– Ты обещала не расспрашивать меня о родне, – сказал как отрезал Обри.
Синтия нахмурилась.
– Фло поклялась, что наши дети вырастут лучшими друзьями, как мы с ней, но, видимо, жизнь рассудила иначе и развела нас по разные стороны океана. Никогда не прощу себе, что потеряла с ней связь. И почему я все пустила на самотек?
Макс кожей чувствовал, что Обри тихо закипает от раздражения и при имени Флоренс волосы на его теле становятся дыбом. Однако Сильвия и Берта увлеченно перемывали косточки подруге детства. Макс и сам задавался вопросом, почему Флоренс уехала. Возможно, решил он, она покинула Англию, чтобы очиститься от страданий и начать новую жизнь. К сожалению, он совсем не знал ее, по крайней мере в этой жизни, и не осмелился высказать свои догадки.
– Какой ужас – лишать дочь общения с семьей ее родного отца! Бедная крошка! Сколь много она потеряла! Сколько любви недополучила! – распиналась Берта.
– Ну, – утихомирила ее Сильвия, – не забывай, что Флоренс в Австралии снова вышла замуж. Долг приказал ей остаться на родине второго мужа.
Губы Обри трагически изогнулись, и Макса вдруг осенило: «А ведь Обри, похоже, без памяти любил Флоренс, – промелькнуло в его голове. – Любил безответно, несчастливо». Слишком уж узнаваема была печать страданий на лице старика. Эта печать – черная метка неразделенной любви – часто отражалась в зеркале самого Макса.
– Не хотите ли осмотреть сад? – спросил Обри, и Макс понял, что терпение старика на пределе.
Только желание прекратить дальнейшие расспросы, не прибегая к грубости, могло вынудить Обри искать спасения в обществе постороннего ему человека и пригласить того в сад.
– Спасибо, не откажусь, – ответил Макс.
– Замечательно, – повеселел Обри, и благодарная улыбка промелькнула у него на лице.
Он свистнул собак и быстро промаршировал из гостиной, оставив Синтию и Берту пялиться на портрет и обсуждать Флоренс и ее второго мужа.
Выбравшись из дома, Обри с упоением вздохнул, сбрасывая с плеч иго сестры и кузины, и медленно пошел по лугу. Макс не отставал. Обрадованные собаки самозабвенно шныряли по кустам.
– Вы впервые в заливе Гулливера? – спросил Обри.
– Нет, я бывал здесь несколько раз. Останавливался в «Мореходах». Знаете, где это?
Обри кивнул.
– Когда-то это был частный особняк. По-моему, он попал в хорошие руки. Эдвина и Гриф пылинки с него сдувают.
– Да, в их отеле чувствуешь себя как дома.
И Макс рассказал Обри о Робин. Его прорвало, снесло крышу, как у закипевшей на плите кастрюли, миг – и бурлящая вода вылилась через край. До этой секунды он не собирался признаваться: трагическая история его любви к Робин не предназначалась для чужих ушей. Но что-то подкупило его в Обри, внушило доверие. У Обри было доброе и благосклонное сердце. Обри не понаслышке знал о неразделенной любови.
– Я тупой идиот, – проскулил Макс, выговорившись. – Не следовало признаваться ей в своих чувствах. Я все испортил.
Обри нахмурился.
– Позвольте с вами не согласиться, – размеренно произнес он. – Если бы вы не признались ей в своих чувствах, всю оставшуюся жизнь терзались бы вопросом, что сталось бы, решись вы на подобную откровенность. – Обри пожал плечами. – Жизнь продолжается, Макс. Не докучайте Робин, и, возможно, она к вам вернется.
– Вряд ли. Теперь она замужем за Даниэлем. Она родит ему кучу детишек, и ей станет не до меня. Если бы она хотела увидеться со мной, то позвонила бы мне еще вчера. Я ее знаю. Она очень порывистая. Не в ее натуре откладывать. Она просто не желает общаться со мной. Думаю, я смутил ее… – Макс хмыкнул. – Но хоть режьте меня, а о поцелуе я ни капли не сожалею.
– Еще бы вы сожалели, – улыбнулся Обри. – Никто из нас не сожалеет о поцелуях.
По тенистой аллее они подошли к корту. Зеленая сетка-рабица покрылась бурой ржавчиной, теннисный корт, захламленный опавшими листьями и веточками, буйно зарос сорняками.
– Представляете, когда-то это была идеальная площадка для игр, – изумленно покачал головой Обри, словно впервые увидел корт в столь плачевном состоянии. – Жаль, что я его запустил.
– Синтия рассказывала: вы были отличным теннисистом.
– Был в свое время. Теперь уже и не вспомню, когда в последний раз брал в руки ракетку. – Обри провел пальцем по сетке и замолчал. Молчал он долго, а когда снова заговорил, голос его звучал уныло и глухо: – Забавно, какие фортели проделывает с возрастом память…
Он обернулся и посмотрел на Макса.
– Надеюсь, вы не сочиняете книгу о нашей семье?
– Нет. Я погрузился в историю семьи, когда узнал о гибели Руперта в битве за Арнем. Понимаете, я сам служил в армии, и мне стало любопытно.
– Не сдавайтесь, Макс, – внезапно перебил его Обри. – Жизнь коротка и дается нам только раз. Я сдался, смирился с потерей любимого для меня человека и потом всю жизнь горько в этом раскаивался. Ненавижу групповой портрет в гостиной. Он напоминает мне о том, что я потерял, о том, что у меня была возможность все изменить, но я ею не воспользовался. Если вы твердо решили порвать с вашей любимой – рвите без жалости. Рвите и идите без оглядки вперед, не позволяя прошлому отравить вам жизнь в настоящем.
