– Ох, Обри, Обри…
Флоренс обняла его. К ее огромному сожалению, она была не в силах облегчить его страдания. Он хотел того, что она не могла ему дать.
– Ты прекрасный человек, Обри. Я без ума от тебя, честно. Ты взял меня с собой в Остербек, утешил меня в горе. Ты добрый, щедрый, терпеливый. Ты просто чудо. Не знаю, что бы я без тебя делала. Но я не та женщина, которая тебе нужна. Я – жена твоего брата и навсегда ею останусь.
– Он не вернется, Фло, – грустно прошептал Обри. – Отпусти его и живи дальше.
Флоренс ничего не ответила, а склонила голову ему на плечо, закрыла глаза и подумала о Руперте. «Жди меня, и я вернусь…»
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой –
Просто ты умела ждать
Как никто другой.
Теперь, когда до отъезда Флоренс оставались считаные дни, Обри проводил в ее коттедже все свободное время. Он не возвращался к разговору на пляже, но Флоренс понимала, что своей докучливостью Обри надеется привязать ее к себе, убедить, что без его помощи она не продержится и нескольких месяцев, и вынудить ее позабыть про Австралию.
Сборы не отняли у нее много времени. Она взяла только самое необходимое да несколько вещиц Руперта, которые хранила из сентиментальности: военные жетоны, фотоаппарат «лейка», книги, письма, запонки, свадебные карточки и одну из фотографий, снятых Рупертом тем незабываемым летом тридцать седьмого года, когда они, сидя на воротах, впервые по-настоящему познакомились друг с другом. Оставшиеся вещи она закинула в коробки и перенесла их в подвал Педревана, где им надлежало ждать ее возвращения. Она не сомневалась, что вернется.
Накануне ее отъезда Обри пошел ва-банк.
– Выходи за меня замуж, – предложил он. – Неважно, что ты меня не любишь, как любила Руперта. Просто будь со мной. А я буду заботиться о тебе и Мэри-Элис и любить вас обеих.
Но Флоренс была непреклонна.
Она окинула прощальным взглядом коттедж, где на какое-то время обрела отдохновение и покой, и захлопнула дверь.
Глава двадцать третья
– Шикарная тачка!
Колыхая телесами, Берта низринулась на переднее пассажирское сиденье автомобиля Макса и щелкнула пряжкой ремня безопасности. На старушке было платье в цветочек и кардиган, невыносимо пропахший сигаретами и дешевыми духами. Поставив на колени расшитую блестками сумочку, Берта запустила в нее руку и нашарила пачку «мальборо». Макс загрузил в багажник ее саквояж и напоследок полной грудью вдохнул свежий воздух. Шесть часов пути с курившей как паровоз Бертой представлялись ему сущей пыткой.
Макс сел за руль, и Тоби, лежавший в корзинке за его спиной, приветственно тявкнул.
– А ты ему нравишься. – Берта, обернувшись, улыбнулась песику и выпустила ему в нос струйку дыма. – Ты мой хороший.
Макс специально заехал за Бертой в Лондон, чтобы отвезти ее в Корнуолл. Воспользовавшись оказией, он переночевал у сестры, а накануне вечером встретился в пабе со старыми друзьями и всласть повеселился. И следующим утром без сожалений покинул столицу.
Всю дорогу Берта трещала без умолку и прерывала свой монолог лишь для того, чтобы основательно приложиться к оловянной, обтянутой кожей фляжке, клянясь, что в той вода. «По всей видимости, огненная», – усмехался про себя Макс. К счастью, август стоял теплый и солнечный, и Макс, не опасаясь, что Берта раскапризничается, жалуясь на сквозняк, опустил окно. Но даже с открытым окном горло его першило от удушливого смрада, и каждый глоток воздуха давался ему с огромным трудом.
– В нашем семействе много занятных личностей, – разглагольствовала Берта.
