Неизвестно, как долго она упивалась бы жалостью к себе, но в дверь неожиданно постучали.
– Можно войти? – послышался голос дяди Реймонда.
Флоренс словно подбросило: она выпрямилась и спешно смахнула с щек слезы. Не дожидаясь приглашения, дядя Реймонд вихрем ворвался в комнату, скользнул взглядом по заплаканному лицу племянницы и присел на краешек кровати.
– О-хо-хо, девочка моя, – сочувственно улыбнулся он. – У тебя, как и у погоды, глаза на мокром месте.
Флоренс тоскливо вздохнула.
– Солнце в конце концов снова появится, – скучно пробормотала она и отвернулась к окну. – Куда оно денется.
– Но, чтобы поднять тебе настроение, одного солнца явно маловато.
– У меня просто болит голова. Ничего страшного.
– Скорее уж, не голова, а сердце. Меня не обманешь. Эту мрачную безысходность я определяю влет.
– Да тебе-то что известно о сердечных ранах, дядя Реймонд?!
– О, моя милая Фло, не единожды страдал я от неразделенной любви и знаю, как мучительны нанесенные ею раны.
– С чего ты взял, что я страдаю от неразделенной любви?
Неужели Уинифред проговорилась? На нее непохоже…
– У меня свои источники информации. – Дядя Реймонд постучал себя по кончику носа. – К тому же я хитрый лис-проныра. От меня ничего не укроется. Ты сохнешь по Обри Дашу с тех пор, как я тебя знаю.
– С тех пор как я себя знаю, – поправила Флоренс, уныло хихикнув.
– А Обри влюбился во француженку, да?
– Как ты догадался?
– Как только увидел их у нас на званом ужине. Тогда мне все сразу стало ясно.
– Правда? – недоверчиво вскинулась Флоренс.
– Иногда мы видим только то, что хотим видеть, – мягко заметил дядя Реймонд.
Флоренс разрыдалась.
– Я люблю его, дядя Реймонд, люблю. Я никого больше так не полюблю. Никогда. Я знаю. – Флоренс схватилась руками за грудь. – Ох, как же мне больно.
– Разумеется, больно, и я не стану уверять, что со временем тебе полегчает. Ты все равно не поверишь мне. Но знай: ничто в жизни не проходит бесследно. Все имеет и цель, и смысл. Представь, что полученный тобой опыт – кладовая сокровищ, из которой в будущем тебе предстоит черпать крупицы мудрости. В один из дней эта кладовая переполнится горестями и радостями, несбывшимися мечтами и головокружительными победами. И вот когда жизнь припрет тебя к стенке – а она обязательно припрет, ибо нет в этой жизни ровных и гладких путей, – сокровища, хранящиеся в твоей кладовой, помогут тебе вынести удары судьбы. Они придадут тебе твердости духа и уверенности, научат смирению, выдержке и терпению, милосердию и снисхождению. Сейчас ты этого не понимаешь, но, вполне вероятно, Обри – отнюдь не мужчина твоей мечты. Ты молода, у тебя вся жизнь впереди, ты обязательно найдешь своего нареченного. И однажды, встретив наконец родственную душу, ты оглянешься назад и возблагодаришь Элиз за то, то она спасла тебя от Обри, ибо с Обри ты никогда не обрела бы счастья.
– Но сами звезды сулили мне стать миссис Даш! Я знаю, знаю! Эта фамилия подходит мне, как лайковые перчатки. – Флоренс с такой страстью посмотрела на дядю Реймонда, что тот беспомощно развел руками.
– Хорошо, – уступил он. – Но тогда наберись терпения.
– Наберусь, не сомневайся! – При мысли, что не все потеряно, Флоренс засияла. – Он вскоре пресытится Элиз. Она вернется во Францию, и их чувства угаснут. Он ведь слишком юн, чтобы жениться, правда, дядюшка Реймонд?
– Правда, правда. Он слишком юн. В сущности, они оба – всего лишь дети. Не волнуйся об этом, моя славная Фло. Вспомни лучше басню о зайце и черепахе.
– Да, да, да, я – та самая черепаха! – горячо воскликнула Флоренс. – Я медленно поспешаю к финишу, пока заяц, точнее, зайчиха, уверенная, что уже победила, дрыхнет под кустом.
– Узнаю свою девочку. – Дядя Реймонд потрепал племянницу по руке.
Флоренс заглянула ему в лицо и по-детски надула губы.
– Дядечка Реймонд, а почему ты не женился? Ты – видный мужчина, умный и жизнерадостный. Не будь я твоей племянницей, сама выскочила бы за тебя замуж.
Дядя Реймонд захохотал.
– Я не создан для семейной жизни, – сказал он, отсмеявшись, и что-то в его голосе заставило Флоренс прикусить язык и воздержаться от дальнейших расспросов. – Думаю, я навечно останусь холостяком.
