– Не отвлекайся, Синтия, – попеняла ей Берта, цедя вино. – Ты хотела рассказать Максу, как Руперт и Флоренс полюбили друг друга.
– Флоренс была моей самой близкой подругой, – улыбнулась Синтия, – однако она ни словом не обмолвилась мне о Руперте. Наша семья предполагала, что она влюблена в Обри. – Синтия закатила глаза. – Все были влюблены в Обри. Он был таким милашкой и не строил из себя невесть что. У него был ангельский характер. Фло, бедняжка, пунцовела всякий раз, как Обри с ней заговаривал. Мы над ней подтрунивали в семейном кругу. Бывало, я вслух читала ее письма. Она писала мне из школы-интерната, куда ее отослали. Думаю, ее родные не знали, что с ней делать. Она была совершенно неуправляема. Разумеется, не по современным меркам. В дни нашей юности мы не выходили за рамки приличия. И все-таки для своего времени Флоренс была чересчур своевольной и дерзкой. В общем, я читала ее письма, и Руперт с Обри на все лады ее восхваляли. Они считали ее забавной. Правда, Обри не испытывал к ней ни малейшего влечения. Для него Флоренс была всего лишь моей непослушной подругой. Думаю, он знал, что Флоренс души в нем не чает. Однако он никогда не смеялся над ее чувствами и не оскорблял. Обри был джентльменом до кончиков пальцев… Тем летом, тридцать седьмого года, за пару лет до войны, Руперт приехал в Педреван да там и остался. Обычно летом он мотался от Биаррица до Антиба или слонялся по Ривьере, наслаждаясь жизнью, как он это себе представлял: сидел в кафешках, курил, читал газеты или валялся в тени с книжкой в руках. Он не жаловал светское общество. Предпочитал задумчивое одиночество. И с людьми он особо не сближался, хотя люди к нему тянулись. В Руперте скрывалась загадка, мистическая тайна, и всем хотелось ее разгадать. Но Руперт мало кому открывался.
– И снова ты отклоняешься от темы! – Берта сурово посмотрела на двоюродную сестру.
– Правда? Простите, простите. Старость – не радость. – Синтия виновато улыбнулась. – Одним словом, в то лето Руперт остался в Педреване и заметил Флоренс. Я постоянно видела их вместе, однако поняла, что они влюбились друг в друга, намного позже, только когда они перестали скрывать свои отношения. Будь я повнимательнее, то, конечно, и раньше заметила бы возникшую между ними симпатию и сложила бы два плюс два, но в те дни меня закружили светские приемы, и я проворонила вспыхнувшую между ними искру. Да какую там искру! Настоящую пламенную любовь! И он и она за словом в карман не лезли, блистали остроумием и находчивостью. Руперт обычно молчал и держался особняком, но с Флоренс болтал без умолку. Они были друг другу под стать: задиристые, самоуверенные. Мне кажется, самоуверенность сродни красоте, она привлекает. И при всем при том и Руперт, и Флоренс были самыми добрейшими людьми, которых я знала. Прекрасно помню, когда пазл в моей голове сложился целиком и полностью. Это произошло в Истборне. Мы завершили обучение в пансионе благородных девиц, и директриса устроила выпускной бал. Руперт и Обри были нашими кавалерами. Тогда я еще думала, что Флоренс без ума от Обри. Обри пригласил Флоренс на танец. Но, как только он закончился, их пару разбил Руперт. Увел у брата Флоренс и закружил ее по залу. Они так смотрели друг на друга, что у меня дух перехватило. Это была страсть, которой я не видела ни у кого ни до, ни после. И тут до меня дошло, что я ошибаюсь. Флоренс больше не мечтала об Обри. Теперь ее сердце принадлежало Руперту.
– Романтика! – вскричала Берта, потянулась за бутылкой и налила вина в опустевший бокал. – Руперт был чертовски привлекателен.
– Думаю, Обри почувствовал себя уязвленным. Он привык ко всеобщему поклонению, воспринимал его как должное и считал, что может заполучить любую девушку, какую захочет. И когда девушка, которую он почти не замечал, влюбилась в его брата, он тотчас захотел влюбить ее в себя. Но он опоздал. Руперт и Флоренс поженились в начале войны. Печально, что они толком и пожить-то вместе не успели.
– А что сталось с Флоренс после гибели Руперта? – спросил Макс.
– Она себе места не находила. Даже узнав, что тело Руперта нашли и захоронили, она не потеряла надежды увидеть его вновь. Верила, что произошла ошибка и Руперт вернется. Бедняжка, она не желала примириться с его смертью. Тогда Обри отвез ее в Нидерланды, на могилу Руперта. По-моему, это очень ей помогло. Родители и мы с Джулианом, моим братом-близнецом, тоже ездили в Нидерланды, но позже. Для Флоренс та поездка была поистине судьбоносной. Обри, добрая душа, ходил за ней как приклеенный. Он никого не мог оставить в беде. Кроме того, он неровно дышал к Флоренс. Это точно. Я видела, с какой нежностью он глядел на нее, слышала, с какой теплотой отзывался о ней. К сожалению, Флоренс так до конца и не оправилась от потери Руперта. Она переехала сюда, – Синтия обвела глазами гостиную, – и правильно сделала. Здесь, под боком, у нее была и семья Руперта, и ее собственные бабушка с дедушкой, которые жили в «Мореходах». Сейчас их особняк превратили в отель.
– Да, я в нем останавливался, – произнес Макс.
– Потому что в нем бывал Руперт?
– Нет, я не знал, что Флоренс жила в «Мореходах», пока мне об этом не рассказала Берта.
