– Думаю, у нее были искаженные представления об уровне нашего мастерства. Она считала всех англичан выдающимися спортсменами.
Флоренс хохотнула.
– Уверена: она изменила свои взгляды, особенно после того как увидела мою игру!
– Изменила, но не из-за тебя, – усмехнулся Обри. – Ты полна задора, но тебе не хватает умения. Если бы ты больше тренировалась, то превратилась бы в грозного соперника.
– Радуйся, что я не такая. Иначе я умыкнула бы у тебя корону.
– Мне кажется, корона лучше смотрелась бы на твоей голове.
Они покатились со смеху.
– Как твой французский? – спросила Флоренс.
– Так же, как и до приезда Элиз. Она настаивает, чтобы мы общались на английском.
– И правильно делает. Ведь цель ее приезда – изучение английского, разве нет?
Флоренс не забыла предполагаемую коварную интригу, сплетенную Селией Даш и мадам Дюжарден, и очень надеялась, что их затея с треском провалилась.
– Отчасти да.
– А, только отчасти? – Сердце Флоренс замерло. – И какую же еще цель преследует Элиз?
– Развеяться, – шепнул Обри. – Она единственный ребенок в семье, а ее родители разводятся.
– Какой ужас! – непритворно посочувствовала Флоренс.
– Да, ей сейчас нелегко.
– Представляю. Как мило, что вы приютили ее. Ни одна семья в мире, кроме вашей, не способна окружить человека такой искренней и душевной заботой. Если бы я погрузилась в пучину отчаяния, то устремилась бы к вам, в Педреван-парк, словно корабль без руля и ветрил – к маяку.
Обри серьезно посмотрел на нее и нахмурился.
– Меня радует, что ты о нас столь высокого мнения, Флоренс. Надеюсь, мы помогли бы тебе.
– Педреван – настоящая тихая гавань для тех, кто бежит от кошмаров, населяющих отчий дом. Педреван полон молодых людей, там всегда царят веселье и игры. – Флоренс взглянула на Элиз и увидела не серую мышь, а несчастную страдалицу. – Ты безмерно добр к ней, Обри: мог бы сплавить ее Синтии, но вместо этого взял ее под свое покровительство. Уверена: ты – словно целебный бальзам для ее душевных ран.
– Залив Гулливера может обескуражить незнакомого человека, особенно иностранца.
– Ты прав, сожалею, что я была к ней так невнимательна. Не подумала, каково это – попасть в нашу сплоченную общину, где все друг друга знают. Это и в самом деле может смутить. Обещаю, я тоже позабочусь об Элиз.
– Благодарю тебя, Флоренс. Элиз будет очень рада. Ты – сердце и душа нашей компании.
Флоренс была поражена. Она никогда не думала о себе в таком свете. Да о лучшем комплименте от Обри нельзя было мечтать.
– Я просто подхожу ко всему с энтузиазмом, – ухмыльнулась она. – Но иногда перебарщиваю и попадаю из-за этого в неприятности.
– Знаю, знаю, слышал о твоих похождениях от Синтии. В нашей семье о тебе складывают легенды.
– Невероятно!
– Вероятно, да еще как. Синтия постоянно читает нам твои письма.
– Только не это! – задохнулась до смерти перепуганная Флоренс, заливаясь краской стыда.
Неужели Обри знает, как она взобралась на крышу школы, чтобы позагорать топлес?
Заметив ее замешательство, Обри быстро добавил:
– Синтия зачитывает нам только самые яркие отрывки. Не переживай: она не выдает твоих тайн.
– Слабо верится.
– Думаю, ты знатно водила своих преподавателей за нос. Воображаю, какие они у вас там суровые. Они, случаем, не монашки, а?
– Нет, но мечтали превратить в монашек нас! Если бы я не бросила эту богадельню, они сами выставили бы меня за порог.
– Не думаю, что твой дедушка из-за этого расстроился.
– Наоборот. Он был очень на меня зол, хотя, мне кажется, вопросы образования женщин его почти не волнуют. Теперь он хочет пристроить меня в какой-нибудь институт благородных девиц, где я обучусь застилать постель и поливать цветы.
– А я думаю, из тебя получилась бы отличная актриса.
– Ты знаешь?..
– Синтия…
Обри усмехнулся сидевшей напротив сестре. Та, почувствовав его взгляд, оторвала глаза от тарелки и улыбнулась в ответ.
– Думаю, человек должен сражаться за право жить так, как ему хочется. Легко позволить другим людям указывать путь, по которому тебе следует идти. Но нет, мне кажется, человек должен сам выбирать дорогу в жизни.
– А какую дорогу в жизни избрал ты, Обри?
– Собираюсь поступать в «Сандхерст», Королевское военное училище.
– Дедуля одобрил бы твой выбор.
– А вот мама хотела бы, чтобы я предпочел «Сити», государственный исследовательский институт в Лондоне.
– Она зря беспокоится. Вряд ли тебе придется участвовать в войнах.
– Глупо поступать в военное училище, если боишься попасть под пули.
У Флоренс упало сердце, когда она представила истекающего кровью Обри с пулей в груди.
– Тогда тебе действительно лучше поступать в «Сити», – пробормотала она.
