отметило с присущим ему размахом, организовав в июне в Педреване изысканную вечеринку. Руперт свозил Флоренс в элитный ювелирный магазин на Бонд-стрит, и взамен кольца, сплетенного из морских водорослей, подобранных на пляже, Флоренс получила кольцо с изумрудом и бриллиантами, которое сама же и выбрала. Синтия радовалась, как дитя: ее лучшая подруга Флоренс выходит замуж за ее родного брата! Что может быть чудесней? Обри с неподдельной сердечностью поздравил Руперта и тепло обнял Флоренс, но Уинифред, перехватив его взгляд, полный затаенной боли, посоветовала сестренке не обманываться его напускным спокойствием.
– Ясно как день: он безумно разочарован, – заявила Уинифред. – У него сердце кровью обливается из-за того, что он не сумел удержать тебя.
– Сам виноват, нечего было ушами хлопать, – напомнила сестре Флоренс. Они прохаживались по лужайке Педреван-парка в ожидании приглашенных на вечеринку гостей. – Тебе ли не знать, как я сходила по нему с ума.
– В то время ты была самой заурядной девчонкой, безо всякой изюминки, – возразила Уинифред, – да и Обри увлекался Элиз.
– А вот Руперт влюбился в меня раньше, чем я начала проявлять незаурядность. Он уже тогда разглядел во мне изюминку. – Флоренс мечтательно улыбнулась. – Представляешь, он поцеловал меня в тот вечер, когда я устроила вечеринку на пляже.
– Как он посмел? – ужаснулась Уинифред.
– Посмел, и все, – пожала плечами Флоренс. – Это был мой первый поцелуй, и я его никогда не забуду.
– А я вот никогда не забуду, как ты страдала из-за Обри и Элиз. Ты казалась убитой горем.
– Но поцелуй Руперта сотворил чудо. Я словно прозрела. С тех пор я ни о ком другом не могла и думать. Понимаешь, Руперт был предназначен мне судьбой. Мы провели с ним целое лето, а он ничем не намекнул о своей влюбленности. Я была ослеплена тем, что думала, что хочу.
– Вот темная лошадка.
– Я не рассказала просто потому, что запуталась в своих чувствах, растерялась. Любовь к Руперту вспыхнула так внезапно. Я-то воображала, что всегда буду любить только Обри.
Уинифред заправила сестренке выбившийся локон и внимательно поглядела на нее.
– Обри упустил свой шанс, это правда. И все же не умаляй его страданий. Я вижу, как он смотрит на тебя, и его взгляд разбивает мне сердце. Он, конечно, баловень судьбы, но душа у него ранимая и чуткая. Он ужасно переживает. Будь с ним помягче.
– Уинни, я – сама доброта, но что тут поделаешь – все случилось так, как случилось.
– Я понимаю. Сердцу не прикажешь. За все лето, проведенное нами в заливе Гулливера, Руперт не выиграл ни одного спортивного состязания, но обскакал всех на финишной прямой и получил самый восхитительный приз из возможных. – Уинифред нежно улыбнулась и поцеловала Флоренс. – Вы созданы друг для друга, Фло, и будете счастливы. Я знаю. А теперь ступай к Руперту. Этот вечер – твой и только твой. Так наслаждайся каждым мигом.
И Флоренс наслаждалась. Гости ели и танцевали, звенели хрустальными бокалами, провозглашая тосты и желали Флоренс и Руперту здоровья и счастья в жизни – той самой жизни, что расстилалась перед ними океаном безграничных возможностей. С Обри Флоренс вела себя очень любезно: благожелательно улыбалась и даже позволила ему пригласить ее на вальс. Однако глаза ее непременно возвращались к Руперту, статному и неотразимому Руперту. Поймав ее взгляд, Руперт загадочно улыбался, словно посвященный в некую тайну, и сердце ее расширялось и млело.
Устав от музыки и радостной суеты, Руперт и Флоренс, рука в руке, вышли в сад и направились к искусственному озерцу, где над водной гладью кружили светлячки и статуя богини морей Амфитриты блистала в лунном свете, как начищенное серебро. Лишь редкие крики сов, шуршание травы да скрип деревьев нарушали тишину ночи. Руперт и Флоренс остановились у кустов лавра и кизила, за которыми, любовно охраняемая могучим старым дубом, загородившим узловатыми сучьями проход, скрывалась каменная ротонда. Охваченные романтическим порывом молодые люди взбежали по ступенькам и уставились на воду. Внезапно их объяла грусть: ощутив преходящую красоту мира, они открыли для себя горькую истину: ничто не вечно под луной, и, как бы горячо они ни пытались остановить прекрасное мгновение, оно все равно пройдет и безвозвратно канет в лету. Представив, что когда-нибудь, хотя бы и через семь десятков лет, смерть неизбежно разлучит их, Флоренс покачнулась, как от удара, и боль утраты остро кольнула ее в сердце.
– Я не хочу расставаться с тобой, – произнесла она, с тревогой глядя на Руперта.
Руперт приподнял бровь.
– Мы всегда будем вместе, любимая.
– Но какой бы прекрасной и волшебной ни была эта ночь, утром от нее не останется и следа.
– Но будут другие прекрасные и волшебные ночи, которыми мы насладимся.
– Знаю, знаю, разумеется, будут, но… но наступит день, когда все прекратится. И мы… мы умрем.
Руперт засмеялся и крепко обнял ее.
– Даже когда умираем, милая Флосси, – а умирать приходится всем, – мы не расстаемся со своими любимыми. Смерть – лишь новый отрезок пути в нашем странствии, и мы просто перемещаемся с одного берега на другой. Да ты и сама это знаешь. Обещаю, что никогда не оставлю тебя. Мы всегда будем вместе.
