– Грандиозная эпопея, Макс. Слов нет. В переселение душ я не верю, но викарий после отъезда Флоренс рассказал мне кое-что любопытное. Понимаешь, он считал, что перемена мест пойдет Флоренс на пользу. Что, покинув Педреван, она снова заживет нормальной жизнью. По его словам, Флоренс нашла какое-то стихотворение на цветочном рынке. Подробностей не помню, но вроде бы она решила, что это стихотворение – послание от Руперта. Стихотворение называлось «Жди меня», и в нем были такие строки: «Жди меня, и я вернусь». Флоренс вбила себе в голову, что Руперт вернется. Правда, в каком виде – в образе духа или в человеческом обличье, – я не поняла. Преподобный Миллар высказал догадку, что речь шла о духовном воссоединении, так как Флоренс к тому времени примирилась с гибелью Руперта. Но теперь, когда ты упомянул реинкарнацию, я начинаю подозревать, что Флоренс ждала возвращения Руперта во плоти.
Голубые глаза старушки сияли добротой.
– Мне бы очень хотелось, чтобы твоя история сбылась, Макс, и чтобы Руперт ожил. Но, согласись, в это трудно поверить. Перевоплощение в тело другого человека кажется мне довольно сомнительным. Знаю: идея реинкарнации не нова, – но меня подобные идеи не занимают. – Синтия нежно улыбнулась. – Я не фанатичная христианка, и реинкарнация не идет вразрез с моими религиозными убеждениями. Просто не верю в переселение душ. Оно кажется мне неправдоподобным, чем-то из области фантастики. Но я рада, что ты поделился своими воззрениями. Теперь понимаю, почему ты интересуешься Рупертом. Должна признаться: ты и в самом деле похож на него, хотя вы с ним родственники, так что в вашем сходстве нет ничего экстраординарного. Если встретишь Обри, о реинкарнации не заикайся, он на нее не клюнет. Он вообще не расположен говорить о Флоренс или о прошлом как таковом. Ее отъезд глубоко ранил его. В лице Флоренс он потерял близкого друга.
Синтия задумчиво прищурилась.
– Посмотрим, смогу ли я завтра уломать Обри, чтобы он разрешил вам осмотреть Педреван. Обри не желает видеть Берту, не хочет подвергаться допросам о прошлом нашей семьи. Поэтому и избегает нас. Но никто не лишит меня права водить экскурсии по отчему дому. Обидно проделать такой путь и вернуться, не заглянув в особняк.
– Спасибо, Синтия. Я с удовольствием осмотрел бы ваш дворец.
– Ну, поживем – увидим. А сейчас давай-ка отыщем этого блохастого проказника. – Синтия засмеялась и встала со стула. – Заодно отведу тебя в спальню.
– А затем я съезжу в город. Тут живет один мой знакомый. Надеюсь увидеться с ним в пабе.
– Чудесная задумка. Ужин я подам в восемь. Посидим по-простому.
– Я очень признателен вам за приглашение, – рассыпался в благодарностях Макс, поднимаясь за Синтией по ступенькам узенькой лестницы.
– Это я должна тебя благодарить. Ты оказал мне большую любезность. Грустно, знаешь ли, коротать свой век в одиночестве. Я похоронила мужа пять лет назад, но мне до сих пор не верится, что его нет. Я очень рада твоему обществу. Ты как-никак член семьи.
Спальня показалась Максу уютной: у стены стояла впечатляющих размеров двуспальная кровать, на комоде, в вазе, – заботливо собранный рукой Синтии букет душистого горошка. Макс бросил рюкзак на постель, и в ту же секунду из-под кровати выкатился Тоби.
– Ну слава богу, – воскликнула Синтия. – Не надо рыскать за ним по округе!
– Не смотрите ему в глаза! – предупредил Макс, но не успел он договорить последнее слово, как песик оседлал ногу Синтии.
– Вот черт! – выругался Макс, а Синтия, стряхнув пса, рассмеялась.
Макс въехал в город и припарковался возле паба. Сгущались сумерки. Улицы залил теплый, желто-красный, медовый свет летнего закатного солнца. Макс в надежде увидеть Робин заглянул в паб. Вероятность подобной встречи была крайне мала, но он положился на интуицию. До сих пор она его не подводила.
Макс направился к барной стойке, когда из-за столика, где сидела компания мужчин, поднялся Даниэль.
– Даниэль! – бросился к нему донельзя обрадованный Макс. – Привет!
– Макс? – изумленно вытаращился Даниэль. – Что ты здесь делаешь?
– Навещаю престарелую родственницу. Как поживает Робин?
Судя по кислому виду Даниэля, восторгов Макса от их случайной встречи он не разделял.
– Хорошо, – скривился он. – Робин поживает хорошо… Давненько мы с тобой не виделись.
– Четыре года! Со дня вашей свадьбы.
– А, ну да.
– И почему мы перестали общаться? Глупо, правда?
– Ты тут надолго?
– На выходные. Послезавтра уезжаю.
Даниэль задумчиво кивнул.
– Я скажу Робин, что ты приехал.
– И дай ей мой номер. – Макс кинулся к бармену, попросил у него клочок бумаги и ручку и нацарапал телефонный номер коттеджа Синтии. – Я остановился у родственницы. Может, поужинаем завтра вечером все вместе? Я так по вам соскучился.
– Да, конечно. Великолепная мысль. Робин созвонится с тобой, и вы обо всем договоритесь.
– Отлично, – расплылся в улыбке Макс. – Тогда до завтра!
Даниэль ушел, и Макс плюхнулся на стул перед барной стойкой.
– Будьте добры, пинту пива, – заказал он и блаженно вздохнул: завтра он увидит Робин.
