования есть цель, что подвал или корень хрена — части чего-то большего, и что у любого существа, как бы мало оно ни было, есть своя функция и свой долг. Потому что для вечности нет большого и малого, важного и неважного. По сравнению с бесконечностью и муха, и слон одного размера. С точки зрения Бога, должно быть так.
— Любимый, ты так красиво говоришь. Андрей тоже иногда так рассуждал, хотя немного иначе, как-то более научно. Но разве мне от этого легче? Моя дочь убежала из дома, и я больше никогда ее не увижу. Даже если она вернется, то уже не будет прежней. Зачем Богу нужно, чтобы я страдала? За что мне такое?
— Может, есть какая-то причина? И тебе за это награда будет?
— Не хочу я никакой награды, я хочу свою дочь. Если Богу в радость издеваться над червями, это не Бог, а убийца.
— Главное, чтобы мы не были убийцами. «Не убий» сказано для людей, а не для Бога.
— Кем сказано? Никто этого не говорил.
— Так какие же у тебя претензии к Наташе? Почему ей нельзя было пойти на поводу у своих желаний? И от этого офицеришки чего ты хочешь?
— Я смотрю с точки зрения человека, а не Бога.
— С человеческой точки зрения Наташа имеет право поступать, как ей заблагорассудится.
4
От Наташи пришло письмо откуда-то из Самарканда. Она писала, что рассталась с Федором. Он не сдержал слова, не захотел жениться. Бросил ее без гроша в кармане. Она бы давно умерла, если бы один богатый торговец, вдовец, не взял ее к себе. Он уже далеко не молод, у него замужние дочери, но Наташа станет его женой, а он — отцом ее ребенка… Ольга разрыдалась. Вот что выросло из ее девочки! Этот купец даже не русский, у него восточное имя. Наташа родит ублюдка и к семнадцати годам станет мачехой женщинам, которые старше нее… Ольга плакала и не могла остановиться, но Азриэл теперь даже не пытался ее утешить. У него своих забот хватало. Миреле больна туберкулезом. Она перебралась через границу, сейчас она в Швейцарии, и ей надо устроиться в санаторий. Зина исчезла. Азриэл ничего не слышал о ней уже несколько месяцев. Пациентов становилось все меньше, и они отказывались платить вперед, будто чувствовали, что Азриэл — очень посредственный врач и вряд ли им поможет. Банки требовали выплат по кредитам. Ночами, лежа или сидя в темноте и размышляя, Азриэл явственно ощущал руку судьбы. Его придавила какая-то сила. Но чего от него хотят? Может, он скоро умрет? Азриэл не знал, с какой стороны ожидать удара. В клинике бонифратров ординатор затеял с ним ссору. Началась она из-за пустяка, но разругались не на шутку. Азриэлу было ясно, что его хотят выжить и только ищут повод. Но почему? Он никого там не обидел, никому не сделал плохого. Опять антисемитизм? Но в клинике было еще два врача-еврея. Происшествие осталось для Азриэла загадкой. Он с удивлением замечал, как друзья ни с того ни с сего превращаются во врагов. Коллеги, которые были с ним запанибрата, вдруг перестали здороваться. Фельдшеры и сестры стали держаться нахально. Что происходит? Его оговорили, оклеветали? Его поставили в такое положение, что он даже не мог защищаться. Казалось, его изолировали, как больного, которого уже не пытаются лечить, а только ждут, что начнется ремиссия. Он даже Ольге не мог ничего рассказать. Не о чем было рассказывать.
Азриэл выжидал. Может, ему просто кажется? Может, у него что-то вроде мании преследования? Может, его настроение отражается на других? Как ни странно, в еврейской больнице тоже начались интриги. Не из-за того ли, что он оставил Мишу у ребе? Или потому, что он критиковал гипнотизм? Азриэл не мог найти рационального объяснения. Иногда бывает, что сумасшедший бросается на врача, и в последнее время это случилось с Азриэлом несколько раз. Пациенты проклинали его и угрожали. Казалось, больные высказывают вслух и делают то, что здоровые тоже хотели бы сказать и сделать. Но как это объяснить? Случайность? Нет, невозможно. А может, причина в нем, в Азриэле? Что-то изменилось в его поведении или внешности? И другие замечают что-то такое, чего он сам не видит? А ведь у Ольги тоже начались похожие огорчения. Она приходила домой и жаловалась, что лавочники плохо с ней обращаются. Ей нагрубили, ей пришлось ждать, пока не обслужат клиентов, которые пришли позже, ей небрежно завернули покупки и обсчитали. Соседки, которые всегда говорили ей «Dzień dobry!» или «Dobry wieczór!»[188], теперь делали вид, что ее не замечают. Даже тихий, добрый Коля стал подвергаться нападкам. Одноклассники били и дразнили его, учителя придирались и ставили плохие отметки. «Что с нами происходит, что за напасть такая?» — спрашивал себя Азриэл. Чтобы объяснить эти факты, ему нужна была разумная теория. Он все еще верил в причинно-следственные связи. Но в чем связь между их бедами?
