– Ты любишь моего брата?
Флоренс онемела. Боль, звучавшая в голосе Руперта, поразила ее в самое сердце.
– Нет, – отозвалась она.
– Но любила?
– Думала, что любила.
Руперт прижался к ней теплой щекой, и ее обдало знакомым ароматом лимона, запахом Руперта. Она вспомнила грот и свой первый поцелуй, и ей страстно, до безумия захотелось его повторить и вновь прикоснуться к губам Руперта. Она закрыла глаза.
– Я могу надеяться, Флосси? Если надежды нет, скажи мне прямо. Весь этот год я питал надежду, что ты дашь мне второй шанс. Еще одного такого года я не вынесу. Если хочешь быть с Обри, я отпущу тебя.
Флоренс разволновалась и крепко стиснула его руку.
– Ты вроде бы говорил, что знаешь меня, – нежно напомнила она.
– Сейчас не время для шуток, – застонал Руперт.
Она прижалась щекой к его щеке, всем сердцем желая его утешить.
– Я не шучу. Я хочу быть с тобой, Руперт. Только с тобой.
Руперт улыбнулся. Гора упала с его плеч. Свинцовая рука на ее талии стала вдруг невесомой, сжимавшие ладонь пальцы ослабли и нежно погладили ее руку. Гроза миновала.
– И я хочу быть с тобой, Флосси.
Руперт схватил ее за руку и потащил из бального зала. Флоренс беспрекословно повиновалась: даже если мисс Рандалл или одна из ее воспитательниц, шпионящих за ученицами, заметят ее побег – не страшно. Школа окончена. Сегодня выпускной бал, и она свободна как птица.
Они быстро миновали подъездную дорожку, прошли через изумительный сад с фигурно подстриженными кустами и выбрались на набережную. Ущербная луна озаряла сияющим блеском необозримое море, черное и густое, как нефть. Взбудораженная и взволнованная Флоренс поспешно скинула туфли и помчалась к морю. Галечный пляж встретил ее неприветливо: острые камни вонзились ей в ступни. Флоренс ойкнула, присела, чтобы натянуть туфли, но Руперт, снедаемый горячечным нетерпением, подхватил ее на руки и понес в темноту, к берегу, где шумно плескались волны.
Застыв у кромки прибоя, он нежно опустил ее, взял в ладони ее лицо и осторожно погладил. Со слезами умиления посмотрел ей в глаза, словно зачарованный их неземной красотой. Они молчали. Им незачем было говорить. Затерянные во мраке, они наслаждались друг другом и своей маленькой тайной. Они исчезли из Истборна и оказались в заливе Гулливера под флажками из мишуры, развешенными на деревянных столбах. Над головами дрожали звезды. Их губы соприкоснулись. Флоренс просунула руки под смокинг, крепко обхватила Руперта и растворилась в поцелуе.
Глава десятая
25 сентября 1938 года британский военный флот получил приказ выйти в море. В лондонских парках рыли траншеи, чтобы укрываться во время воздушных налетов, на полицейские участки устанавливали сирены с обязательством предупреждать жителей об атаках немецких бомбардировщиков. Британия вновь оказалась на грани войны с Германией. Удушливая пелена страха окутала Лондон. Все понимали, что намерение Гитлера вторгнуться в Чехословакию первого октября неизбежно спровоцирует конфликт между ведущими европейскими державами.
29 сентября, когда Невилл Чемберлен встречался в Мюнхене с Гитлером, Муссолини и Даладье и обсуждал шаги по преодолению Судетского кризиса, молодые, состоявшие в запасе англичане сидели как на иголках, со дня на день ожидая повесток о мобилизации, а Флоренс и Уинифред размышляли, каким образом они смогут послужить родине, если Англия вступит в войну.
30 сентября Невилл Чемберлен вернулся из Мюнхена, размахивая подписанным соглашением. «Я привез мир, – заявил он. – Войны не будет». Граждане ликовали. Однако даже в самом хмельном пиру их глодала подспудная тревога, словно они догадывались: Чемберлен выдает желаемое за действительное и попросту тянет время. Флоренс решила смаковать жизнь до последней капли, пока у нее не отняли такую возможность. «Гори оно все синим пламенем, – подумала она. – Главное – что мое сердце принадлежит Руперту».
Флоренс поступила в Школу танцевального мастерства и драматического искусства, основанную Айрин Моэр и Руби Джиннер, и поселилась неподалеку, в районе Найтсбриджа, в доме миссис Аркрайт, пожилой вдовы, сдававшей комнаты только девушкам-студенткам. Юноши в обитель миссис Аркрайт не допускались. По вечерам, с восьми часов до полуночи, миссис Аркрайт разжиревшим грифом восседала в кресле перед входной дверью и самолично пресекала любые попытки нарушения установленных ею правил.
Флоренс с восторгом отдалась круговороту новой жизни, забросила старые платья, блузки и юбки-карандаши в чулан и облачилась в богемные, ниспадающие с плеч шали, пижамные брюки и головные повязки. Она с упоением обучалась танцам в классе прославленной Пегги ван Праа и с невероятной свободой перевоплощалась в сценических персонажей. Дополнительную прелесть в ее жизнь вносили изумительный Лондон и, конечно же, Руперт, устроившийся работать в брокерскую фирму, располагавшуюся в районе Сент-Джеймса. Свою работу Руперт ненавидел и не скрывал этого. Зато он питал искреннюю любовь к книжным магазинам.
