н Монтгомери поражал размахом и грандиозностью. В случае успеха союзные войска отрезали бы Нидерланды от Германии, обошли бы с флангов «Линию Зигфрида», прорвались бы на открытые пространства севера Германии и при благоприятно сложившихся обстоятельствах покончили бы с войной к Рождеству. Но самое важное (по крайней мере, для Монтгомери и Черчилля) – опередили бы советские войска и первыми вступили бы в Берлин.
Однако план Монтгомери сокрушительно провалился.
Макс лихорадочно перелистывал страницы, пока не наткнулся на интересующий его отрывок, имевший непосредственное отношение к Десятому батальону и Руперту Дашу.
Меж тем в Англии военнослужащие «Десяточки» и других авиационных частей изнывали от безделья на аэродромах Селби, Спанхо и Коттесмора, ожидая, когда ветер разгонит низко висящие облака и устилающий землю туман.
Макс вспомнил, что жаловался под гипнозом Дафне на одуряющую скуку и туман, из-за которого вылет «Десяточки» бесконечно откладывался, и с еще большим рвением накинулся на дневник. К полудню туман рассеялся, и самолеты взмыли в небо. В «Десяточке» все как один рвались в бой: они не нюхали пороха уже целый год, с итальянской кампании. Два дня назад пилоты-разведчики сфотографировали немецкие танки и прочую, затянутую маскировочной сеткой бронетехнику на краю леса к северу от Арнема. Однако отложить операцию не представлялось возможным: высшие военные чины теряли терпение, любой ценой желая видеть британские и американские войска в Берлине к Рождеству, и потому операции «Маркет-Гарден», крупнейшей за всю историю высадке воздушного десанта, дали зеленый свет.
Руперт Даш, упомянутый среди прочих военнослужащих батальона, вылетел в Арнем на вторые сутки сражения, 18 сентября 1944 года. Десант приземлялся под шквальным огнем 9-й и 10-й танковых дивизий СС, находившихся под командованием майора Зеппа Крафта. Обе дивизии недавно перебросили из Франции, где их заново сформировали, укомплектовали новобранцами и основательно подготовили к защите интересов Рейха. Разведслужба Британии закрыла глаза на фотографические доказательства, и британские легковооруженные парашютно-десантные батальоны стали для танковых дивизий СС отличной мишенью. Наступление союзников потеряло внезапность, и атака британцев захлебнулась.
После приземления Десятый батальон Руперта обеспечивал прикрытие для медиков, торопившихся к раненым. Около пяти часов дня раненых благополучно вынесли с поля боя, и «Десяточка» окольными лесными тропами двинулась на восток, к гостинице «Бюндеркамп», в штаб-квартиру 4-й бригады. Проведя спокойную ночь, Десятый батальон в половине пятого утра промаршировал по Амстердамсевег к железнодорожному узлу, чтобы занять оборону на левом фланге. Солдаты довольно быстро продвигались по намеченному маршруту и к десяти утра сделали не менее пяти километров. Подгоняемые бригадным командиром, они прошли еще около полутора километров и возле Дрейенсевега нарвались на блокпост немцев. Разгорелась ожесточенная схватка. Пять часов хорошо вооруженный неприятель поливал «Десяточку» свинцовым дождем гаубиц, минометов и пулеметов бронемашин. Пять часов солдаты «Десяточки», прижатые огнем артиллерии к земле, слабо отстреливались. Около трех часов дня солдаты Десятого батальона получили приказ отступать и начали пробираться на юго-запад, к спасительному каналу под железнодорожным мостом, ведшему к деревушке Вольфхезе. Тем временем на выручку Десятому батальону, теснимому превосходящими силами противника, бросилась до сих пор остававшаяся в резерве парашютная бригада поляков.
И в этом светопреставлении Руперт лишился жизни.
Макс пробежал глазами запись беседы с Хартвиком, старшиной роты Десятого батальона.
«Капралу Рэдклиффу прострелили колено. Мы с капитаном Дашем наткнулись на него и немедленно оказали ему первую помощь, перевязав рану. Бедняга корчился от боли. Но пережидать рядом с ним у нас возможности не было. Поначалу мы хотели оставить его, но затем передумали. На милосердие немцев рассчитывать не приходилось. Тогда мы с капитаном Дашем понесли его через вересковое поле к самолету американцев. Мы двигались черепашьим шагом и прошли не более пятидесяти метров, когда попали под перекрестный огонь. Капитан Даш пробежал метров двадцать и упал. Рэдклифф рухнул на месте. Меня скосило метра через три. Когда я очнулся и понял, что жив, я похромал к капитану Дашу, но он был мертв. Рэдклифф дышал, но еле-еле. Я заковылял к нашим за подмогой».
Макса прошиб холодный пот. Слово за словом он перечитал показания Хартвика, которые один в один напоминали сон и образы, пробужденные в его памяти регрессивным гипнозом. Уму непостижимо! Раскрыв от изумления рот, Макс таращился на страницу с неопровержимыми доказательствами своей предыдущей жизни, пока у него не заслезились глаза. Его била дрожь: найти подтверждение прошлому воплощению в теле Руперта Даша – несомненно, волнующее событие, однако прочитать о собственной смерти – удовольствие малоприятное. Веря и не веря, Макс еще долго сидел в одиночестве в тишине библиотеки, собираясь с мыслями.
