– Хартли? – пронзительно взвизгнула Синтия. – Он что, еще жив?
– Да, живее всех живых.
– Вот это новость! Он был таким забавным когда-то! Таким эксцентричным! А вы, значит, его внук?
– Да, и я интересуюсь историей нашей семьи, особенно личностью Руперта Даша.
– Ах, Руперт, Руперт, – вздохнула Синтия, секунду помешкав. – Бедный милый Руперт.
– Ваш телефонный номер мне дала Берта Клэрмонт.
– Ну да, Берта, само собой. Мы с ней очаровательно побеседовали на днях. Боюсь, ей совсем не с кем поговорить, бедняжке. Я еле от нее отделалась. Такая болтушка!
Макс улыбнулся.
– Вы позволите посетить вас в Корнуолле? Я был бы вам несказанно признателен. Я несколько раз приезжал в залив Гулливера, и если бы я…
– Макс, да ты гений! – завопила Синтия, от восторга переходя на «ты». – Разумеется, приезжай! И непременно захвати с собой Хартли! Жду не дождусь взглянуть на него после всех этих лет!
Макс поморщился: мысль «захватить с собой Хартли» совершенно его не прельщала. Более того, он не собирался брать в поездку и Берту и очень надеялся, что Синтия не вспомнит о ней. Но Синтия вспомнила.
– И Берту не забудь! – зашлась она смехом, к полнейшему отчаянию Макса. – Обри нехорошо с ней обошелся. Нагрубил.
– Я тоже пытался связаться с Обри, но безуспешно.
– К сожалению, он замкнулся в своей скорлупе, – опечалилась Синтия. – Превратился в отшельника.
– А вы случайно не в курсе, что сталось с Флоренс, вдовой Руперта?
– Это я-то не в курсе? Не смеши. В общем, заскакивай в Педреван, и узнаешь все, что хочешь. С удовольствием с тобой познакомлюсь. И Берту привози! Ей надо развеяться. А то залегла там, в своей берлоге, небось уже вся мхом обросла!
Макс расхохотался.
– Я ей позвоню, – пообещал он.
Глава двадцать первая
Прижав к груди листок со стихотворением, Флоренс закрыла глаза. «Жди меня, и я вернусь…» Флоренс ни капли не сомневалась, что это стихотворение – послание от Руперта. Руперт направил ее к цветочному павильону и помог ей отыскать книгу. Случайности не случаются. Разве не сказал он в тот вечер на пляже залива Гулливера: «Родственные души обладают не столько физическим, сколько духовным притяжением. Они понимают друг друга без слов, ибо досконально узнали друг друга в бесконечной череде перерождений»? Руперт обязательно вернется к ней. Надо только его дождаться.
Единственным, с кем она могла спокойно все обсудить, был преподобный Миллар. Откройся она матери или Уинифред, и те покрутили бы пальцами у виска. Откройся бабушке с дедушкой, и те перепугались бы, что горе помутило ей разум, вынудив предаться несбыточным грезам. Дядя Реймонд выслушал бы ее сочувственно и понимающе, но благоразумно заметил бы, что мертвые не возвращаются. Синтия убедила бы ее отпустить Руперта и найти себе достойного мужа, который взял бы на себя заботы о ней и Мэри-Элис. Никто из них не поверил бы, что Руперт попросил ее ждать. «Жди меня, и я вернусь…»
Дом преподобного Миллара, уютный и изящный особняк георгианского стиля, увитый палевыми розами, стоял на отшибе дороги, неподалеку от церкви. Флоренс никогда не переступала его порога, хотя частенько проходила мимо, любуясь цветами. Викарий жил в гармонии и с флорой, и с фауной.
Чтобы не обескуражить его внезапным визитом, Флоренс заранее договорилась о встрече по телефону. В это время года викарий работал не покладая рук, то венчая молодоженов, то крестя младенцев, и заявляться без приглашения было бы невежливо. Флоренс засунула книгу со стихотворением в корзинку с букетиком душистого горошка, который нарвала в собственном садике, оседлала велосипед и покатила по тропинке к пасторскому домику. Ветер бил ей в лицо, и она с наслаждением вдыхала свежесть и аромат моря, навевавшего ей мысли о Руперте. Она одновременно и ликовала, и печалилась. Все вокруг напоминало о Руперте: и шепот листьев на ветру, и птичье пенье, и горячий солнечный луч на щеке. Куда бы ни падал ее взгляд, везде она видела Руперта. Каждый укрывшийся в тени уголок залива Гулливера воскрешал в памяти места их излюбленных прогулок. Весь залив Гулливера, без остатка, был полон их с Рупертом любовью: потерянной, изломанной и неутолимой.
Добравшись до особняка викария, Флоренс прислонила велосипед к крыльцу и дернула за шнурок колокольчика. Через секунду дверь отворилась, и к Флоренс выплыла миссис Марли, миниатюрная старушка-экономка, опекавшая преподобного Миллара. Миссис Марли всячески подчеркивала свое высокое общественное положение: постное морщинистое лицо, изможденное горячечными молитвами и страстным обожанием, дышало благочестием, цыплячью грудь украшало огромное распятие. Старушка одинаково ревностно превозносила и Бога, и своего нанимателя, преподобного Миллара.
– Прошу, входите, миссис Даш, – произнесла экономка, вводя Флоренс в темный коридор. – Викарий вас ожидает.
