Они подкатили к церкви, где более сорока лет назад отпевали Руперта Даша, и заняли места на скамье. Мэнди махала знакомым, крутила головой и чесала языком с приятелями, сидевшими позади них. Макс хранил гробовое молчание. Он хотел осмотреть церковь, погрузиться в атмосферу полувековой давности, когда на этих скамьях сидели Руперт и Флоренс. Но Мэнди беспрестанно теребила его, вызывая на разговор или представляя своим друзьям.
– Что ты хмуришься, как сыч? – шипела она сквозь растянутые в улыбке губы. – Можно подумать, ты на поминках, а не на свадьбе.
– Прости, я недавно похоронил родственника, – соврал он. – Очутился в церкви, и накрыло воспоминаниями.
Мэнди сжала его колено.
– Бедняжка. Мои соболезнования. Сочувствую. Cкоро начнется вечеринка, и твои печали как рукой снимет.
Грянувший хор заглушил Мэнди. Гости поднялись и с любопытством уставились на арочный свод двери, где возникло какое-то движение. Макс глянул поверх людей, выстроившихся перед ним, и заметил Гриффина, в смокинге, непривычно выбритого и с тщательно приглаженной шевелюрой лохматых волос. Рядом с Гриффином стояла невеста. Чудеснейшая невеста в белоснежном платье. Макс задохнулся, словно его ударили в солнечное сплетение. Невеста с высокой прической и вуалью, скрывавшей лицо, была невероятно красива. Отец медленно вел ее по проходу. На крошечных блестках вуали вспыхивал отраженный свет. Макс вопреки голосу разума, советовавшему ему отвернуться, не сводил с Робин глаз и внутренне корчился от боли. Почему Робин шествует не к нему, а к поджидающему в нефе Даниэлю, надменно улыбающемуся своей бесподобной невесте? Может, это кошмар, привидевшийся ему ночью? Вдруг он проснется и обнаружит, что в действительности все наоборот: это он помолвлен с Робин, а происходящее сейчас – просто дурной сон?
Священник, не ведавший о смуте, происходившей в сердце Макса, приступил к обряду венчания. При словах викария: «Если кто-то из здесь присутствующих знает причину, по которой эта пара не может вступить в законный брак, пусть скажет сейчас или молчит вечно» – Макс еле удержался, чтобы не вскочить на ноги и не заорать: «Я знаю!» Снимай они здесь кино – его крик, несомненно, возымел бы действие: викарий прервал бы церемонию, Макс объявил бы о своей любви к Робин, Робин сдернула бы вуаль, схватила Макса за руку, и они бросились бы бегом по проходу к огромной церковной двери, распахнутой навстречу их счастливому будущему. К сожалению, фильм они не снимали, а жили обычной жизнью, и в этой жизни Макс, поставив на кон все, что имел, проиграл. Венчание продолжалось, и викарий объявил Даниэля и Робин мужем и женой. У Макса подкосились ноги.
В холле «Мореходов», где накрыли фуршетный стол, он, собравшись с силами, поздравил новобрачных, налил в бокал шампанского и одним глотком осушил его. Налил снова. Лучший друг Даниэля провозгласил тост, который Макс, привалившись к двери, выслушал вполуха. Если бы не предстоящая вечеринка, он бы отправился в гостиницу и завалился спать. Невыносимо. Когда все это закончится?
Народ начал расходиться, чтобы отдохнуть перед ужином и танцами. Словно из ниоткуда материализовалась Мэнди.
– Погнали в гостиницу? – спросила она, и Макс радостно закивал.
В гостинице он принял душ, закутался в банный халат, включил телевизор и улегся на кровать, раздумывая, как избежать свадебного ужина. Если гостей будут рассаживать по желанию, а не согласно белеющим на столах табличкам с именами, никто, за исключением Мэнди и Робин, не заметит его отсутствия. Хмель испарился, и Макс снова впал в меланхолию. Робин полагала, что его чувства не повредят их дружбе. Наивная. О какой дружбе может идти речь, когда он загибается от боли при виде Робин? О какой дружбе может идти речь, когда любовь к Робин гноящейся занозой точит его сердце?
В дверь постучали, и на пороге, в белом отельном халате, возникла Мэнди.
– Макс, у меня ванна засорилась, можно твоей воспользоваться? – Не дожидаясь ответа, Мэнди вплыла в комнату и огляделась. – А твой номер намного больше моего. С чего вдруг такие привилегии, а?
Она хихикнула и подошла к окну.
– Зато вида на море нет, – резюмировала она и улыбнулась, прикусив губу. – Я страшно рада, что мы встретились, Макс. Ты так возмужал.
– Спасибо, – ухмыльнулся он.
– Что ж, пойду приму ванну. Если тебе что-нибудь понадобится, входи без стеснений. Я напущу в ванну пену.
Мэнди гортанно расхохоталась и стремительно скрылась в ванной, оставив дверь открытой. Послышались гул ринувшейся из крана воды и легкий всплеск. Макс почувствовал нарастающее возбуждение и чуть не скатился от удивления с кровати. Подумать только, мысль о голой Мэнди Франклин, барахтающейся в ванне, заставила его вожделеть ее! Его разбитое отчаянием сердце и тело были явно не в ладах друг с другом.
Мэнди завернулась в полотенце и вышла из ванной. Ее мокрая кожа блестела от капелек пены. Непослушные влажные завитушки, выбившиеся из забранной вверх прически, вольготно кудрявились по плечам. Макс сладострастно оглядел ее и усмехнулся.
– Включим телевизор? – спросил он, шлепая ладонью по простыне.
