Она нагнулась и возложила букетик к подножию креста.
Флоренс вернулась в залив Гулливера, и Уильям предложил ей поселиться в одном из принадлежащих ему коттеджей, так как арендовавшая его пожилая леди удалилась на покой в дом престарелых. Флоренс с удовольствием переехала в чудесный белый домик с соломенной крышей и садом и, не теряя даром времени, разбила грядки с овощами и цветочные клумбы. В холле местной администрации она повесила объявление о найме помощника по хозяйству, и на объявление откликнулся Джо Браун, бывший пилот Королевских воздушных сил. Молодой да ранний Джо обладал недюжинной хваткой и, основав садоводческую компанию, искал халтуру на неполный рабочий день. Донельзя обрадованная Флоренс немедленно взяла его в оборот. И тогда Джо подкинул ей идею начать собственное дело – например, заняться флористикой. Ухватившись за эту мысль, Флоренс с благодарностью припомнила уроки мисс Рандалл, которые они с Синтией во время учебы ни во что не ставили, и принялась украшать цветочными композициями сельские клубы, гостиницы и постоялые дворы. Работа держала ее в тонусе, заставляла думать о настоящем и оставаться в здравом рассудке.
Взамен ваз и кашпо, достать которые было невозможно, ибо все, что производилось в Англии, немедленно экспортировалось в Америку в обмен на бесценные доллары, Джо предложил ей использовать плетеные корзинки. Обычные корзинки из ивовых прутьев для переноски овощей, хранившиеся в каждом доме. Они стоили гроши и продавались повсюду. Сообразительная Флоренс оцинковывала их, чтобы не просачивалась вода, и придавала им простенький деревенский вид. Корзинки пользовались успехом. Мало-помалу молва о Флоренс разлетелась по всей округе, и к ней потянулись клиенты.
Когда местных цветов не хватало, Флоренс отправлялась на цветочный рынок в Уэйдбридж. На заре она садилась в машину и катила по сонным дорожкам, любуясь цветущими деревьями и порхающими в кустах пташками. Постепенно к ней возвращался вкус к жизни. Посещение могилы Руперта – страшный удар – как ни странно, оказало на нее благотворное воздействие. Она примирилась с его смертью. Нашла силы жить дальше. Ни на секунду не забывая о муже, она вдруг увидела свет, тускло замерцавший сквозь тьму обступившей ее непролазной чащи. Ее сердце оттаяло, она вновь стала замечать притягательное очарование улыбки дочери, распустившиеся цветы, вдохновенно чирикающих птиц. Надломленная и сокрушенная, она медленно, очень медленно, заново училась радости.
Тем ранним утром по дороге в Уэйдбридж у Флоренс учащенно забилось сердце. «Сегодня меня ждет необычный день», – промелькнуло у нее в голове. По ее рукам забегали тревожные мурашки, мозг запаниковал, мышцы живота испуганно сжались. Что-то непременно случится, нечто важное и значимое, но что? Она не знала. Возможно, интуиция предупреждала о грозящей опасности, но Флоренс не хотела разворачиваться и мчаться обратно к дому. Наоборот, она лишь сильнее нажимала на педаль газа и гнала машину вперед.
На всех парах въехав в Уэйдбридж, она бросила машину возле цветочного рынка и ринулась в павильоны, чтобы прицениться к инструментам и цветам, необходимым для выполнения заказов. Восторженной пчелой сновала она между прилавками, упиваясь нежными ароматами и пышным разноцветьем представленных там товаров, сотворенных, несомненно, неким изобретательным божеством.
Она завернула за угол и в стороне от проторенных дорог покупателей увидела незнакомый ей павильон, заваленный подержанными вещами. Лилии и гвоздики мешались с елочными игрушками (это в июле!), гнутыми лейками, садовым инвентарем и книгами. Одним словом, хлам. Но Флоренс потянуло к этому хламу с любопытством ребенка, нацелившегося разыскать в куче мусора сокровище.
Хозяин павильона, курчавый шатен с черной повязкой на глазу, посмотрел на нее поверх раскрытой газеты и улыбнулся.
– Доброе утро, – поздоровался он, поднимаясь.
– Доброе утро, – вежливо ответила Флоренс. – Прежде я ваш прилавок не замечала.
– Я поставил его не больше года назад. Да и в глаза он не бросается – спрятан за углом, вдали от покупательских дорожек. Мой непритязательный ассортимент не очень-то подходит для цветочного рынка, но вы удивитесь, сколько у меня клиентов.
– Мы не в том положении, чтобы воротить носы от бывших в употреблении вещей, да? – усмехнулась Флоренс, взвешивая на руке тяпку.
