– Почему?
– Очень хорошо, мистер Шарма, хр-хрр. Это потому, что люди думают простыми уравнениями. Стервятник равно смерть. Чего они боятся, так это смерти, понимаете? День и ночь они стараются не вспоминать о смерти. И тут видят стервятника и думают: «Ямарадж, Повелитель Смерти, явился, чтобы забрать меня». И расстраиваются.
– Вы ведь едите… мертвых существ, верно?
– А вы что едите, мистер Шарма? Живых существ?
– Хм, нет, я… я вегетарианец.
– Значит, вы утверждаете, что растения не являются живыми существами? Вам стоит поговорить с этим деревом бодхи, оно росло здесь еще до того, как родился ваш отец.
– Отлично, – пробормотал Ади. Только этого ему и не хватало – разговаривать с деревьями.
– Что, простите?
– Ничего. Что вы вообще имеете в виду?
– Что я имею в виду? Я хочу сказать, что в соответствии с правилами и положениями мы требуем, чтобы список расширялся. Поскольку в архиве вашей мамы пять файлов, нам нужно будет в ответ разобраться с пятью вашими страхами. Так что, пожалуйста, подумайте хорошенько…
– Я знаю!
– О, хорошо. Хоть что-то вы знаете. Продолжайте, пожалуйста.
– Хорошо. Я всегда боялся собак. Несколько лет назад я был в парке и нашел в кустах плачущего щенка, поэтому взял его…
– Извините, мистер Шарма, я вынужден вас прервать. Я говорю не о таком страхе. Это должен быть первичный страх, понимаете? Что-то, отчего зимой вас бросает в пот, а летом в дрожь.
– Хм-м… ну, окей. Я боюсь ходить в храм.
– Нет, нет, нет, мистер Шарма. Собаки и боги – это детский лепет. Если вы не готовы рассказать о своих настоящих страхах, мне придется признать, что вы не готовы повзрослеть. Боюсь, в таком случае ваш доступ к Историческому архиву будет отозван, и мне придется составить отчет, в котором я вынужден буду просить прекратить ваше дело и перераспределить ограниченные ресурсы Департамента…
– Говорить с отцом, – выпалил Ади.
– Вот! Видите, теперь вы говорите серьезно. Хорошо, начнем с этого. Страх номер один: разговор с собственным отцом. С этим будет легко справиться, да?
– Ой. Но о чем, о чем я буду говорить?
– Что за вопрос! Говорите о чем угодно, мистер Шарма. О погоде, о сверчках, о том, какой у вас любимый цвет – Департаменту это неважно.
– Почему я вообще должен вас слушать? Откуда вы знаете, что это сработает?
– Не нужно ничего знать. В том-то и суть. Это не похоже на вашу политику или религию. Вам не нужна слепая вера, вам нужно попробовать и увидеть.
Разговор с отцом был куда более сложной задачей, чем казалось. Но Ади знал, что в воспоминаниях стервятника можно найти еще кое-что, и другого способа это выяснить не было. Если он хотел узнать историю Ма, он должен был соглашаться.
– Ладно, – сказал он наконец. – Я постараюсь.
– Хорошо, – стервятник кивнул. – Это все, что вам нужно сделать.
6. Надо было правильно рассчитать время
Ади стоял у окна ванной, полностью одетый, и смотрел на «Касио». Шесть двадцать три. По утрам, когда он спешил собраться и успеть на школьный автобус, время мчалось впереди него. Теперь оно застряло. Хотя он и проснулся рано, но намеренно решил опоздать на автобус. Отец не собирался разговаривать с ним дома, где всегда бубнил телевизор. Чтобы встретиться лицом к лицу со страхом номер один, Ади нужно было застать отца одного там, где его никто не отвлечет. Единственный вариант, который пришел в голову, – машина.
Впиваясь ногтем большого пальца в глиняную облицовку оконного стекла, он задавался вопросом – может, все-таки сдаться и рвануть к автобусу? Но нет, было уже слишком поздно. Бежать за автобусом как дурак еще хуже, чем просить отца отвезти его в школу. Теперь оставалось только одно – ждать.
Небо было голубым – солнце еще не стало настолько жарким, чтобы выжечь все цвета, – а маленький парк снаружи пустовал. Не считая чадди-вала, мальчишек в шортах цвета хаки, которые приходили сюда каждое утро, чтобы стоять по стойке смирно и петь мантры. Учитель, невысокий лысеющий мужчина, расхаживал перед ними взад-вперед с длинной рейкой в руках, выкрикивая команды, как какой-нибудь мультяшный полковник. Допев, мальчишки тоже брали рейки и изображали джедаев, размахивая палками и пугая бродячих собак глухим грохотом бамбука. Чудо, подумал Ади, что они не попадают друг другу по голове. Отец говорил, что они состоят в РСС[20] и обучаются искусству дисциплины и самообороны. Ади не раз задавался вопросом, против кого они учатся обороняться – неужели собираются бамбуковыми палками драться с пакистанцами? – но держал его при себе. Услышав трепет в голосе отца, он забеспокоился, что его заставят вступить в их ряды и тоже обучаться дисциплине. Нет уж, хватит с него шорт. Теперь у Ади были новые брюки, чуть темнее, чем официальная форма, срочно купленные на местном рынке; разница была незначительной, и ее нелегко было обнаружить. Это его собственный маленький секрет, частный акт бунта против бесчисленных школьных правил, дававший почувствовать себя немного смелее. В брюках он даже выглядел выше, в этом не было никаких сомнений.