Когда же с размышлениями было покончено, он выскочил из музея на улицу, забежал в первую попавшуюся телефонную будку и позвонил Робин.
– И что ты почувствовал, узнав о своей гибели? – в лоб спросила она. – Держу пари: тебе поплохело.
Макс с трудом сглотнул застрявший в горле комок, воскрешая в памяти жуткие картины боя. Как хорошо, что он мог поделиться наболевшим с Робин. Робин понимала его.
– Меня до сих пор колотит, – честно признался он. – Голова кругом. Увидеть отпечатанные в словах образы, которые посещали меня во сне и в состоянии регрессивного транса, – это нечто из ряда вон. Я ведь понятия не имел ни о какой битве за Арнем! Знал только, что это была военно-воздушная операция, и всё. Иначе как реинкарнацией мои сны объяснить невозможно.
– Неужели ты опять сомневаешься, Макс? – засмеялась Робин.
– Сердце с готовностью принимает теорию переселения душ, но голова постоянно ищет изъяны в рассуждениях.
– Никогда не слушай голову, правдиво одно лишь сердце.
Сердце Макса затрепетало от любви к Робин. Сердце Макса заныло от боли. Да, его сердце всегда говорило правду, но что с того, если он не может поделиться этой правдой с Робин и признаться ей в своих чувствах?! Он ощущал с Робин незримую связь. А вот связи между ней и Даниэлем не чувствовал вовсе.
– К слову о сердце. Как там Даниэль? – спросил он. Настроение его резко упало.
– Чудесно, спасибо. Я передам ему, что ты звонил.
– Он не рассердится?
– Ничуть.
Макса немного раздражало, что Даниэль не воспринимает его, даже гипотетически, как соперника.
– Хорошо. Огромный ему привет. Думаю нагрянуть к вам этим летом.
– Давай. Мы будем рады, – с искренним воодушевлением откликнулась жизнерадостная Робин. От ее выбора местоимения «мы» волосы на загривке у Макса встали дыбом. – Мама с папой тоже не прочь тебя повидать.
– Как твоя книжка? Есть новости? – спросил Макс, не желая заканчивать разговор.
– Вот-вот заключу договор с издателем!
– Вот это да! С каким?
– Не знаю пока. Я нашла литературного агента, и он выставил мой роман на издательский аукцион. Кто предложит большую цену, тот его и получит. Я безумно счастлива. Вскоре стану настоящим автором и буду похваляться этим везде, где смогу.
– Супер! Отпразднуем при первой же возможности! Приглашаю тебя на ужин!
– По рукам!
Макс сознательно сказал «тебя», а не «вас с Даниэлем». На их с Робин празднике жизни Даниэль – третий лишний.
Изначально Макс не собирался посвящать родителей в историю с Рупертом Дашем. Язвительная Элизабет отбила у него всякую охоту делиться мистическими тайнами с теми, кто не питал явного пристрастия к эзотерике, как Ольга, Робин или Дафна. Однако что-то побудило его открыться – возможно, тот же ветер, что раздувал паруса его корабля и не давал сбиться с намеченного пути. Макс заскочил к родителям по дороге в Уилтшир. Недавние испытания пламенели в его груди и требовали выхода, так что лучшее время, чтобы облегчить душу, сложно было и представить.
Вся семья собралась на кухне и потягивала вино перед ужином. Мать стряпала у плиты, отец сидел за столом и пил мерло из внушительного бокала. Макс не знал, как приступить к разговору, но отец невольно помог ему, спросив, удачно ли прошла поездка в Имперский военный музей. Макс вобрал в себя воздух и признался родителям во всем, начиная с преследовавшего его ночного кошмара и заканчивая смертью Руперта Даша.
Кэтрин, сняв фартук, тихонечко опустилась на стул. Джордж, пытаясь ухватить логику в повествовании сына, озадаченно нахмурился, и вертикальные складки между его бровями углубились. Родители слушали, и слушали внимательно. Приободренный Макс оживился. Родители никогда не заклеймили бы его мечтателем или лжецом, однако идеи реинкарнации могли оказаться для них слишком непостижимыми.
– Если вы решите, что я сбрендил, я не буду вас осуждать, – подытожил Макс и тотчас подумал о Робин. Ох, и задала бы она ему жару за неверие в себя и потакание Элизабет. – Но я могу объяснить случившееся только одним – перерождением.
Последнее его заявление Робин одобрила бы.
– Не знаю, что и сказать, Макс… – Кэтрин подняла брови и тряхнула головой. – История чрезвычайно странная. Я не особо верю в переселение душ, но соглашусь: ничем, кроме как реинкарнацией, произошедшее с тобой объяснить невозможно. Какое замечательное совпадение – найти описание своего сна в журнале боевых действий!
– Это не просто замечательное совпадение. Это воспоминание о прошлой жизни. Однозначно, – постановил Джордж, к немалому изумлению Макса.
Макс и не подозревал, что его отцу близка мысль о перерождении. Джордж долил до краев свой бокал и плеснул остатки вина в бокал сына.
– С возрастом меня все больше привлекает идея реинкарнации, – признался он. – Сказать по правде, я не горю особым желанием перерождаться. Хорошего понемножку, сам знаешь. Я славно пожил, зачем мне сюда возвращаться?! Хотя меня можно и уломать. Но я уверен: жизнь в том или ином виде существует и после смерти. Реинкарнация – не совсем то, во что я безоговорочно готов поверить, но твоя история, Макс, действительно невероятна.