«Надеюсь, ты меня не осуждаешь?» – добавил он, чем немало рассмешил Флоренс. Да, многие считали этих бравых парней чуть ли не самоубийцами, плюющими на чувства родных и близких, но только не Флоренс. Флоренс гордилась Рупертом. Она не забыла удрученного и мрачного юного брюзгу, открывшего ей сердце на тесовых воротах в заливе Гулливера, и приветствовала его волшебное преображение: наконец он нашел свое призвание и смысл жизни. Она переживала из-за него и в то же время радовалась, что он примирился с миром и отыскал в нем подобающее ему место.
В декабре 1943 года Руперт вернулся в Англию. Флоренс тогда работала медсестрой в Сассексе, в особняке Суонборо, историческом памятнике двенадцатого века, реквизированном армией под госпиталь. Испросив отпуск по семейным обстоятельствам, она, не теряя ни минуты, вскочила в поезд и отправилась в сельскую глухомань Восточного Мидленда – там, в графстве Ратленд, в городке Окем, незаметно для посторонних глаз расположился парашютно-десантный полк прославленного Десятого батальона, более известного как «Десяточка». Сойдя с поезда, она сразу увидела своего обожаемого и несравненного Руперта. В шинели и форменном берете, он мерил платформу нетерпеливыми шагами. Из глаз Флоренс брызнули слезы, заструились, мутя взор, по щекам, и она, отшвырнув чемодан, устремилась к возлюбленному и бросилась в его объятия. Поднялся ветер и занес их искрящимся снегом.
Друзья дедушки Генри, жившие на задворках Окема, приютили Флоренс у себя. Их поместье, на высоких чердачных балках которого прижились совы, окружали развесистые дубы. Руперт нес дежурство на базе и забегал к жене только урывками, поэтому виделись они нечасто. Добрые старики хозяева им не докучали и, чтобы они могли побыть наедине, предоставили в их распоряжение весь верхний этаж. Изнывавшие от долгой разлуки Руперт и Флоренс заново открыли для себя восторги наслаждения и заново обрели друг друга.
– Я не могу без тебя, Руперт, – застонала Флоренс, уткнувшись носом в шею мужа.
Руперт притянул ее и поцеловал в макушку.
– Научись смотреть вдаль, Флосси. Не отрывай глаз от горизонта. Представь, что ты – кораблик, плывущий к земле обетованной. Приглядись – и ты увидишь ее манящий свет там, где зыбкая голубая полоска моря сливается с небом. Там наш дом, Флосси. Твой и мой. Даже если судьба разбросает нас по противоположным уголкам мира, мы взойдем на наши корабли, поплывем к этой земле и обязательно встретимся вновь. Главное – не упускай ее из виду, Флосси, потому что она – твой маяк, твоя звезда морехода.
– Но эта земля так далеко, – вздохнула Флоренс. – Она – лишь крошечная точка на горизонте, а море такое бескрайнее.
– Чему быть, того не миновать, моя дорогая, – назидательно произнес Руперт. – На свете всякое случается: и хорошее, и дурное. Но война рано или поздно закончится, а мы, Бог даст, выживем, и вот тогда, вот тогда нас ждут упоительные времена. Мы с тобой нарожаем кучу детишек, и они будут такими же отвратительно прекраснодушными, как Обри, Синтия и Джулиан. Впрочем, надеюсь, среди них затешется парочка мелких негодников, которые теннисной ракетке предпочтут валяние в тени и чтение книжек. – Руперт хихикнул, и глаза Флоренс наполнились слезами. – Иногда мы будем цапаться с тобой как кошка с собакой. Особенно когда ты станешь выпрашивать у меня разрешение устроить званый ужин. Я откажу тебе, ты надуешься, но вскоре простишь меня, и мы помиримся. И наше примирение будет сладчайшим на свете. И никуда ты не денешься, обязательно мне уступишь. Уж такая ты есть, сама доброта.
Руперт погладил ее по голове.
– Ах, Руперт, без твоего согласия я никого не приглашу на ужин.
Он рассмеялся.
– Ловлю на слове.
Флоренс приподняла голову и нежно посмотрела на мужа. Лицо ее осветилось любовью.
– Ну ты и проныра! Сколько детей ты хочешь, а?
– Пятеро. Пять маленьких негодников. – Он схватил ее и перекатил на спину. В глазах его зажглась страсть. – Может, сварганим одного? Зачем зря время терять? Оно ведь не ждет!
Пришла пора расстаться, и Флоренс в невыносимой тоске вернулась в госпиталь. Вскоре, однако, настроение ее улучшилось: она поняла, что носит под сердцем одного из маленьких негодников Руперта, и воспарила от счастья. Опасаясь, как бы тяжелая работа Флоренс не сказалась пагубно на здоровье ребенка, Руперт, дернув за все доступные ему ниточки, выхлопотал для жены увольнение в запас. Ниточки оказались на удивление действенными, и, к радости Флоренс, ее отстранили от выполнения обязанностей и разрешили покинуть госпиталь.
Как-то, дорабатывая последние дни, Флоренс помогала санитарке раскладывать по тарелкам еду и весело тараторила о Руперте и беременности. По утрам ее тошнило, по вечерам мучила ломота во всем теле.