Руперт обхватил ее лицо ладонями и впился губами в ее губы. Его нежный поцелуй длился долго, бесконечно долго – руки его налились жаром, сердце бешено заколотилось о ребра. Поцелуй Руперта разогнал ее страхи, и только слабая тревога, похожая на дрожание скрипичной струны, замирающей в воздухе после исполнения музыкальной пьесы, точила ее подсознание – тревога, порожденная собственнической природой любви.
1 сентября вооруженные силы Германии перешли границы Польши. Два дня спустя Флоренс, гостившая в Педреване, вместе с Рупертом и его семьей услышала по радио замогильный голос Невилла Чемберлена, объявившего войну Гитлеру. Воцарилась мертвая тишина. Флоренс стиснула ладонь Руперта. Видения запланированной на октябрь свадьбы лопнули как мыльный пузырь, затерявшийся в пороховом дыме пушек. Страх, что она потеряет Руперта, ледяной рукой сжал ее сердце. Нет, это невозможно, мысленно твердила она: сама судьба свела их вместе, значит, сама судьба о них позаботится и не позволит расстаться.
Глава одиннадцатая
Очень быстро Педреван-парк заполонили ребятишки: их эвакуировали из Лондона на поезде. Бледные и потерянные, они робко жались друг к дружке, теребя перекинутые через худенькие плечи сумки с детскими противогазами. За веселые сине-красные цвета противогазы в народе окрестили «микки-маусами». Селия Даш, засучив рукава, сразу взялась за дело и приказала вытащить в сад огромные чаны с водой. «Гениально!» – восхитилась Флоренс, наблюдая, как оторванные от родных и близких детишки, позабыв про горести, радостно плещутся в воде, играя в свои незатейливые игры.
Вся семья Флоренс: дедушка, бабушка, примчавшиеся из Кента Маргарет и Уинифред, а также вернувшийся из Лондона дядя Реймонд – собрались в «Мореходах». Именно дядя Реймонд натолкнул Флоренс на мысль присоединиться к ДОСМ, Добровольческой организации сестер милосердия, благотворительному женскому сообществу, основанному в 1907 году и занимавшемуся помимо лечебной деятельности разведывательной работой.
– В Первую мировую они были притчей во языцех, – заметил дядя Реймонд. – Будешь ухаживать за ранеными, шпионить и крутить баранку.
Флоренс запрыгала от удовольствия: если она действительно хочет помочь родине победить в этой войне, лучшего нельзя и представить.
Руперта зачислили в линейный пехотный полк и без промедлений отправили в Бедфорд, на подготовительные офицерские курсы. Флоренс, не откладывая в долгий ящик, вступила в ДОСМ и уехала в графство Суррей, в Кемберли, на интенсивную учебу. Ей не хотелось отдаляться от Руперта, но долг был превыше всего, а тяжелые времена требовали непростых решений. Перво-наперво ее научили водить санитарную машину. Навыки вождения давались ей со скрипом: нелегко было заставить машину плавно скользить по дороге, избегая рытвин, причинявших раненым невыносимую боль. Из-за малого роста Флоренс не доверили огромный полноприводный грузовик, а усадили за руль небольшого фургончика. Когда-то фургончик доверху набивали грязным бельем для прачечной, но армейское командование реквизировало его и превратило в карету скорой помощи. Флоренс упивалась и новой работой, и новой, с иголочки пошитой формой защитного цвета. Форма в точности повторяла мужское военное обмундирование, только вместо брюк женщины носили юбки, а на фуражках и кителях у них красовалась эмблема ДОСМ – крест, вписанный в круг. Талию Флоренс перетянула широким офицерским ремнем. Она начистила его, сдирая кожу, техническим спиртом, отполировала коричневым кремом для обуви «Киви» и воском, и ремень, в лучших армейских традициях, приобрел насыщенный коричнево-красный оттенок. Военную экипировку Флоренс носила с особым шиком: форма идеально подчеркивала ее длинные ноги и изящную фигуру.
В конце сентября Флоренс отослали в военный лагерь Шорнклифф, раскинувшийся в Фолкстоне, пригороде графства Кент. Для нужд ДОСМ армейское командование экспроприировало в Энкомбе особняк в испанском стиле, благо его владельцы удрали в Америку. Они прихватили с собой всю мебель, оставив под охраной пожилого дворецкого лишь чугунную ванну да фамильное серебро. Старичок-дворецкий, всей душой привязавшийся к Флоренс, подарил ей серебряный шейкер. Не зная, что делать с непомерно дорогим и экстравагантным подношением, Флоренс пожертвовала его в благотворительный фонд «Спитфайр», вкладывавший средства в создание британских истребителей.
Первые недели, пока не прибыли раскладушки, девушки спали на полу, укрывшись одеялами, но Флоренс, измученная учебой, скоблением полов и стен, не обращала внимания на бытовые неудобства – в конце дня она просто валилась с ног от усталости. Вторжение ожидалось со дня на день, и девушки, не жалея сил, готовили машины для перевозки раненых. Сержант из Инженерно-транспортного королевского корпуса, объяснявший основы автомеханики, орал на них благим матом, когда они, припарковавшись, забывали поставить машину на ручник. Прежде на Флоренс никто не повышал голоса, и сказать, что она была шокирована, – значит не сказать ничего. Но даже в грубости сержанта Флоренс находила повод для смеха, представляя выпученные от негодования глаза мисс Рандалл, учившей своих воспитанниц управлять внушительными поместьями, а не военными автомобилями.