В шесть двадцать восемь Ади наконец услышал гул школьного автобуса и, дождавшись, пока он скроется за деревьями парка, спустил воду в унитазе и вышел из ванной.
После того как Ма вернулась, отец снова начал совершать утреннюю пуджу. Теперь он тратил на нее даже больше времени, чем раньше, и Ади не мог понять, было это выражение благодарности богам или гнев. Пока отец сидел, скрестив ноги, перед маленьким храмом в спальне, его песнопения становились громче, а в воздухе стояла тяжелая вонь агарбатти, все в доме молчало и не шевелилось. Амма не донимала Ма, Ма на цыпочках ходила по кухне, тихонько разбираясь с посудой, чтобы не нарушить божественную связь. Лишь когда отец встряхивал крошечным колокольчиком и воздух дрожал от его жестяного звона, можно было выдохнуть.
Ади стоял у кухонной двери, пока Ма не повернулась и не увидела его. Она чуть не уронила дымящуюся кружку чая, который приготовила для отца.
– Ади! – прошептала она и, повернувшись, посмотрела на часы. – Хай Рам, – сказала она сквозь зубы. – Ты опоздал на автобус? И что мне с тобой делать?
Она поставила чай обратно на кухонный стол, метнулась в спальню. Ади остался стоять в коридоре.
Амма жаловалась Пистолету Питу[21] – насколько смог разобрать Ади, спрашивала, куда он спрятал ее золото.
– Бабу, – заныла она, как будто Ади заставлял ее ждать, – сколько времени?
– Шесть тридцать два.
– Сколько времени?
– Полседьмого.
Она нахмурилась, замолчала и вдруг улыбнулась, не показывая зубов. Может быть, и заплакала, он никогда не мог понять.
Прозвенел колокольчик, давая понять, что пуджа закончена, и Ади напрягся.
Ему стало немного жаль Амму. Если с ней кто-то и разговаривал, то только мама и тетя Рина, и то лишь для того, чтобы дать ей поесть или угрюмо ответить на вопросы, которые она задавала снова и снова, как сейчас ему.
– Наваб-сахиб[22]! – прогремел отец. – Это еще что такое? Поживее!
Ади медленно взял рюкзак. Он терпеть не мог, когда отец так его называл. Если кто-то в их доме и вел себя как наваб, целыми днями лежа на диване, объедаясь и командуя другими, то уж точно не он. Ади уже понял, что вся эта затея бесполезна. Зачем он вообще должен делать эти глупости? Зачем решил слушать дурацкую птицу?
В машине отец не произнес ни слова, и Ади изо всех сил старался придумать, о чем заговорить. Можно было спросить о работе, об Оп Шакти, но это было слишком рискованно – отец ведь мог понять, что он шарится в его компьютере. Можно было поднять единственную тему, которую они иногда обсуждали, – крикет, но Индию только что разгромила Шри-Ланка, и Ади решил – не стоит. Он задумался, что произойдет, если рассказать отцу о стервятнике, и с трудом сдержал улыбку: это было немыслимо. Честное слово, сказать было нечего.
Отцовская «Марути Сузуки», игрушечных размеров, гремела от старости, как тележка продавца манго. Учитывая, с какой скоростью отец ее вел, неудивительно, что Ади пришлось цепляться за сиденье обеими руками и надеяться, что все это не развалится в самый неподходящий момент и он вместе с сиденьем не полетит под огромные колеса ехавшего впереди них грузовика.
На шоссе, прямо перед мостом Ямуна, они обогнали школьный автобус. При такой скорости, подумал Ади, он доберется до школы раньше всех – и только тогда понял, что происходит. Машина затормозила перед автобусом, и отец отчаянно замахал рукой в окно.
– Давай, давай быстрее, – скомандовал он, когда машина резко остановилась.
Ади открыл дверь и вышел.
Автобус медленно остановился чуть в стороне от машины, и Ади побрел к нему. В воздухе ощущалось что-то особенное – да, он был прохладным и свежим, но вместе с тем пугал, будто насвистывал секреты. По обеим сторонам шоссе лежали фермы, плоские клочки разных оттенков зеленого, а небо казалось выше и шире, чем всегда. Вдалеке под деревом виднелись хижины, большое дерево, похожее на зеленое облако, плыло над сбившимися в кучу домами. На некоторых фермах он мог разглядеть мужчин в соломенных шляпах – они стояли, широко раскинув руки, будто танцевали, и кто-то крикнул: замри! Это чучела, понял Ади, совсем как в детских книжках – и это вызвало у него улыбку. Он каждый день проезжал в школьном автобусе мимо этого клочка земли, но теперь все вокруг внезапно показалось таким странным. В воздухе витало смутное, тревожное чувство, которое возникает, когда дразнит неясное воспоминание и как ни старайся, не можешь понять, что же это.
И тут его до кишок пронзила ослепительная вспышка.
Стояло холодное зимнее утро. Он был на заднем сиденье той же машины, на том же шоссе. Тогда машина еще не так сильно грохотала, а ноги не доставали до пола. Отец был худее, не таким лысым, его пальцы украшали массивные кольца, и он постукивал ими по рулю. Ма сидела впереди, в одном из своих модных сари, гладко блестевших так, что к ним хотелось прикоснуться. Она смотрела в окно, отвернувшись от отца. Погруженный в мысли, Ади не обращал внимания на то, о чем они говорили, пока отец не сказал что-то, от чего Ма взорвалась.