Глава четвертая
Флоренс быстро смекнула, что наилучший способ привлечь внимание Обри – поласковее обходиться с Элиз. Отзывчивая по натуре, Флоренс отличалась добрым нравом, просто, занятая исключительно собой, она иногда забывала проявить заботу об окружающих. Развод родителей Элиз потряс ее до глубины души. Она не понимала, как такое возможно. Взращенная в семье, где отец и мать горячо любили друг друга, она отказывалась верить, что существуют родители, мечтающие расстаться. Она сама «рассталась» с отцом, но его «уход» не оставил в ее душе незаживающей раны: он держался с ней довольно холодно, да и она была слишком мала, чтобы успеть к нему привязаться; смерть разлучила их. Более того, всякий раз, когда ее нижняя губа начинала предательски дрожать, отец сурово и немного раздраженно покрикивал на нее: «Дочь офицера никогда не плачет!» Его слова прочно отпечатались в сознании Флоренс, но не в сознании Уинифред.
Уинифред страдала невыносимо. Она не просто искренне обожала отца, Рода Лайтфута, но и питала к нему глубочайшую привязанность. Флоренс часто слышала, как из соседней комнаты, где спала Уинифред, доносились рыдания. Глаза же самой Флоренс, несмотря на все потуги, оставались сухими. Она чувствовала себя ущербной, не от мира сего. Разве умерший офицер стал бы укорять дочь, если бы она его оплакала? Ее мать часами лежала на диване в гостиной, свернувшись в клубок и проигрывая на граммофоне пластинки мужа. Ее тонкие пальцы крепко сжимали сигарету, над ее головой клубами вился дымок, а ее хрупкое тело содрогалось от мучительных рыданий. Офицерская жена плакала. Все время.
Флоренс лезла из кожи вон, приобщая Элиз к жизни общины, и та откликалась на ее старания с удивительной благодарностью и признательностью. Вскоре они, к немалому изумлению Флоренс, подружились. И чем больше времени Флоренс проводила с такой непохожей на нее Элиз, тем больше она ей нравилась. Кипучая и деятельная Флоренс умела расшевелить не в меру стеснительную француженку и заставить ее смеяться над изощренными английскими шутками. Отзывчивость Флоренс не укрылась от Обри, и он начал смотреть на нее другими глазами. Теперь он видел в ней не просто шаловливую подружку своей младшей сестренки, а верного товарища, сообщника и друга. Греясь в лучах его неприкрытого восхищения, Флоренс не сомневалась, что еще чуть-чуть – и в сердце Обри проклюнутся ростки любви.
Предсказание Флоренс сбылось, и она, Джон, Элиз и Обри встретились в финале теннисного турнира. Посмотреть матч собралась вся округа. Уильям Даш в панаме и белом льняном пиджаке надзирал за матчем с высокой судейской вышки, а юные родственники Дашей, подававшие мячи, носились вокруг корта стайкой проказливых щенят. Руперт сидел на скамье рядом с матерью, вальяжно курил и не спускал глаз с ног Флоренс. Флоренс чувствовала его назойливое внимание и лопалась от злости.
Противостояние двоюродных братьев, Обри и Джона, длилось много лет. Талантливые спортсмены, мальчики учились в разных школах и играли в разных командах, что только подогревало соперничество, особенно когда их команды выходили друг против друга на поле боя. Сегодня братья должны сразиться лицом к лицу на теннисном корте Педревана, и у Обри нет никаких преимуществ перед Джоном: оба играют на равных. Им предстоял нешуточный поединок, и, чтобы его выиграть, Обри нельзя было допускать ошибок.
Флоренс и Элиз остолбенело наблюдали за мячом, проносившимся мимо них со скоростью звука. Время от времени стоявшая у сетки Элиз лупила ракеткой по мячу, отправляя его назад, но Флоренс, боясь промахнуться, испуганно жалась к боковой линии, молясь, чтобы мяч пролетел стороной и ей не пришлось вступать в игру. Когда же подходила ее очередь подавать, она так нервничала, что едва касалась ракеткой мяча. Мяч благополучно перелетал через сетку, но Обри с легкостью его отбивал. Джон ярился и орал в бешенстве: «Соберись, Флоренс! Наподдай как следует». Он больше не называл ее «старушкой» и, судя по тону, считал, что они проигрывают по ее милости.
В конце концов Флоренс рассвирепела и скрежетнула зубами.
– Попридержи-ка язык, старичок! – крикнул Руперт. – Так с леди не разговаривают.
– Верно, верно, – согласился Уильям Даш. – Прошу вас не забывать о манерах, молодой человек.
Обри сочувственно улыбнулся Флоренс, и все внезапно переменилось: Флоренс воспряла духом и включилась в игру. И игра у нее пошла. Она выбросила из головы мысли о Джоне. Какое ей дело, что он о ней думает? И кто дал ему право решать, как ей играть и где стоять? С каких это пор она подчиняется чьим-то приказам? Плевать, если они проиграют. Они просто дурачатся. В Педреване нет места серьезности.
Под взглядом Обри Флоренс носилась по корту за мячом и «наподдавала как следует»: с размаху, с лету, не жалея сил. А затем она совершила невозможное: подала навылет и вырвала у соперников очко, так как Элиз не успела к мячу. За ее спиной послышались аплодисменты и сдавленный крик Руперта: «Отличный удар, Флосси!»
Джон тотчас оттаял, довольно улыбнулся и вновь принялся величать ее «старушкой». Но Флоренс было все равно. Она мечтала поразить только Обри, и, судя по выражению его лица, ей это удалось.