– Когда лежишь, ноги клади повыше, Фло, – наставляла ее санитарка, – иначе лодыжки отекут и…
Ее прервал пронзительный визг. Флоренс в панике обернулась. На нее, зажав в кулаке хлебный нож, неслась медсестра. Глаза ее застила ярость, лицо перекосилось от убийственной ненависти. Флоренс задеревенела, санитарка же оказалась ловчее: кинувшись наперерез нападавшей, она ударила ее по руке, и нож, едва коснувшись живота Флоренс, отлетел прочь. Подоспела еще одна медсестра, злодейку скрутили и сбили с ног. Поваленная на пол, она сжалась в калачик и истерически запричитала.
Флоренс заколотило. Она посмотрела вниз, на рассеченный китель, боясь, что на нем вот-вот выступят пятна крови, но крови не было. Нож не проткнул живот, а всего-навсего распорол ткань. Борясь с накатившей тошнотой, Флоренс скрючилась над раковиной, и ее вырвало. Позднее выяснилось, что медсестра помешалась от горя: она забеременела от женатого мужчины, который ее бросил. Жизнерадостная болтовня Флоренс довела ту до белого каления и лишила последних остатков разума и самообладания.
Через пару дней Руперт увез Флоренс прочь. В радужных надеждах ехали они по холмистому Сассексу. Не отрывая глаз, смотрели вдаль, туда, где зыбкая голубая полоска моря сливалась с небом, и преисполнялись уверенностью, что мало-помалу все трое: Руперт, Флоренс и пока не рожденный малыш – приблизятся к заветной мечте, к их земле обетованной.
Переночевав в отеле «Метрополь» в Брайтоне, утром они двинулись в Ратленд, к секретному военному учебно-тренировочному лагерю «Десяточки». Им повезло урвать маленький кусочек счастья, и несколько благословенных недель они прожили почти нормальной жизнью. Их определили на постой в причудливый старенький паб с двумя спаленками: в одной обитали хозяин с супругой, в другой – Руперт и Флоренс. Утром Руперт отправлялся на базу, а вечером возвращался домой, словно обычный муж с обычной работы. Заслышав тарахтение джипа, Флоренс выскакивала из дому и, проваливаясь по колено в сугробы, торопилась навстречу Руперту. Это были золотые деньки, но длились они недолго. Война шла своим чередом, и «Десяточке» еще предстояло вписать имена своих героев в историю.
Весной, когда холмы пожелтели от лютиков, а в гнезда под карнизами вернулись ласточки, непревзойденный Десятый батальон перевели в деревушку Рингуэй графства Чешир и расквартировали рядом с аэродромом Королевских военно-воздушных сил. Флоренс уехала в родной Кент. Маргарет не могла на нее надышаться. С тех пор как ее дом опустел и дочери отправились исполнять долг перед родиной, Маргарет изнывала от одиночества. Новость о беременности Флоренс наполнила ее жизнь смыслом. Она носилась с Флоренс, как курица с яйцом, не разрешала дочери заниматься домашней работой и все время уговаривала ее лечь отдохнуть. Однако Флоренс, купавшейся в океане материнской любви, не сиделось на месте, и она уходила в поля и бродила там допоздна, предоставленная самой себе. «Руперт просил меня больше двигаться», – уверяла она мать. Маргарет, не умевшая прекословить мужчинам, лишь удрученно взмахивала руками, но не осмеливалась чинить Флоренс препятствия.
«Десяточка» со дня на день ожидала переброски за море, и один магнат, чья дочь была помолвлена с офицером Десятого батальона, устроил в честь доблестных бойцов прощальный бал. В разгар войны, когда продовольствия не хватало, закатывать шикарные вечеринки было довольно неосмотрительно и опасно, но магнат пригласил на бал в свой роскошный дворец весь батальон без исключения, от рядовых до командиров, и не поскупился на угощение и танцы. Флоренс нарядилась в материнское платье, удачно скрывавшее ее растущий живот, а красавец Руперт щеголял в военной форме. Оркестр играл весь вечер без устали, и после сытного обеда Руперт с Флоренс закружили в танце по залу. Они танцевали только друг с другом.
– Как наш юный Даш? – спросил Руперт, осторожно вальсируя с Флоренс. – Ему нравится музыка?
– О, он или она вырастет отличным танцором. Я чувствую, как маленькая пяточка отбивает такт в стенку моего живота.
Руперт улыбнулся и восторженно поцеловал жену в темя.
– Как же я люблю тебя, моя Солнечная ласточка, – пробормотал он. – Ты ведь никогда не забудешь об этом, Флосси, верно? Что бы ни стряслось, ты всегда будешь частью меня.
– Мы – две половинки одного целого, мой милый Орел-скоморох, – прошептала Флоренс, тесно прижимаясь к Руперту. – Мы всегда были и всегда будем частями друг друга, до самого конца.
На глазах ее заблестели слезы.
– Руперт, обещай мне не лезть на рожон. Пожалуйста, береги себя. Я умру, если потеряю тебя.
– Милая, ты меня не потеряешь. У меня есть ради чего жить.
Флоренс посмотрела на мужа, и по ее коже пробежал легкий озноб. Утонув в его глазах, она потеряла всякое представление о времени: внезапно перед ней распахнулась вечность, бескрайняя даль без конца и начала, и она увидела проторенную дорогу, по которой две души, ее и Руперта, совершали бесконечное странствие.
Глава двенадцатая
Флоренс привалилась к стенке пещеры и закрыла глаза. Ручейки слез бороздили ее щеки, собирались на подбородке и увесистыми каплями падали на шерстяной свитер. Когда у нее перехватывало горло, она всхлипывала, глотая воздух, и на нее вновь обрушивалось цунами рыданий. Только что она получила телеграмму: «Пропал без вести. Предположительно, убит».