Они выехали за пределы Лондона и мчались по автостраде. Макс пропускал слова престарелой родственницы мимо ушей. Всеми забытые предки, увлекавшие Берту, его совершенно не интересовали. Его воображение будоражили только Руперт и Флоренс Даш. Он предпочел бы слушать радио или музыку в плеере, но Берта не унималась. Давно замкнувшаяся в одиночестве, она соскучилась по компании и не могла отказать себе в удовольствии как следует выговориться. Деваться Максу было некуда, разве что выскочить на заправочной станции, и старушка, до сих пор общавшаяся только с собакой, не устояла перед соблазном излить ему душу. Тоби, на зависть Макса, заснул, не успели они отъехать от тротуара, и Берта с горящими глазами приступила к семейной саге.
– Начну, пожалуй, с незапамятных времен, – распалилась она. – С 1845 года и Герберта Кларенса Винсента Клэрмонта…
Берта обстоятельно перечислила каждого родственника, подарившего свое имя генеалогическому древу. Когда они въехали в залив Гулливера, Макса трясло от усталости и раздражения. Тараторившая почти без остановок Берта в эпохальной истории Клэрмонтов – Дашей едва-едва добралась до начала двадцатого столетия!
– Хорошо, что нам еще в Лондон обратно пилить, – прохрипела Берта, озирая распахнутые ворота Педреван-парка. – Успею тебе все досказать. Эй, не гони прямо к дому, сверни на перекрестке налево.
Макс оживился. Все его чувства пришли в волнение. Наконец-то он получил доступ в заветный особняк, который прежде разглядывал с Робин лишь сквозь прореху в живой изгороди. Ему захотелось немедленно позвонить Робин, сообщить ей, что он рядом, в заливе Гулливера, и условиться о встрече. При мысли о Робин лицо его озарилось счастьем. Но оно тут же погасло, стоило уязвленной гордости напомнить, что Робин его отвергла. Наверное, лучше не ворошить прошлое, подумал он. Робин не звонила ему четыре года. Яснее ясного, что она не хочет его видеть.
Около трех часов дня они подъехали к одному из коттеджей Педреван-парка – белому домику с соломенной крышей, большим садом и высокой буковой изгородью. Тоби выпрыгнул из машины и задрал лапку у колеса. Макс выбрался из салона и с наслаждением вдохнул ароматы соснового леса и свежескошенной травы, вялившейся на солнце. Тоби залаял, дверь коттеджа отворилась, и на крыльцо вышла пожилая седовласая женщина с короткой, до плеч, стрижкой и ясными голубыми глазами.
– Рада познакомиться. – Синтия бодро тряхнула руку Макса. – Спасибо, что привез Берту из Лондона. Я очень тебе признательна.
Синтия, как и Берта, говорила на «королевском английском»: раздельно и четко, красиво артикулируя слова и правильно расставляя акценты. Она обернулась к двоюродной сестре и распахнула объятия.
– Берта! Давно не виделись!
Старушки расцеловались.
– А ты нисколько не изменилась, – заявила Берта, с восхищением оглядывая кузину.
– Ну что ты, я потолстела.
– Ах, кто бы говорил! Потолстела она! Кто потолстел, так это я. Правда, я уже полвека не слежу за своим весом. – Берта с одышкой хихикнула.
– Входите, прошу вас, – пригласила их в дом Синтия. – Полагаю, вы голодны. Но что мне делать с собакой, Берта?
– Да пусть носится где ему вздумается. Вольные просторы для него в новинку.
– А он не убежит?
– Никоим образом. Этот трусишка от меня ни на шаг не отходит. Знает, кто его кормит.
– Ну и отлично. – Синтия улыбнулась и закрыла дверь.
Оставив саквояж Берты и свой рюкзак в холле, Макс проследовал за Синтией в сад. В саду, возле арочной шпалеры, увитой фиолетовой глицинией, Синтия накрыла стол. Запоздавших к обеду путников ждали огромные миски с пастой и салатом и кувшин воды. Центр стола украшала ваза с розами. Синтия вынесла бутылку вина, и Берта охотно подставила под бутылку бокал. Макс отказался от спиртного и довольствовался водой. День выдался жаркий, и его мучила жажда. Обменявшись положенными любезностями, сестры ударились в воспоминания.