– Жду не дождусь, когда открою написанную тобой книгу, – задумчиво протянула Синтия.
– Жду не дождусь, когда допишу ее. Она продвигается с таким скрипом, – пожаловалась Берта, едва ворочая языком. Она зашлась в кашле и припала к бокалу, с хлюпаньем всасывая вино.
– Однажды Фло объявила, что уезжает в Австралию, – продолжала Синтия. – Для нас это было громом посреди ясного неба. Мы и представить не могли, что она уедет и заберет с собой Мэри-Элис! Уедет и никогда не вернется! Но она уехала и не вернулась.
– Полагаете, ей невыносимо было жить здесь без Руперта? – нахмурился Макс.
Синтия вздохнула.
– Помню, она сказала мне как-то, что все в Педреване напоминает ей о кончине Руперта.
– Вы поддерживали с ней связь?
– Поначалу – да. А затем наша переписка увяла. Ее мама вернулась вместе с мужем… Как его звали?
– Оливер, – высокомерно хмыкнула Берта. – Они пробыли в Австралии пару лет.
– А Флоренс осталась? – уточнил Макс.
– Она снова вышла замуж. Написала мне, прислала фотографию вместе с новым супругом. Он был австралийцем, и она обосновалась на его родине. Печально, ибо мы так никогда и не увидели дочь Руперта. Разумеется, мы обменивались рождественскими открытками. Когда умерли мои родители, на короткое время мы возобновили сердечную переписку. Она сообщала мне о смене адреса всякий раз, когда переезжала. Насколько знаю, сейчас она живет вместе с дочерью и зятем. Ее второй муж давно скончался. Она не навещала нас в Англии, а я не летала к ней в Австралию: слишком далеко. Да и перелеты я ненавижу.
– Это у нас семейное, – проворчала Берта. – Пойду-ка прилягу. Что-то меня в сон клонит.
– Я покажу тебе комнату. – Синтия вскочила со стула. – А где твой песик?
– Тоби? Я что, взяла его с собой?
– Да, взяла.
– Я найду его, – сказал Макс и, насвистывая, двинулся на обход сада.
– В глаза ему только не смотри, – напомнила Берта.
Приминая траву, она дошаталась до двери и скрылась в доме.
В саду Тоби не было. По крайней мере, на свист Макса пес не отозвался: видимо, отправился самостоятельно исследовать Педреван-парк. Макс решил немного побродить по окрестностям и поискать его, а в случае неудачи отправиться в залив Гулливера. Возможно, там, в пабе, он случайно наткнется на Робин. Другой причины заявляться в город у него не было, а упускать шанс повидаться с Робин ему не хотелось. Вдруг фортуна улыбнется ему?
По подъездной дорожке Макс добрался до перекрестка и свернул к особняку. Если Обри застукает его и обвинит в нелегальном проникновении на территорию частной собственности, он объяснит, что приехал к Синтии и ищет потерявшегося пса по кличке Тоби.
Бредя по тропинке, Макс размышлял о Флоренс. Подумать только, жена Руперта до сих пор жива! Его поражало не столько ее долголетие – в конце концов, она разменяла всего лишь седьмой десяток, сколько сам факт ее существования. Ведь, по сути, она была его, Макса, супругой по прошлой жизни. И он когда-то любил ее. Любил и ничего об этой любви не помнил. Невероятно… Конечно, Робин, Ольга и Дафна не раз говорили ему, что реинкарнация подразумевает забвение и человек теряет воспоминания о предыдущих воплощениях, чтобы сосредоточиться на реальной жизни, а не отвлекаться на сожаления о прошлой. Но Макс знал, что в глубине души, на уровне подсознания, он до сих пор любит Флоренс. Возможно, они с Флоренс провели вместе не одну жизнь. Не исключено, что снова встретятся в будущем. Интересно, сколько людей в современном мире что-то значили для него в прошлых своих воплощениях? И почему его не посетило дежавю при знакомстве с Синтией, его предполагаемой сестрой? Будь он и вправду реинкарнацией Руперта, разве не ощутил бы он в ней родственную душу?
Забыв про Тоби, Макс размашисто шагал по дорожке. Из-за деревьев показался величественный особняк, и Макс застыл как вкопанный. Он узнал его! Когда-то он его уже видел! Макс тут же одернул себя: разумеется, когда-то он его уже видел – издалека, через прореху в заборе. И, конечно же, он его узнал, потому что хотел узнать, потому что не раз и не два любовался подобными особняками в елизаветинском стиле. Стиль есть стиль, он везде одинаковый. И все-таки Макса не покидало странное чувство, что между ним и особняком есть какая-то связь. Однако это ощущение было столь неуловимым, что он не сумел ни удержать его, ни осмыслить. Отголоском позабытого воспоминания, терпким ароматом, подхваченным и унесенным ветром, мелькнуло оно в его душе и рассеялось без остатка.
Макс спохватился, что без разрешения топчется по чужим владениям, и свистнул Тоби. Тоби не объявился. В саду не раздавалось ни звука, и только лениво чирикали в кустах птицы. Оставив собаку на произвол судьбы, Макс направился к коттеджу.
Он решил посвятить Синтию в историю с реинкарнацией и собрать дополнительный материал для книги Дафны. Благо уставшая Берта храпела наверху, и ему выпал удобный случай поговорить с Синтией наедине. Синтия заварила кофе, и они уселись на веранде, под лучами заходящего за деревьями солнца. Синтия выслушала его с интересом и, когда Макс закончил, скептически тряхнула головой.