Ослепленная солнечным светом Флоренс заморгала. Лишь через несколько секунд, когда глаза ее немного привыкли к полутьме, она различила массивную деревянную мебель, громоздившуюся вдоль обитых панелями стен. В нос ей нестерпимо ударило потянувшимся с кухни запахом тушеной капусты и брокколи, и Флоренс рассыпалась в благодарностях Небесам, надоумившим ее отклонить приглашение викария пообедать.
Преподобного Миллара она нашла в саду и была немало удивлена, застав его в панаме и расстегнутой у ворота синей рубашке. До сих пор она ни разу не видела его без церковного облачения. Преподобный Миллар рвал крапиву и бузину и швырял их побеги в тачку. Заметив Флоренс, он стянул перчатки и, приминая траву, бросился к ней. Лицо его расплылось в довольной и лукавой улыбке.
– Здравствуй, Флоренс, здравствуй, моя девочка. Не правда ли, сегодня чудесный денек?
– Да, великолепный, – согласилась Флоренс. – Поэтому я от самого Педревана ехала на велосипеде.
– Тогда ты, должно быть, не откажешься от чего-нибудь прохладительного. Боюсь, миссис Марли заварила нам чай, но, если хочешь, попрошу ее принести стакан воды.
– Нет-нет, спасибо, я с удовольствием выпью чаю, благодарю вас. – Она достала букетик и протянула викарию. – Это вам.
– Какая красота, Флоренс, спасибо. Ты так добра. Божественный запах… – Поднеся букет к носу, викарий понюхал душистый горошек. – Отдам букет миссис Марли, пусть поставит в вазу у меня в спальне. Спасибо за цветы, Флоренс. А теперь давай-ка присядем.
Миссис Марли унесла цветы в дом, а преподобный Миллар и Флоренс сели на дубовую скамью под арочным, оплетенным благоухающим жасмином сводом, вокруг которого суетливо жужжали пчелы.
– Ну, Флоренс, как поживаешь? – спросил викарий тоном, просящим Флоренс сразу перейти к делу, а не тратить время на болтовню.
– Прихожу в себя потихоньку. Поначалу я думала, что не справлюсь с обрушившимся на меня горем. Возможно, если бы не Мэри-Элис, я и не справилась бы. Но в этой малышке живет частичка Руперта, и с каждым днем она становится все больше похожей на него.
– Рад это слышать, – улыбнулся викарий. – Невинное дитя – лучший целитель душевных ран.
– Поездка в Арнем далась мне нелегко. Однако именно там, стоя у могилы Руперта, я примирилась с его уходом. Понимаете, я ведь не видела его тела, а не видя тела, сложно поверить в то, что человек никогда к тебе не вернется.
– Именно для этого и существует похоронный обряд. Похороны устраиваются не ради мертвых. Мертвые и без того покоятся с миром. Похороны устраиваются ради нас, чтобы мы попрощались с усопшими и продолжали жить дальше.
– По вашему мнению, мы возвращаемся? – робко спросила Флоренс.
Викарий нахмурился.
– В возвышенном плане, ты хочешь сказать? В виде бесплотных духов?
– Н-не знаю… – Подобную возможность Флоренс ранее не рассматривала. – А в виде бесплотных духов – возвращаемся?
Миссис Марли вышла из дома с подносом, на котором были чашки, кувшинчик молока и заварочный чайник, поставила его на раскладной столик возле дубовой скамьи и разлила чай по чашкам. Поблагодарив экономку, викарий подождал, когда она скроется в доме, и снова повернулся к Флоренс.
– Важно понимать, что тело – принадлежность материального мира, и, когда умираем, мы оставляем тела наши, избавляясь от них, как избавляемся от надоевшего, линялого пальто, неспособного больше греть. Иное дело – душа. Душа возвращается к Богу. Представь ее в виде света, Флоренс, вечного, никогда не гаснущего света. Свет возвращается домой, туда, где он зародился. Многие верующие со мной не согласятся, но я искренне верю, что наши возлюбленные приходят к нам после кончины, чтобы быть рядом. Разумеется, большинство нас их не видят, но ведь есть и те, кто видит и чувствует их близость! Я уверен, что Руперт всегда рядом с тобой, Флоренс, словно дух-хранитель. Вас связывают крепкие узы любви, и эта любовь позволяет Руперту вернуться к тебе.
Флоренс пригубила чай.
– А вы верите в реинкарнацию? – спросила она.
На минуту преподобный Миллар погрузился в задумчивость, затем ответил, медленно и осторожно подбирая слова:
– Христианское учение не одобряет подобных воззрений, Флоренс, считает их ересью. Однако идеи переселения душ стары как мир. Последователи буддизма, каббалы и индуизма считают, что душа человеческая на пути к просветлению переходит из тела в тело в постоянной череде воплощений. Такого же взгляда придерживались ессеи и фарисеи, полагая, что душа бесконечно перерождается. Честно говоря, во времена Иисуса многие увлекались учением о реинкарнации. – Викарий умолк, посмотрел на свои руки и вздохнул: – Все возможно, Флоренс. Дурак тот, кто уверен, что обладает непреложной истиной.
Флоренс опустила чашку на стол, вытащила книгу Руперта Клинча и достала листок со стихотворением, заложенный между страницами.
– Стоя у могилы Руперта, я просила его дать мне знак. Знак, что он жив. И вот на цветочном рынке в Уэйдбридже Руперт привел меня в павильон, где в коробке со старыми книгами я откопала это.