Это было что-то новое – Ма говорила такие вещи, открыто бросала отцу вызов. Ади не знал, как на это реагировать. В конце концов, что такого ужасного было в словах отца? Ведь в будущее смотреть в самом деле лучше, чем жить прошлым, разве он неправ? Чем он заслужил такой резкий ответ? Ади взглянул на отца. На его изможденном небритом лице, в его тяжелом взгляде читалась усталость, которую Ади видел только в глазах Ма.
Не говоря больше ни слова, отец с тяжелым вздохом поднялся с дивана и ушел. Ади смотрел, как он идет, слегка прихрамывая – на этом диване у него всегда затекала нога, – и нахлынувшая волна жалости к отцу застала врасплох. Раздались легкие аплодисменты, когда мужчина в галстуке-бабочке забил два мяча в две отдельные лунки, а Ма смотрела в телевизор, ее губы слегка подергивались, как будто готовые расплыться в улыбке.
Ади убавил звук на минимум и сидел за открытой книгой, держа руку на пульте дистанционного управления, когда снова услышал голос отца. Палец нажал вниз и выключил телевизор, прежде чем Ади понял, что происходит. Отец кричал на языке Аммы, снова и снова спрашивая, слышно ли его. Он говорил по телефону, и в такой поздний час это могло означать только одно: он говорил с Чачей[28].
Чача жил в Чикаго, штат Иллинойс. Ади знал это по красивым глянцевым маркам на поздравительных письмах, которые они получали каждый год. Раньше он присылал открытки разных видов Америки: сверкающего рождественскими гирляндами рынка, озера, окруженного белоснежными деревьями, огромных водяных завес Ниагарского водопада – и эти открытки месяцами гордо стояли в гостиной на видном месте.
Два года назад у Чачи появилась девушка – американка, фиранги, – и он стал присылать фотографии, на которых они вдвоем зажигают лампы Дивали или стоят рядом с невероятно высокой рождественской елкой. Отец отказался говорить об этой девушке и выставлять новые фото напоказ, но Ади все равно рассмотрел их до мельчайших деталей. Камин с настоящим огнем, безупречный диван кремового цвета, элегантные картины в рамах на стенах, текстура самих стен, напоминающая бумагу, – все это он видел только по телевизору. Еще более невероятными были сами эти два человека. Чача, стройный и высокий, с точеными скулами и чистой светлой кожей, был глянцевой журнальной версией отца. А его подруга с рыже-каштановыми волосами, зелено-голубыми глазами и зубами как из рекламы выглядела в сари так стильно, как никогда не выглядела Ма. Ади не раз водил пальцами по этим фотографиям, закрывал глаза и загадывал тайное желание перенестись в тот дом, в ту семью, в мир, который, казалось, сверкал смехом и светом.
Отец продолжал кричать, как будто желая придать голосу импульс перед долгой поездкой в Чикаго, штат Иллинойс, и Ади напрягся, чтобы разобрать слова. Кое-какие он научился улавливать, целыми днями слушая Амму, но из-за сходства с хинди понять их все равно было трудно. Этот язык был как будто вне его досягаемости. Ма на нем вообще не говорила, а отец – очень редко и лишь с Аммой и Чачей, так что у Ади не было возможности выучить его как следует. Не то чтобы он этого хотел; язык звучал как один из диалектов, над которыми смеялись в школе, а их носители получали самый унизительный ярлык: бихари. Ади не совсем понимал, почему всех жителей штата Бихар считают отсталыми и неотесанными. Он знал, что Бихар был домом Ашоки Великого, древнего императора, и Арьябхатты, придумавшего нуль, и даже Будды. И все же он не хотел быть одним из них, такова сила проклятия бихари. Лишь в тот момент ему захотелось знать этот язык, чтобы понять, о чем говорит отец.
Ма вышла из спальни, и он последовал за ней в кухню, чтобы спросить, приедет ли Чача. Голос отца так и гремел внутри. Все, что Ади смог понять, – слова «аппарат для измерения артериального давления», которые он произнес по-английски.
– Не знаю, – вот и все, что сказала Ма. – Посмотрим.
Ади знал: это максимально близко к «да», пока Чача не окажется в самолете.
– И его… подруга?
Ма улыбнулась ему снисходительной полуулыбкой.
– Иди доделывай уроки, Ади. Я тебе все расскажу, когда узнаю.
После стольких лет ожидания Чача наконец-то приедет. Значит, они поедут в аэропорт его встречать, и значит, он привезет туфли, джинсы и толстовки, как в комиксах Арчи, несущие теплый, пьянящий аромат далеких земель.
Нет, в таком состоянии Ади никак не мог доделывать уроки.
«Касио» светились в бледно-желтой темноте гостиной – 23:15. Прикроватная лампа Ма все еще горела, он видел под дверью блеклую полоску света, но изнутри не было слышно ни звука по крайней мере двадцать минут. Был небольшой шанс, что она не спала, а читала, но Ади не мог больше ждать. Он тихо встал с кровати, схватил тапочки и отпер входную дверь.
