– Простите, что опоздал, – сказал Макс, целуя Антуанетту в напудренную щеку. – Дорожники перекопали весь Челси – ни проехать, ни пройти. Пришлось объезжать.
– Ничего страшного, Макс. – Антуанетта критически оглядела его, мысленно одобрила пиджак и галстук, но не джинсы. Их она сочла неподобающими. – Безумно рада тебя видеть. Как мило, что ты решил составить нам компанию.
– Платье божественно, – оповестила его Элизабет, подставляя губы для поцелуя. – Правда, его надо немного ушить.
Макс поцеловал ее и сел рядом.
– Может, не надо, солнышко? – спросил он. – Иначе ты, того и глядишь, развеешься, как дым.
– О, наша Зайка не развеется, не волнуйся, – рассмеялась Антуанетта и сморщила нос. – Так уж повелось, что невесты нервничают перед свадьбами.
– Я не нервничаю, мам. Я просто вне себя от счастья.
– Это звенья одной цепи, дорогая. – Антуанетта озарила Макса улыбкой. На ее зубах виднелись следы от помады. – Мы взяли по персиковому «Беллини». А ты что предпочтешь?
Макс неприязненно покосился на ее бокал с шампанским с алым кольцом губной помады по краю.
– Я бы не отказался от белого вина, если можно.
С напускным интересом Макс вполуха слушал болтовню Антуанетты и Элизабет о свадебном наряде и предстоящем венчании. Элизабет составила и разослала гостям список домашней утвари, которую присмотрела в торговом доме на Слоун-стрит, и уже получила несколько желанных подарков. Особенно ее восхитил сервиз из элитного херендского фарфора, преподнесенный ее крестной матерью. Подошел официант, и они сделали заказ. Попросив еще два «Беллини» и бутылку утонченной «Сансеры», белого французского вина, Антуанетта вернулась к обсуждению намеченной на май свадьбы, перечисляя тех, кто ответил на приглашение, а кто – нет, кому вообще посчастливилось его получить, а кто приедет из-за границы. Свадебный прием решили организовать на Павильон-роуд, в Найтсбридже – вполне изысканном и добропорядочном районе, в одном из отелей которого Элизабет и Макс собирались провести брачную ночь.
– Это будет улетно. – Элизабет в упор посмотрела на Макса.
Макс вынырнул из глубин забытья и виновато заморгал: он понятия не имел, о чем говорит его будущая супруга.
Только когда Антуанетте подали чашечку черного кофе, она поинтересовалась делами самого Макса. Макс предпочел бы, чтобы она продолжала разглагольствовать о свадьбе.
– Как твоя новая работа? – Антуанетта снисходительно улыбнулась: недавно ее муж Майкл, дернув за нужные ниточки и замолвив кому надо словечко, устроил Макса на хорошее место в маленькую брокерскую конторку в лондонском Сити.
– Превосходно, – выпалил Макс с неискренним воодушевлением.
Он ненавидел эту работу. Ненавидел Сити. Ненавидел Лондон. Он хотел остаться в армии, но Элизабет потребовала, чтобы он вышел в отставку: она не желала ютиться в семейном общежитии для военнослужащих в Германии, так же как он не желал вникать в сделки с ценными бумагами. На самом деле он грезил о карьере фотографа, но Элизабет выела ему весь мозг, утверждая, что фотографии не принесут дохода. Кроме того, область фотографии, которой он мечтал посвятить жизнь, подразумевала бесконечные перемещения по разным странам, а Элизабет не терпелось привязать его к дому. По ее словам, она и так настрадалась, ожидая его из военных походов.
– Ты правильно сделал, что бросил службу, – вновь сморщила нос Антуанетта. – В брокерской фирме крутятся немалые средства, а когда речь заходит о женитьбе и семье, деньги играют немаловажную роль. Я ничего не имею против романтики и творчества, фотография – это замечательно, однако моей Зайке требуется мужчина, который сможет ее содержать, ибо… – Антуанетта с обожанием поглядела на дочь, – у моей доченьки довольно-таки притязательный вкус. Брокерская контора – это на всю жизнь, Макс. Как ты знаешь, Майкл работает в этой конторе более тридцати лет. Брокеры – гарантия надежности.
Макс похолодел. От мысли, что до гробовой доски он обречен прозябать в отделе Смита Беллингхема, ему захотелось вскрыть себе вены.
Элизабет ободряюще сжала его руку.
– Ничего, дорогой, поначалу всегда трудно. Новое пугает. Когда я устроилась к Аннабель Джонс, у меня зубы сводило от страха. Я не знала, с какой стороны подойти к кассе. У меня все валилось из рук. А драгоценные камни – просто темный лес! Я ничего не смыслила в ювелирных изделиях, умела только носить их.
Элизабет вытянула ладонь, любуясь обручальным кольцом, когда-то принадлежавшим прабабушке Макса.
– Тебе идет, – пробормотал он.
Элизабет улыбнулась. Кольцо было замечательное, с огромным сапфиром и двумя бриллиантами.
– Сидит как влитое. Правда чудесно, что не пришлось его подгонять? Это судьба, Макс. – Элизабет растроганно улыбнулась. – А от судьбы не уйдешь.