Макс, потрясенный такой откровенностью, совершенно неожиданной от незнакомого человека, в немом обожании уставился на Обри. На ум ему вновь пришли слова Робин: «В противном случае наша жизнь показалась бы мне ужасно печальной: встречаться с людьми в первый и последний раз так безотрадно». Неужели они с Обри встречались в прошлых своих воплощениях и их души интуитивно признали друг друга?
– Вы чем-то напоминаете Руперта. – Губы Обри, перестав нервно дергаться, изогнулись в тонкой улыбке. – Оба предпочитаете «лейку». Удивительно, в каких немыслимых сочетаниях проявляются гены в последующих поколениях. Не откажетесь пройтись со мной до фермы? Мне не очень хочется возвращаться к Берте. Она назойливее комара.
Обри направился к утопающему в траве крокетному полю.
– Мне ее обратно в Лондон везти, – улыбнулся Макс, двинувшись за ним.
– Матерь Божья! Завидую вашему терпению!
– Все бы ничего, если бы она не курила.
– Вы не поверите, но в молодости нам внушали, что курение полезно для здоровья. А вы не хотите отправить Берту назад поездом?
– Увы, нет. Я обещал отвезти ее на машине, а я держу слово.
– Ах да, слово офицера и джентльмена, – засмеялся Обри. – Тогда у вас один выход – перенести невзгоды с гордо поднятой головой.
– И выслушивая ее бесконечные панегирики нашей семье, – подхватил Макс. – По-моему, она никогда не допишет книгу.
Обри недоуменно вскинул бровь, и Макс пояснил свою мысль:
– Мне кажется, она использует книгу как предлог, чтобы общаться с вами при каждом удобном и неудобном случае.
– Вероятно, вы правы. Все мы тем или иным способом боремся с одиночеством.
– А какой способ избрали вы, Обри?
– Пока – никакой, но, думаю, начну с того, что приведу в порядок теннисный корт и отполирую старые спортивные трофеи. – Обри улыбнулся. – Не желаете на них взглянуть?
Глава двадцать пятая
Робин не позвонила. Макса глубоко задело ее пренебрежение, однако беседа с Обри смягчила обиду: в самом деле, глупо позволять прошлому калечить жизнь в настоящем. Достаточно взглянуть на согбенного неудачами Обри, чтобы постичь эту нехитрую истину. Взяв в спальне с комода серебристую рамку с фотографией Робин, Макс убрал ее в буфет. Хватит унывать. С безответной любовью покончено. Надо двигаться дальше.
Прошло несколько месяцев. Макс вдохновенно работал, находя в работе спасение от бед. С девушкой он расстался и, свободный как ветер, флиртовал со всеми подряд. От желающих переспать с ним отбоя не было, но ни одной красотке не удавалось приворожить его надолго. Максу нравилось жить в Сомерсете. Он обзавелся внушительной группой друзей и подумывал о покупке дома. Пора было где-то укореняться. Робин и Руперта Даша он выкинул из головы. Вероятно, он поставил бы жирную точку и в своих исследованиях, если бы Дафна не прочистила ему мозги, напомнив о возложенной на него миссии.
Она дописала книгу и перед отправкой книги в издательство попросила Макса ознакомиться с посвященной ему главой. Макс в нетерпении ожидал курьера. Когда привезли рукопись, он уселся за кухонный стол и погрузился в чтение. Читал он не торопясь, смакуя каждое слово, каждую фразу, стремительным потоком возвращавшие его в прошлое: к позабытым мечтам и ясновидящей Ольге Грут, к регрессивному гипнозу и расследованию, к заливу Гулливера, Чарли Шоу, Берте Клэрмонт, Синтии и Обри Даш. Наконец душа его встрепенулась и наполнилась восторгом – его неизменным спутником на дороге самопознания. Паруса его корабля заполоскались на ветру, и жажда приключений вновь погнала его вперед, к новым открытиям. В приложенной к рукописи записке Дафна упоминала телевизионное интервью и интересовалась, не хочет ли Макс выступить перед широкой аудиторией. Оробевший Макс мгновенно представил брезгливо скривившуюся Элизабет. Робин убеждала его, что людей, подобных Элизабет немного, но Макс до сих пор чувствовал враждебное отношение окружающих к своим верованиям и не желал совать голову в петлю. По крайней мере сейчас, пока еще свежи рубцы от издевок и насмешек. Однако неугомонный ветер, рвавший его паруса, раздул в его сердце искру отваги, и Макс подумал, что если его история действительно важна для людей, то он, пожалуй, ее расскажет. И телевидение для этой цели подойдет как нельзя кстати.
Он набрал номер Дафны и поделился своими мыслями.
– Я понимаю вашу озабоченность, – ответила она. – Чтобы отстаивать свои убеждения, требуется мужество, дорогой мой. Разумеется, кто-то сочтет ваши признания нелепой чушью, однако другие – люди, которые ищут смысл жизни, – благодаря вашему выступлению поймут, для чего их послали на эту землю. Вам не просто так даровали возможность вспомнить прошлую реинкарнацию. Вам сделали бесценный подарок, и вы обязаны им поделиться. Не поддавайтесь сомнениям. Сомнения – голос вашего эго. Прислушайтесь к голосу сердца, высшег