акими людьми, как по волшебству, завязывается с первых мгновений, и кажется, что вы обрели не нового друга, а встретили старого, с которым долгое время не виделись.
Экскурсия по музею навеяла на Макса тоску. Он бесцельно бродил по Остербеку, сыгравшему фатальную роль в битве, и думал о Руперте, который так и не добрался до этой деревни и последние двадцать четыре часа жизни провел, сражаясь в лесах и на вересковой пустоши. На Макса навалилось страшное одиночество, невыносимое и мрачное.
Покинув Остербек, он направился к пустоши Гинкеля. Подробно изучив карту Чарли Шоу, он сообразил, что ему следует прокатиться по Амстердамсевег и найти стоянку автомобилей. Сочтя кафе на противоположной стороне дороги подходящим для этого местом, он втиснул «альфа ромео» на парковку и выбрался из машины. Перед ним расстилалась вересковая пустошь, на которую днем 18 сентября 1944 года приземлился Руперт. Макс задрожал. По его телу прокатился волнительный трепет: он был на этой пустоши раньше. Он видел ее полвека назад и теперь вспоминал немного подзабытый, но знакомый пейзаж. Одинокий странник, Макс глубоко вздохнул, и его затрясло от макушки до пяток. Земля вздрогнула, словно при землетрясении, и ушла у него из-под ног. Он покачнулся, взмахнул руками, но не упал, а распахнул сердце, отворил ворота памяти, и кошмарные образы и видения, пробужденные когда-то регрессивным гипнозом, вырвались на свободу из глубин его подсознания. И он воочию узрел их – призраки давным-давно усопших бойцов.
Макс вернулся в кафе, заказал чашечку кофе и поколесил дальше. Сверяясь с картой, он медленно ехал по песчаной колее на юго-запад, к железнодорожному полотну, держа пустошь Гинкеля по правую руку. Руперт, должно быть, следовал этим же маршрутом, когда пешком пробирался к лесистому холму на севере Арнема. Максу хотелось ударить по газам, но его машина была не приспособлена для гонок по бездорожью, и он сдерживался. Через пару сотен метров показались проволочная изгородь и железнодорожная ветка Амстердам – Арнем. Колея свернула налево, Макс послушно крутанул руль и чертыхнулся, когда днище автомобиля заскрежетало по песку. 17 сентября 1944 года, перед началом сражения, здесь высадилась 1-я британская воздушно-десантная дивизия. За прошедшие пятьдесят лет местность нисколько не изменилась. Те же леса и ту же вересковую пустошь видел когда-то Руперт Даш в последний день жизни. Железнодорожная насыпь заслоняла обзор, и Макс, углядев протекавшую под насыпью сточную канаву, свернул с колеи и припарковался.
Выбрался из автомобиля и пешком двинулся на северо-восток через вересковую пустошь, повторяя путь трагически отступавшей «Десяточки». Воображение рисовало Максу творившийся на поле хаос: рассекающие небо планеры, высадку польской парашютной бригады, безжалостно теснимые немцами 10-й и 156-й батальоны. Сцены битвы, преследовавшие его по ночам и в состоянии гипнотического транса, оживали у него на глазах, и снова, как и полвека назад, здесь, на вересковой пустоши, разгоралось сражение. Отыскал Макс и ферму Йоханнахуве, куда в злополучный день 19 сентября стремился попасть Руперт. Ферма стояла на том же месте, что и в 1944 году. Если бы ее стены могли говорить, они рассказали бы Максу о последних мгновениях жизни Руперта. Макс пытался вспомнить себя в теле Руперта, увидеть прошлое его, Руперта, глазами, однако память о былом воплощении возвращалась к нему спутанными и бессмысленными обрывками, словно разорванные в клочья бесформенные облака.
Ближе к вечеру Макс снова очутился на окраинах Остербека, на военном кладбище. В озерно-голубых небесах полыхало багряно-оранжевое солнце. Дул пронизывающий ветер. Удлинялись тени, ползли по траве зловещими силуэтами. Макс знал, куда направляться. Чарли подробно объяснил ему, где похоронили Руперта: в четвертой могиле от могилы капитана Лайонела Керипеля, удостоенного Креста Виктории, высшей военной награды Великобритании за героизм. Капитан пожертвовал жизнью, прикрывая отступление роты, когда противник выбил их с занимаемых рубежей, удержать которые не представлялось возможным.
На кладбище, содержавшемся в образцовом порядке, царили мир и покой. Вдоль скошенной травы возвышались ровные ряды надгробных плит из портлендского известняка.
Макс почтительно пробирался между могильных камней, пока не нашел могилу Руперта. Остановился и, не веря своим глазам, прочел эпитафию.
КАПИТАН
Р. Дж. ДАШ
ПАРАШЮТНО-ДЕСАНТНЫЙ БАТАЛЬОН
КОРПУС АРМЕЙСКОЙ АВИАЦИИ
19 СЕНТЯБРЯ 1944 ГОДА, 28 ЛЕТ
БЛАЖЕННЫ
ЧИСТЫЕ СЕРДЦЕМ,
ИБО ОНИ БОГА УЗРЯТ.