Той ночью они любили друг друга. Наедине с Элизабет, растворяясь в нежности ее шелковистого тела, Макс забывал обо всем на свете: и о постылой работе, и о надежде уехать подальше от Лондона. За прошедшие три года его страсть к Элизабет не угасла. Находясь рядом с ней, он мечтал об одном – никогда с ней разлучаться, никогда не размыкать объятий. Но объятия размыкались, и в непрочную обитель его мимолетного блаженства вторгались сомнения. Он понимал, что несчастен, что уже несколько месяцев окружающая действительность невыносимо давит на него и что свинцовую тяжесть в его груди породило не трагическое стечение обстоятельств, а нечто более интимное и личное. И когда он осмеливался взглянуть правде в глаза, он видел истинную причину своей хандры и печали, и этой причиной была Элизабет. Из-за нее в его душе, некогда согреваемой любовью, поселилась зима. Но почему так произошло, он не знал: то ли Элизабет изменилась, то ли он в кои-то веки постиг всю глубину их фатальной несовместимости. Однако эти проблески самосознания случались довольно редко, и чем быстрее приближался день свадьбы, суливший Элизабет исполнение всех ее желаний, тем исступленнее открещивался Макс от нелицеприятной для него правды.
Пресытившись любовью, Макс раскрыл книгу Элизабет Хейч «Посвящение», а Элизабет потянулась к модному и глянцевому «Татлеру».
– Знаешь, мне не дает покоя мой сон, – произнес Макс, посмотрев на невесту.
Элизабет зевнула.
– Это просто сон, милый, забудь.
– А мне кажется, это больше, чем сон.
Элизабет скользнула глазами по книге в его руках и недовольно качнула головой.
– Ты читаешь слишком много подобной белиберды. Эта книга про женщину, уверенную, что в прошлой жизни она была жрицей в Древнем Египте?
– Да.
Они уже обсуждали произведение Элизабет Хейч и, к сожалению, резко разошлись во мнениях. Однако Макс не терял надежды, что рано или поздно Элизабет проникнется мыслью о существовании загробной жизни.
– Почему всякий, кто верит, что жил прежде, воображает себя либо Екатериной Великой, либо Клеопатрой, либо Генрихом Восьмым? Почему среди них нет заурядных фермеров или лавочников?
– Почему нет? Есть. Большинство людей, у которых сохранились воспоминания о прежних существованиях, вели в прошлом самую обычную жизнь. Хотя среди них действительно много и людей знаменитых. Но ведь кто-то же должен быть знаменитым.
– Глупости. Правда в том, что мы умираем, и всё. Кончено. Люди, верящие в жизнь после смерти или в реинкарнацию, просто не в силах это принять. Лично я не помню, чтобы жила до рождения, и уверена, что перестану существовать после смерти, так к чему мне поднимать бурю в стакане воды? Мне не нужны бабушкины сказки, чтобы упокоиться с миром.
– Но вдруг жизнь действительно продолжается после смерти?
Элизабет наморщила прелестный носик.
– Сомневаюсь. Да меня это и не интересует.
– Разве тебе не хочется верить, что те, кого ты любила, но кто уже покинул этот мир, до сих пор где-то живы?
– Из тех, кто мне действительно дорог, я еще никого не теряла.
– Возможно, ты станешь думать иначе, когда потеряешь.
– Ну, если ты умрешь раньше меня, так и быть – заходи в гости. Подергай ручкой двери, погрохочи чем-нибудь или напиши пеной для бритья свое имя на зеркале в ванной, и тогда я тебе поверю. Ладно, что там с твоим сном?
Но у Макса пропало всякое желание делиться своими суждениями. Безжалостный свет их с Элизабет несовместимости уничтожил последние остатки недавней упоительной неги, и теперь ему претило находиться с невестой в одной постели.
– Ничего, – буркнул он и уткнулся в книгу.
– Ну же, давай. – Элизабет со вздохом отложила журнал. – Ты собирался что-то мне рассказать.
– Ты все равно не поймешь.
– А ты расскажи так, чтобы я поняла.
– Я уже пытался.
– Ну, дело твое.
И снова этот сварливый тон! Элизабет схватила журнал и сердито затрещала страницами. Макс, согласный на все, лишь бы избежать ссоры, пошел на попятную.
– Хорошо, – сдался он. – Я подумываю обратиться к медиуму, чтобы он разгадал мое сновидение. Мне кажется, я вижу обрывки воспоминаний о прошлой жизни.
– И в результате ты окажешься Генрихом Восьмым. – Элизабет страдальчески закатила глаза.
– Генрих Восьмой не участвовал в воздушном налете во Второй мировой войне.
– Ты рехнулся, – с улыбкой пробормотала она, обращаясь скорее к себе, чем к нему.
– Так и знал, что ты это скажешь.
– Прости, но я не могу притворяться, что меня вдохновляют твои идеи.
– Поэтому я и не хотел ни во что тебя посвящать.
– Давай сделаем так: каждый останется при своем мнении, и больше не будем поднимать этот вопрос. Я не желаю омрачать нашу семейную жизнь твоими бредовыми верованиями.
Оскорбительные слова Элизабет больно ударили по самолюбию Макса, но он промолчал. Незачем затевать ссору на ночь глядя.
– Тебе виднее, – ответил он, ощутив, как рассеялось висевшее в комнате напряжение.
Но когда они выключили свет и улеглись, его обуял такой неистовый гнев, что он не мог сомкнуть глаза. Элизабет, свернувшись в клубочек, погрузилась в сновидения. Макс же таращился в потолок и прислушивался к ее размеренному дыханию, медленно переходящему от еле слышного посапывания к тихому похрапыванию. Обычно храп Элизабет его не раздражал, но сегодня привел в неописуемую ярость.