Глава двадцать четвертая
Весь вечер Макс провел как на углях, ожидая звонка Робин, но Робин не позвонила. Поужинав с Синтией и Бертой, разочарованный Макс в половине одиннадцатого поднялся на второй этаж и отправился на боковую. Так поздно Робин звонить не станет. Возможно, он услышит ее завтра с утра.
Большая удобная кровать, шелест листьев и уханье совы, пролетавшей мимо распахнутого окна, навевали крепкий здоровый сон, но Макс спал плохо. Ворочался с боку на бок, снедаемый волнением и беспокойством, и гадал, что случилось. Почему Робин не позвонила? Они не виделись целых четыре года! Почему, узнав от Даниэля, что Макс приехал в залив Гулливера, она не ринулась к телефону, не сорвала с рычага трубку и не набрала его номер? В чем дело?
В половине шестого робко защебетали птахи, и рассветные лучи опасливо вползли в комнату сквозь неплотно задернутые портьеры. Макс проснулся весь разбитый: тревога не только не покинула его, но даже усилилась. Он очень надеялся, что Робин позвонит ему после завтрака.
Валяться в постели дальше не имело смысла. Макс оделся, схватил камеру и на цыпочках, чтобы Тоби не проснулся и лаем не всполошил Синтию, прокрался в холл. Берта за ужином выпила столько вина, что ее не разбудил бы и пушечный выстрел. В преддверии суеты наступающего дня сад упивался последними мгновениями тишины. Макс сфотографировал особняк и прогулялся вдоль живой изгороди, любуясь цветами и кустами, подернутыми росистой вуалью. Но и пробуждающаяся природа не утешила и не ободрила его. Похоже, Робин не стремилась увидеться с ним. Не зря она пропала на целых четыре года. Возможно, он действительно потерял ее навсегда.
С безысходной тоской он вспомнил, как поцеловал Робин в гроте. Этот поцелуй не стерся из его памяти, не потерял сиятельного блеска. Он не забыл ни ее тела, прильнувшего к его груди, ни нежности ладони на своей щеке, ни шелковистости губ. Он до сих пор ощущал губы Робин на своих губах. Как естественно все произошло между ними. Они явно были созданы друг для друга. Он знал это, знал наверняка, хотя терпеть не мог ходячих клише. Он нетерпеливо нарезал круги по саду, размышляя о своей бездонной любви к Робин. Она была красива и притягательна. Но Макса влекло к ней не только физически, но и духовно. Ни с одним человеком, ни с женщиной, ни с мужчиной, он никогда не испытывал ничего подобного. Робин была первой и единственной, с кем он мог поговорить по душам, ничего не скрывая, способной выслушать его и понять. Рядом с ней он чувствовал себя гармоничным и цельным, освобожденным от неуверенности и неприкаянности, несбыточных желаний и одиночества. И вдруг его осенило: какая разница, замужем Робин за Даниэлем или нет? Главное – чтобы она присутствовала в его жизни и он мог иногда позвонить ей и услышать ее голос. Голос верного друга. Странно, что она до сих пор не дала о себе знать. Не в ее характере поворачиваться к друзьям спиной. Возможно, Робин не позвонила ему вчера умышленно. Если она не позвонит и сегодня, значит, она вычеркнула его из своей жизни.
В восемь часов, когда Синтия спустилась в кухню, Макс сидел за столом и листал альманах корнуолльских пляжей, найденный им в гостиной. Рядом, на столе, покоилась «лейка». Синтия подняла ее и с любопытством повертела в руках.
– У Руперта была похожая камера, – сказала она. – Он любил фотографировать. Думаю, если бы он не погиб, мог бы стать профессиональным фотографом. Он был настоящим художником. Жаль, что его жизнь так рано оборвалась и он не проявил всех граней своей уникальной личности.
Синтия и не предполагала, какую бурю подняла в душе Макса.
– Руперт любил фотографировать? – ошеломленно вскричал он.
Глаза Синтии озадаченно расширились. Она улыбнулась и положила фотоаппарат на стол.
– Да. И очень гордился своей «лейкой». Он с ней почти не расставался. Что ты хочешь на завтрак?
Макс попросил кофе и тосты. Пока Макс завтракал, Синтия развлекала его беседой. Берта к завтраку не спустилась – спала наверху.
– Кстати о камерах, – сказала Синтия, поднимаясь. – Я кое-что вспомнила посреди ночи. У меня есть фотография, на которую, возможно, ты не откажешься взглянуть.
Сильвия исчезла в комнате и через минуту появилась с серебристой рамкой в руках.
– Это Руперт и Флоренс в день свадьбы. Единственный снимок, где они вместе. Я подумала, надо бы тебе его показать.
Старушка протянула фоторамку. Макс покопался в себе, отыскивая сполохи дежавю, но не нашел их. А нашел только восхищение и неприкрытый интерес. От улыбок Руперта и Флоренс исходил солнечный свет. Неотразимый голубоглазый Руперт, высокий и элегантный, с зачесанными назад темно-каштановыми волосами, мыском опускавшимися на лоб, как у кинозвезды, сражал наповал. Тоненькая Флоренс, едва достававшая ему до плеча, женственная и пленительная, в ниспадающем волнами платье, не уступала ему в красоте и изысканности. Вместе они смотрелись очень романтично. Реинкарнация реинкарнацией, но от мысли, что смерть разлучила эту молодую чету влюбленных, не дав им вкусить прелести совместной жизни, Макс опечалился. Он вглядывался в лицо Руперта, сравнивая себя сегодняшнего с человеком, которым был раньше, и грустил. Грустил, ибо не мог показать фотокарточку Робин.