– Прошлое оживает на страницах моей книги, – патетически воскликнула Берта, – и мне не терпится узнать, что произошло со всеми нами. Жаль, я потеряла связь со многими родственниками.
– Действительно жаль, – кивнула Синтия. – А помнишь, как мы дружили когда-то? Как в Педреване было не продохнуть от теть, дядьев, сестер и братьев. Теперь же он опустел, и только Обри сиротливо скитается по его коридорам. Время от времени его навещают дети и внуки, но и они не в силах вдохнуть жизнь в этот склеп. От былого веселья не осталось и следа.
Макс слушал и налегал на пасту. Надо же, как он проголодался!
– Обри – бесчувственный эгоист, – возмутилась Берта. – Мог хотя бы для внуков расстараться и расшевелить это стоячее болото.
– У Обри много детей? – спросил Макс.
– Трое от Эллен и один от Минни, – ответила Синтия.
– А где Минни? – полюбопытствовал Макс.
– Скончалась от рака пять лет назад. Странная была женщина, неприметная. До сих пор удивляюсь, почему он на ней женился. Наверное, от безысходности. Между ними не было ничего общего. Ей больше подошла бы роль экономки, а не жены. – Синтия вздохнула. – Дети Обри живут собственной жизнью и далеко отсюда… А ведь когда-то в Педреване не умолкал смех. Мы играли в теннис, крокет и прочие дурацкие игры. Помнишь «охоту за сокровищами», Берта?
– Еще бы! Такое не забывается.
– Однажды мы искали всякий мусор, и Руперт катал нас по округе. Найти перо утки или початок кукурузы труда не составило, а вот с клоком овечьей шерсти нам пришлось повозиться. Руперт и Элиз чуть животы от смеха не надорвали! Только представь: мы с Флоренс как умалишенные гоняемся по полю за овцой, потрясая ножницами, а Руперт и Элиз наблюдают за нами из автомобиля. Элиз была слишком серьезна для подобных развлечений. Не то что мы с Флоренс. В тот год Руперт во Флоренс и влюбился. И никто из нас этого не заметил.
– А вы не могли бы рассказать мне про Руперта и Флоренс? – попросил Макс. – Меня очень занимает Руперт.
– Прежде всего должна тебе сообщить, что мой братец Руперт был словно пришелец с другой планеты, – усмехнулась Синтия. – Он ненавидел спорт, особенно теннис. Каждое лето отец нанимал тренера, который обучал нас теннисному мастерству. Так Руперт отказывался даже прикасаться к ракетке! Стоял в белом теннисном костюме, скрестив на груди руки и грозно сверкая глазами, и ни в какую не желал заниматься. Отец упрашивал его, да все без толку. Руперт понимал, что игрок из него никудышный, и не собирался попусту тратить время. Обри, напротив, был прирожденным спортсменом, чем немало раздражал Руперта: обидно, когда младший брат во всем тебя превосходит. Зато Руперт отличался недюжинным умом, хотя в школе дела у него шли неважно. Понимаешь, он не испытывал никакого уважения к авторитетам. Не выносил, когда его пытались учить жизни. А еще он обладал невероятным чувством юмора. Так и сыпал забавными остротами. Особенно он любил абсурд. А как он рассказывал анекдоты! Закачаешься. На твоих глазах он перевоплощался в героя шутки. Из него получился бы хороший актер или писатель. Руперт, несомненно, оставил бы заметный след в жизни, если бы ему суждено было ее прожить. Увы, он погиб в битве за Арнем. Флоренс чуть с ума не сошла от горя. У них была малютка-дочь, Мэри-Элис, которая так и не узнала своего отца. Ужасно, ужасно…