А Ольга уже заявляла прямо, без намеков, что ее преследует судьба. Она винила Азриэла, что это он своими метаниями навлек на них несчастье. Иногда она говорила так бессвязно и глупо, что Азриэлу становилось страшно. Ольга делала предположения одно нелепее другого. А вдруг на Топольке лежит проклятие? А что, если это Миша приносил им счастье, а теперь, когда он покинул дом, оно от них отвернулось? Или, может, Зина навела на нее порчу? Азриэл сердился на Ольгу. Что она несет? С каких пор она стала такой суеверной? Но Ольга не прекращала говорить то ли с ним, то ли сама с собою. Как Наташа могла пойти на это? Ведь она не такая. И где были Ольгины глаза? Как она допустила, чтобы Федор вскружил Наташе голову? Нет, это неспроста. Это перст судьбы. Видно, Ольга в чем-то согрешила или ее сглазили. Еврейки в Закрочиме на вид настоящие ведьмы. И старые бабы в Топольке тоже сглазить могли. Вдруг Ольге подмешали в пищу какое-нибудь зелье? Глупости? Почему же? Есть же на свете нечистая сила, которая вредит человеку. Ольга сама видела дом, в котором поселились бесы. Она знала девушку, которую прокляла мачеха. После этого у девушки рот стал огромным, как у лягушки. Разве Азриэл не заметил, что у баб из-под Топольки колтуны и выпученные глаза? И чуть ли не у каждой зоб. Ольга вспоминала свою мать. Может, мама на нее обиделась? Ведь Ольга ни разу не отметила годовщину ее смерти. Мама умерла во втором месяце адаре[189], в високосном году, поэтому трудно высчитать дату, когда зажигать свечу… Почему Азриэл поговаривает, что хочет уйти из клиники бонифратров? Что у него там стряслось? В приличных семьях муж не замыкается в себе, а доверяется жене. Внезапно Ольга выдумала новое обвинение: Азриэл оговорил ее перед ребе, и тот ее проклял. Эти праведники весь белый свет ненавидят…
Азриэлу было больно от Ольгиных подозрений. Он посмеивался над ними, но они тревожили его не на шутку. Опять Азриэл видел то, о чем не раз читал и постоянно забывал: истерия и даже безумие скрываются в человеке и при первом же потрясении, при первом кризисе выходят наружу. Проявляются древние, первобытные склонности. С еврейской точки зрения это скрытое язычество, которое выражается в поклонении идолам, колдовстве и различных прегрешениях. Против этого мракобесия предостерегало еще Второзаконие. Видно, тот, кто писал эту книгу, прекрасно знал человеческую природу. Он понимал, что фатализм — опаснейшая душевная болезнь и от нее есть лишь одно лекарство — свобода выбора.
Вдруг Азриэл осознал, что дошел до точки. Он стоит на распутье. Ему пришло в голову, что лучше всего было бы на время — а может, и навсегда? — уехать из этого города. Ведь сказано же: «Сменишь место — сменишь судьбу»[190]. Вдруг он понял, что надо сделать: он поедет в Палестину. Надо навестить Юзека и своими глазами посмотреть, что там делается. Кто знает, вдруг он найдет там утешение?.. В одно мгновение Азриэл понял смысл всего, что с ним происходит. Провидение говорит не словами, но событиями. Силы, которые управляют далекими звездами и малейшими микробами, велят ему убираться отсюда. Он, как праотец Авраам, получил приказ: «Пойди из земли твоей!..»[191]
Он сидел и прислушивался к наступившей в нем тишине. Эти мысли невозможно выразить словами, но, бывает, человек должен отчитываться только перед собой. Азриэл знал: кому-то другому его решение показалось бы нелогичным, но это единственный выход. Остался лишь один вопрос: как объяснить это Ольге?..