Флоренс твердо решила закатить самый грандиозный праздник уходящего лета, чтобы Обри запомнил его на всю оставшуюся жизнь. Приготовления не стоили дедушке Пинфолду ни гроша. Они требовали только времени и желания, а времени и желания у Флоренс было хоть отбавляй. Воодушевленная разговором с дядей, она с удвоенным пылом взялась за дело и за три дня до вечеринки порвала все связи со светским обществом, чтобы навести лоск на грядущую феерию. Обложившись купленными в городе книгами по искусству и рукоделию, смастерила звезды различных форм и размеров и повесила их на тесемки. Пробралась на ферму Дашей, притащила оттуда несколько здоровенных жердин, воткнула их в песок на равном расстоянии друг от друга и приторочила к ним ленты и звезды, трепыхавшиеся на ветру, словно флаги. Из песка соорудила скамейки и украсила их листьями. Воспользовавшись помощью дяди Реймонда и дворецкого Роули, перенесла из дома на пляж обеденные столы и поставила на них вазы с сорванными в саду цветами. Выпросила у повара шестьдесят баночек для варенья и разложила в них маленькие свечечки, на которых повар обычно подогревал еду. Распотрошила сигаретные пачки ради серебристой фольги, вырезала из нее крохотные звездочки и наклеила их на стеклянные баночки, предвкушая, что, когда сгустится тьма и в баночках зажгут свечи, все вокруг ахнут от восхищения.
Особую изюминку пляжу Пинфолдов придавал грот. Во время прилива до него доплывали на лодке, но во время отлива – а дедушка Генри предупредил Флоренс, что в праздничный вечер ожидается отлив, – до грота добирались пешком по суше. На пляжной тропинке, ведущей к гроту, Флоренс расставила жердины с небольшими стеклянными фонариками, чтобы освещать путь, а в нишах в стенах пещеры – свечи. Дополнительное убранство показалось ей излишним: недра грота изобиловали минералами природного происхождения, и, когда пламя свечей озаряло пещеру и она вспыхивала романтичным зелено-красно-сине-желтым светом, создавалось незабываемое впечатление. В глубине пещеры, вне досягаемости моря, скрывался потайной вход в тоннель, ведущий к особняку. В стародавние времена местные жители использовали его для провоза контрабанды, а Флоренс и Уинифред, когда были маленькими, – для игр. Остальные обитатели залива Гулливера о существовании тоннеля ничего не знали. Пинфолды хранили его в секрете.
– Когда-нибудь он спасет нам жизнь, – частенько приговаривал Генри Пинфолд, но Джоан неизменно поднимала его на смех, утверждая, что если подобные тоннели и спасали кому-то жизни, то исключительно героям приключенческих романов.
До начала праздника оставались считаные часы, когда Флоренс, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, вбежала в дом. Только что она раздала последние указания, и все, на ее взгляд, шло своим чередом. Горничные под присмотром Роули носили вниз стаканы и кувшины с лимонадом. Бутылки вина охлаждались в ведерках со льдом, а Оливер, сын повара, смешивал коктейли. В саду и вдоль кромки прибоя зажигали факелы, чтобы гости не сбились с дороги. На небе не виднелось ни облачка, море хранило безмятежное спокойствие. Все предвещало теплую и нежную ночь.
Маргарет и Уинифред сидели на веранде. Уинифред красила ногти. Маргарет листала журнал и курила. Из распахнутой двери доносилась классическая музыка: кто-то в доме завел граммофон.
– Надеюсь, ты догадаешься принять ванну, – проворчала Уинифред, недовольно разглядывая встрепанную сестру.
– Разумеется. Именно ванну я и собираюсь сейчас принять, – фыркнула Флоренс.
– Не терпится посмотреть, над чем ты ворожила на пляже все эти дни, – улыбнулась Маргарет, отрываясь от журнальных страниц.
– Ты обязательно все увидишь, но потерпи, пока соберутся гости. И вообще вначале надо зажечь уйму свечек.
– Надеюсь, ничего важного ты не упустила? – усмехнулась Уинифред. – У тебя же память дырявая как решето.
– А ты только тому и рада. Ждешь не дождешься, как бы ткнуть меня носом в какой-нибудь промах!
– Я уверена, ты ничего не упустила, – примиряюще воскликнула Маргарет. – Ты трудилась не покладая рук и наверняка все сделала идеально.
– И сделала все сама, в одиночку, – похвасталась Флоренс. – Ну, обратилась, конечно, за помощью к дяде Реймонду и Роули, когда потребовалась мужская сила, а также к повару, само собой. Я ведь даже яйца толком сварить не умею, какой из меня повар.
– Я вся в нетерпении, – ахнула Маргарет.
Уинифред пренебрежительно хмыкнула и растопырила пальцы, чтобы просушить лак. Она ни на йоту не верила в способности сестры организовать вечеринку.
Флоренс горделиво вздернула нос и ринулась в ванную комнату. Надо было еще успеть переодеться.
Сидя за туалетным столиком, Флоренс накручивала и закалывала шпильками волосы, укладывая их в идеальную прическу, и думала о прекрасном Обри. Она не позволит ему испортить праздник, твердо пообещала она самой себе. Пусть он весь вечер протанцует с Элиз – не страшно. Она, Флоренс, выше этого. Так просто ее не сломить. Это ее вечер! Ее! Она вложила в него столько сил. И что бы там Уинифред себе ни воображала, не упустила ни единой мелочи. Может, Обри и не ответит на ее любовь, но уж неповторимой красотой пляжа проникнется обязательно.
Когда она возникла на пороге веранды, в розово-белом платьице с пышными рукавами-фонариками, дядя Реймонд и дедушка, потягивая виски, любовались золотисто-медными лучами заходящего солнца, влажно дрожащими на искрящейся воде.
– Чудесно, не правда ли? – воскликнула Флоренс.
Мужчины обернулись.
– Бог мой! – всплеснул руками дедушка Генри, с явным удовольствием оглядывая ее с головы до ног.
– «Чудесно» – не то слово, малышка Фло, – засмеялся дядя Реймонд. – И я не про закат говорю, а про тебя. Ты прелестна.