В один из них, дорогой его сердцу «Хэтчардс», старейший книжный магазин Лондона на Пикадилли, он привел Флоренс, как только у них выдался свободный вечер.
– Я заказал для тебя великолепно переплетенный экземпляр первого издания моего любимейшего романа, – доложил он. – Это необыкновенный роман, и я хочу, чтобы он у тебя был.
Флоренс и раньше заглядывала в «Хэтчардс», однако с Рупертом прогулка по его залам превратилась в религиозное паломничество. Окрыленный любовью Руперт взял ее за руку и по-хозяйски провел по этажам, раскланиваясь с продавцами. Он знал всех по именам, и продавцы разбивались в лепешку, стараясь ему угодить.
– Обожаю этот запах…
Взобравшись по винтовой, устланной ковром лесенке на второй этаж, они оглядывали стены, заставленные деревянными, потемневшими от времени шкафами, и пол, заваленный книгами в твердых, блестевших глянцем обложках.
– Запах истории и времени, – страстно добавил Руперт, и ноздри его затрепетали, с упоением втягивая воздух. – Знаешь, магазин находится в этом здании с 1801 года. Только представь себе уйму слов, которые он вмещает! Слов, повествующих о приключениях и любовных перипетиях, разных героях и местах, об интригах и замыслах, ужасах и убийствах, о тайнах и волшебстве. Потрясающе, верно? Я чувствую любовь, исходящую от каждого написанного слова. Жаль, что даже за тысячу жизней мы не успеем прочитать все эти книги.
Его воодушевление передалось и Флоренс.
– Будь твоя воля, ты поселился бы здесь навеки, Ру, – засмеялась она, растроганно глядя на своего компаньона.
С каждой секундой, проведенной с Рупертом, она влюблялась в него все сильнее.
– Поселился бы, – усмехнулся он, обвил ее руками, притянул к себе и чмокнул в макушку, – но только вместе с тобой.
Они спустились на первый этаж и подошли к прилавку. Продавец вручил Руперту коричневый сверток, перевязанный бечевой.
– Это тебе, любовь моя, – произнес Руперт.
Флоренс осторожно развязала пакет. Внутри лежала чудесно оформленная книга Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби».
– Глаз не отвести, – выдохнула Флоренс, оглаживая пальцами сине-золотистую твердь обложки. – Спасибо, Ру. Это истинное сокровище.
– Ты ее читала?
– Нет, но тотчас засяду за чтение.
– Получишь ни с чем не сравнимое удовольствие. Завидую тебе. Я многое бы отдал, чтобы открыть ее, как в первый раз, и заново насладиться каждой страницей.
– Обязательно насладишься ею снова, когда я прочту ее и захочу обсудить с тобой.
– На лютиковом поле? – улыбнулся он.
Флоренс рассмеялась и прижалась головой к его плечу.
– На лютиковом поле, – сказала она, с ностальгией вспоминая цветочную поляну над заливом Гулливера и тесовые ворота, на которых они с Рупертом впервые по-настоящему узнали друг друга.
Накануне Рождества Флоренс дебютировала на сцене. В пьесе «Сон в летнюю ночь» ей досталась роль Елены. На премьеру пришли Маргарет, Уинифред и Руперт. После спектакля Руперт пригласил ее поужинать и потанцевать в «Савое», но при условии, что она выполнит данное ему на балу обещание и наденет платье, вызвавшее неодобрение мисс Рандалл.
За поражение в «Гранд-отеле» в Истборне Флоренс с лихвой отыгралась в «Савое», где ее триумфальное появление не осталось незамеченным и вызвало у окружающих море восторга. Руперт встретил ее у служебного входа и был немного разочарован, увидев ее в пальто. Он попытался уговорить ее снять пальто и предстать во всем великолепии, но Флоренс не поддалась. Во-первых, она не хотела портить ему впечатление, демонстрируя платье в унылом закоулке позади театра, а во-вторых, боялась околеть от холода: сухой морозный воздух пробирал до костей. Она заставила Руперта изнемогать от любопытства до самого отеля и только в спасительной теплоте фойе позволила раздеть себя. Оно того стоило. Руперт застыл, потрясенный, и глаза его разгорелись от удовольствия и страстного желания. Флоренс, почувствовав себя чуть ли не кинодивой, затрепетала.
– Ясно, почему мисс Рандалл его запретила, – хмыкнул Руперт, беззастенчиво оглядывая ее пышные формы. – Ты просто коварная обольстительница, Флосси. Как тут удержаться и не зацеловать тебя с головы до пят?!
Флоренс расхохоталась. Руперт взял ее под локоть и торжественно ввел в обеденный зал.
Всю ночь они болтали и танцевали под чарующие звуки прославленного оркестра Кэрролла Гиббонса. Та ночь стала поворотной для Флоренс: наконец до нее дошли слова Руперта, и она поняла, что тоже знает его глубоко и бесконечно, с самого рождения, как он и говорил.
Рождество Флоренс праздновала в заливе Гулливера вместе с матерью, Уинифред, бабушкой, дедушкой и дядей Реймондом. Они наперебой расспрашивали ее о Школе драматического искусства, захватывающей жизни в Лондоне и, разумеется, о Руперте.
– Что там за слухи ходят о тебе и Обри Даше? – спросил дедушка Генри в рождественский сочельник, когда семейство уселось вокруг обеденного стола.