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАТФЕЯ: ГЛАВА 5, СТИХ 8
Макс изумленно смотрел на надгробие. Неужели в земле, у него под ногами, покоятся останки его предыдущего воплощения? Неужели он действительно жил прежде и был кем-то другим? На него накатила слабость, и он почувствовал себя безвольным листком, гонимым ветром от одной жизни к другой, от одной смерти к следующей. Эмоции захлестнули его. Вдруг слабость исчезла, рассеялась, как туманная дымка под лучами жаркого солнца, и Макс понял, зачем явился на свет. Постиг смысл приключившегося с ним чуда, и душа его преисполнилась благодарности, спокойствия и умиротворения. «Жизнь, смерть, повторное рождение, – озарило его, – не что иное, как бесконечно повторяющийся цикл. Но раз за разом умирает одно только тело, душа же путешествует и возрождается вновь и вновь, надеясь достичь просветления».
Какое счастье, что он знает, кем был прежде. Какой подарок преподнесла ему судьба, убедительно доказав, что истинное «Я», душа, не исчезает вместе с разлагающимся в земле телом, а воспаряет, торжествуя, над материальным миром, где она – лишь временный гость. Ему позволили заглянуть в прошлую реинкарнацию и осторожно подвели к осознанию смысла жизни с одной целью – чтобы он написал вместе с Робин книгу. Книгу, благодаря которой читатели приобщились бы к его опыту и уверились бы так же горячо и искренне, как уверился он сам, что смерти не существует, а жизнь – вечна.
Он вскинул голову и вздохнул, глубоко и радостно. Божественный дух напитал его энергией и подарил ему крылья, и на краткий сказочный миг Макс взмыл ввысь и растворился в небытии, презрев границы пространства и времени.
Уголком глаза он заметил чью-то фигуру. С отдаленного конца кладбища к нему, приминая траву, быстро шла девушка. Макс прищурился, не понимая, кто это, хотя походка девушки показалась ему смутно знакомой. Девушка приближалась. Макс не отрываясь смотрел на нее: длинные белокурые волосы, серьезный, глубокомысленный взгляд, миловидное лицо… Робин!
Он заморгал. Невероятно. Обман зрения! Как она его отыскала? Ах да, он же звал с собой Дафну! Видимо, Дафна позвонила Робин и упомянула о поездке.
Разглядев его среди надгробий, Робин ускорила шаг. Глаза ее светились сочувствием и любовью, на губах блуждала приветливая, застенчивая и нежная улыбка. Подойдя вплотную, она, ни слова не говоря, взяла его за руку и посмотрела на могилу Руперта. Прочитала эпитафию и медленно покачала головой. Макс знал, о чем она думает, и, боясь потревожить ее сосредоточенное молчание, тихонько сжал ее руку. В ответ она сжала его ладонь. Так они и стояли, безмолвно, вдвоем, понимая, что это только начало и впереди их ждет трудная, но важная работа.
Наконец Макс не выдержал.
– А Даниэль? – спросил он.
– Мы расстались, – ответила Робин, не поднимая глаз.
– Понятно.
– Ничего не вышло. Мне не стоило выходить за него.
– Вот именно.
Робин повернулась, обняла его и уронила голову ему на грудь.
– Я пришла, – счастливо выдохнула она, – и больше никуда не уйду.
– Здорово, потому что я никуда больше тебя не отпущу, – улыбнулся Макс, обвил ее руками и притянул к себе.
Робин вскинула голову и улыбнулась.
– Я была глупой. Но впредь буду умнее.
С нежностью во взгляде Робин погладила его по щеке. Макса бросило в жар.
– Помнишь, как ты поцеловал меня в пещере?
– Разве я могу такое забыть?
– Не хочешь сделать это снова?
Макс расплылся в улыбке, обхватил ладонями ее лицо, посмотрел ей в глаза и впился губами в ее губы. На этот раз Робин не отстранилась.
Осталось только одно незавершенное дело – Флоренс. Полтора года после Арнема Макс искал и не находил слов, чтобы написать ей. Он постоянно хватался за ручку и листок бумаги и постоянно откладывал их в сторону. За кого она его примет, узнав, что он считает себя реинкарнацией ее мужа Руперта? За бестактное и бездушное чудовище? А вдруг она, как Элизабет, высмеет его или сочтет умалишенным? Оправданно ли подвергать женщину, которой далеко за семьдесят, подобному стрессу? Есть ли в этом какой-нибудь смысл?
Однако если Флоренс – не Элизабет, то его история могла бы ее заинтересовать. «Надо рискнуть», – подумал Макс и решил написать дочери Флоренс, Мэри-Элис. Мэри-Элис виднее, стоит ли ее матери получать подобные письма, – Макс ведь понятия не имел, насколько крепкое у Флоренс здоровье. Если Мэри-Элис не покажет матери письмо – значит, такова воля Вселенной, которая не желает, чтобы Флоренс его читала. Да будет так.
Узнав у Синтии австралийский адрес Флоренс, Макс взял ручку и вывел на листе бумаги: «Уважаемая миссис Левесон, позвольте представиться…»
Глава двадцать седьмая
Флоренс отставила бокал с вином, вылезла из ванны, насухо вытерлась полотенцем и завернулась в халат. Подошла к прикроватной тумбочке и вытащила из ящика картонную коробку. Присела на кровать, умостила коробку на коленях и откинула крышку. Внутри среди прочего хранились памятные для нее вещи: перехваченные лентой письма Руперта, его военные жетоны, любимые запонки и драгоценная «лейка», шелковый, пахнущий Рупертом шарф, потрепанный, в бумажной обложке экземпляр «Великого Гэтсби» Фицджеральда и стихотворение. Флоренс развернула листок со стихотворением и с волнительно бьющимся сердцем прочитала слова, которые знала почти наизусть и которые так много для нее значили. Слова надежды и веры.