– Что одному – бесполезное стеклышко, другому – алмаз.
– Откуда вы все это берете?
– Мир не без добрых людей, а благодаря сарафанному радио у меня отбоя нет от продавцов. Если желаете что-то продать, особенно из садового оборудования, обращайтесь. Я заплачу вам хорошую цену. Я разъезжаю по всей стране.
Флоренс положила тяпку обратно.
– А откуда вы родом?
– Из Норфолка. Здесь я обосновался после войны. Моя жена, знаете ли, из этих мест.
Предчувствие кольнуло сердце Флоренс. Она задрожала. Что-то в этом мужчине интуитивно притягивало ее, заставляя вести с ним беседу.
– Не сочтите меня назойливой, но где вы служили во время войны? – спросила она.
– В воздушном десанте. Был вторым пилотом.
– Господи Боже, – потрясенно выдохнула Флоренс и прошептала: – Мой муж погиб в битве за Арнем.
– Сочувствую. А где служил он?
– В «Десяточке».
– Знаю, знаю, прославленные храбрецы, – степенно кивнул продавец.
– Вы тоже сражались за Арнем?
– Сражался.
– Значит, вы тоже прославленный храбрец.
– За что и поплатился. – Мужчина ткнул пальцем в повязку. – Однако я выжил. – Он печально усмехнулся. – Как звали вашего мужа?
– Руперт Даш.
– К сожалению, о нем я не слышал. – Мужчина покачал головой. – Но ребята «Десяточки» были настоящими героями.
– Да, были.
Флоренс, охваченная внезапным порывом что-нибудь купить, обернулась. Взгляд ее упал на корзинку с захватанными, облезлыми книжками. Она присела, пробежала пальцами по корешкам. Тоска смертная. Вот если только… Она выудила обтерханную книжку в мягкой обложке с рисунком маяка. Имя писателя, Руперта Клинча, ничего ей не говорило, и она повернула книжку, надеясь прочитать краткие биографические сведения об авторе на задней стороне обложки, как заметила выглядывающий из книги листок. Потянув за край, она вытащила сложенную записку. Развернула. Сердце ее учащенно забилось. Голова закружилась от волнения и упоительного восторга. В записке содержались стихи, точнее, перевод на английский стихотворения советского поэта Константина Симонова. Глаза Флоренс скользнули по строкам, а потусторонний, но знакомый голос, голос, донесшийся из сфер, презревших и победивших смерть, нараспев произнес слова:
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: – Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, –
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Глава двадцатая
Прошло четыре года, а Робин ни разу не позвонила. Макс бесился и в то же время понимал, что любая девушка на ее месте поступила бы так же. Он признался Робин в любви, Робин его отвергла. Значит, все кончено и забыто, в том числе и дружба. Безумно грустно, но ничего не попишешь. Макс переехал. Теперь он жил в арендованном домике в Сомерсете, работал агентом у старого армейского друга, открывшего свою фирму, и продавал недвижимость, которую его матушка называла «достойным обиталищем». «Достойным обиталищем» и пределом желаний, по ее мнению, служили древние громоздкие особняки в стиле барокко или в георгианском стиле. Макс разделял ее взгляды, его тоже привлекали старинные поместья и замковая архитектура. В детстве отец частенько совершал с ним «замковые вылазки». Однажды он повез сына в Ирландию, чтобы показать руины величественных замков графства Корк, сожженных дотла в разгар гражданской войны. Увиденное запало в душу Макса. Он уловил незримый дух быстротечности и преходящности всего земного, витавший над историческими развалинами, хранившими отпечаток минувших столетий. Сложно представить, размышлял Макс, что когда-то здесь жили такие же, как он, люди, из плоти и крови. Жили, и вдруг их не стало. Оглядывая выщербленные и разрушенные стены, Макс впервые задумался о смерти и о том, что же она значит. Ничто не вечно на земле, сообразил он. Всё: и каменные стены, и кости – со временем обращается в прах. Однако – Макс знал это твердо даже в столь юном возрасте – некая часть в человеке не принадлежит материальному миру и продолжает жить вечно, только в иной форме. Часть, дарованная кем-то свыше, часть, лишь на краткий миг переселяющаяся в тело. Но что вынуждает эту бессмертную и вечную сущность скитаться по жизни, полной печалей и радостей, Макс не понимал. Да и как было понять это маленькому мальчику, не испытавшему ни любви, ни страданий, ни горечи утрат. Только потеряв дорогое нашему сердцу сокровище, осознаем мы его истинную ценность.