– А что ты там смотришь? – усмехнулась в ответ Мэнди.
– Там – ничего. Я смотрю на тебя.
– Интересно… И как же я выгляжу?
– Потрясающе, – заверил он, шаря по ее телу беззастенчивым взглядом. – Вот только полотенце тебе не к лицу.
Мэнди поняла его с полуслова.
– Так лучше?
Она сбросила полотенце на пол и, нагая, вытянулась перед Максом.
– Гораздо лучше.
Мэнди пантерой кинулась ему на грудь и вмиг оседлала его.
– Макс Шелбурн, не верится, что ты стал таким симпатичным. – Мэнди лизнула его в губы. – Таким сладким красавчиком.
Они поцеловались, и Макс, сокрушенный плотским желанием, единственной могущественной силой, способной отвлечь его от всего мирского, напрочь забыл о Робин.
Когда Макс вместе с Мэнди заявился на вечеринку, он чувствовал себя немного лучше. Взбодрившись, он решил покончить с хандрой. Нечего распускать нюни, надо брать от жизни все. На Робин свет клином не сошелся. В мире полно красивых женщин, и одна из них предназначена для него. Схватив с подноса бокал вина, он смешался с толпой гостей.
Свадебное пиршество проходило в огромном белом шатре, растянутом на лугу «Мореходов». После того как гости насытились, они поднялись из-за круглых столов, украшенных вазами с длинными цветами и свечами, и спустились по озаренной гирляндами тропинке на пляж, чтобы танцевать всю ночь на песке под луной. Макс основательно набрался, и Мэнди, сняв с него пиджак, повела его за руку к танцполу. И сцена, и танцпол вокруг нее утопали в свете факелов и китайских фонариков. Твистующие тела, мерцающие огоньки – все плыло перед глазами одурманенного алкоголем Макса. Он восхвалял темноту. В темноте он не различал лиц и не мог видеть Робин, танцующую щека к щеке с Даниэлем.
Макс дергался, извивался и неистовствовал в танце, освобождаясь от уныния и печали. Когда же полились звуки вальса, он схватил Мэнди, прижал ее к груди и страстно, жадно поцеловал, ощутив на губах привкус жевательной резинки и табака. Он долго не отпускал ее. Его истосковавшееся сердце жаждало любви – хотя бы такой… хотя бы от Мэнди.
При первых лучах розоватой зари он отвел Мэнди в пещеру. Сотня свечей, зажженных Робин, догорели до фитиля, и только слабое трепетание огоньков нескольких оставшихся гореть свечек отбрасывало на стены грота причудливые, волшебные тени. Макс и Мэнди в полном одиночестве шлепали по щиколотку в воде. Сказочная атмосфера протрезвила Макса, он вспомнил, как целовал Робин, и неслышно застонал от нестерпимой, пронзившей грудь тоски. Робин вышла замуж. Он лишился ее и, возможно, больше никогда ее не увидит.
Полупьяная Мэнди танцевала, фальшиво напевая какую-то мелодию, и ее голос жутковатым эхом разносился по каменистому гроту. Макс скрипнул зубами. Эхо всколыхнуло в его душе неведомые ему ранее чувства, разбудило память о давным-давно ушедших временах. Он оперся ладонью о стену и закрыл глаза.
Глава восемнадцатая
Флоренс оперлась ладонью о стену пещеры и закрыла глаза. Наконец после месяцев бесплодных расследований Грин, старшина роты «Десяточки», сообщил ей, что Руперта настигла вражеская пуля, когда он выносил с поля боя раненого товарища. Однако официального извещения о смерти Руперта за этим не последовало, и Флоренс продолжала цепляться за тонюсенькую ниточку надежды. Пока военные власти не поставят ее должным образом в известность о гибели Руперта, она будет верить, что он каким-то чудом выжил в кровавом месиве.
Через год в «Мореходы», где Флоренс жила с матерью, бабушкой и дедушкой, приехала Уинифред со своим полковником – они поженились в Лондоне во время войны. Полковник с пышными рыжими усами и редеющей шевелюрой был на пятнадцать лет старше жены и имел пристрастие к сигарам и портвейну. Флоренс не понимала, что Уинифред нашла в этом человеке, выглядевшем, по ее мнению, на все шестьдесят, но сестра казалась вполне довольной и счастливой. Она курила, играла в бридж и иногда позволяла Мэри-Элис подержаться за свой мизинец. Особой любви к детям Уинифред не питала.
– Я исполню свой долг, надумай Джеральд обзаводиться наследниками, – разглагольствовала она перед Флоренс, – но, честно говоря, предпочла бы обойтись без детей. Дети – это такая обуза.
Вскоре к домочадцам присоединился и дядя Реймонд, постаревший, но не утративший жизнелюбия и добродушия. Войну он провел в отрядах местной самообороны. Если Уинифред вскользь упомянула Руперта, принеся соболезнования, то дядя Реймонд прогулялся с Флоренс за руку по берегу моря, посидел с ней на дюнах и тихо, но сердечно и искренне сказал:
– Я знаю, как сильно ты его любила, Фло.
Флоренс разрыдалась и бросилась ему в объятия.
Война закончилась, но еды и ресурсов в стране катастрофически не хватало. Согласно правительственному указу, ванны наполнялись только на высоту лодыжек, продовольственные товары, кроме мяса, нормировались по весу, мясо же нормировалось по цене. В неделю каждому жителю дозволялось покупать не более шестидесяти граммов масла или маргарина и не более шестидесяти граммов сыра. Младенцы получали дополнительные двести пятьдесят граммов молока в день и б