Дул сильный ветер, наполненный ожиданием дождя. Ади поднялся на обычное место и оглядел мерцающий горизонт. Вдалеке, за высокими трубами электростанции, очерченными мигающими красными огнями, он видел приближавшиеся дождевые тучи, по краям которых пульсировали молнии. Прислонившись спиной к стене и глубоко вздохнув, он прошептал:
– Вы здесь?
– Да, мистер Шарма, – сказал стервятник, сидевший на фонарном столбе, уставшим и скучающим голосом.
– Я это сделал. Я поговорил с отцом.
– Отлично. Должно быть, крепкие нужны нервы – разговаривать с собственным папой.
– Сами бы попробовали с ним говорить, – ответил Ади и рассмеялся, в точности как отец.
– Ну. – Стервятник поднял голову и вытянул длинную шею, будто только что проснулся. – И какое же потрясающее открытие вы совершили, выполнив эту трудную задачу? Она чему-нибудь вас научила?
– Ну… наверное, что я не так сильно его и боюсь?
– Ах, понятно, понятно.
– Ну вот. Он просто злится из-за Ма и Аммы. Но он сказал, что мы должны забыть прошлое и двигаться дальше. В этом есть смысл, так что я думаю, он не…
– Забыть прошлое и двигаться дальше? Ха! Какие жемчужины мудрости дарит вам ваш отец. Тогда позвольте спросить, что вы здесь делаете, мистер Шарма? Хотите, чтобы я тоже двигался дальше? Вам больше не интересна история вашей мамы?
– Нет! Я этого не говорил. Я просто к тому, что… он не страшный, просто злится.
– Понятно, – стервятник медленно кивнул, и вид у него сделался уже не такой скучающий. – Ну а вы? Вы тоже злитесь?
– Я? Нет. А на что мне злиться?
– Хм, – сказал стервятник и на миг призадумался. В свете уличного фонаря его темные перья казались мягче, а круглые глаза не были такими угрожающе непрозрачными, и Ади понял, что его тоже больше не боится. Он подумал о том, что бы сделал, если бы стервятник напал? Да, это большая птица, но он еще больше и может легко отразить нападение, в этом Ади не сомневался. Что еще важнее, он был человеком. Был умнее, с гораздо большим мозгом и отстоящими большими пальцами.
И катапультой!
Он обругал себя за то, что забыл взять ее с собой. Какая польза от такого великолепного оружия, если хранить его под матрасом?
– Хорошо, мистер Шарма, – голос стервятника чуть подрагивал, словно он старался сдержать смех. – Поскольку я также связан взаимным протоколом ХАХА, я обязан поделиться следующим файлом из Исторического архива. Могу еще раз напомнить вам, что вы должны следовать правилам и положениям раздела…
– Да-да, я знаю правила: молчи, будь внимателен, повторять ничего не будут.
– Да, очень хорошо. Если бы мы могли следовать этим правилам и в жизни, она стала бы намного проще, не так ли?
– Да, по крайней мере, вы не повторяли бы одно и то же.
– Глаза закрыты, мистер Шарма.
– Они уже пять минут закрыты. Если мы сейчас же не начнем, я усну.
ДИК/ХА/ТШ/1947(2)
Медленно пульсирующая тьма перед его глазами расступается и открывает звездное небо. Желтая дымка внизу нависает над усеянной огненными вспышками землей, и Ади начинает различать черты пейзажа. Слева – сбившиеся в кучу темные фермы, уходящие вдаль. Справа вроде бы деревня. Ни в одном из домов нет света, но некоторые из них горят, окутывая деревню красновато-серым ореолом.
Он слышит скрип, снова переводит взгляд влево и видит приближающийся по грунтовой дороге уже знакомый велосипед с тремя пассажирами. Нана останавливается, увидев пламя, и быстро слезает, потом, придерживая велосипед, помогает слезть Нани и Каммо.
– Оставайтесь тут, – шепчет Нана и прячет велосипед под высокими толстыми тростниками, увенчанными длинными листьями, которые расходятся веером, как черные перья. Нани берет за руку Каммо, мрачно потирающую глаза, и садится на корточки в тени растений. Нана мчится в сторону горящей деревни.
Первые несколько домов на окраине кажутся нетронутыми, хотя и опустели. Нана бежит мимо них. Не слышно ни звука, кроме потрескивания костров вокруг, и тени, которые отбрасывает пламя, мешают Ади следовать за Наной.
Кажется, он направляется к центру деревни, и когда Ади поворачивает голову, чтобы осмотреть местность, чувствует, как у него пересохло в горле. Путь, по которому бежит Нана, ведет к мечети, и хотя Нана не видит ее с того места, где находится, мечеть полна людей. Перед ней припарковано несколько джипов и мотоциклов, и Ади видит во дворе армию сардаджи в синих тюрбанах. Они кажутся расслабленными и даже веселыми, они сбились в небольшие компании и распивают виски, Ади думает, что, может быть, теперь, когда его семья пересекла границу на велосипеде, дела обстоят лучше. Может быть, в Индии сикхи смогут наравне с мусульманами участвовать в вечеринке в мечети.
В толпе раздаются аплодисменты, когда во двор входят несколько здоровенных мужчин с группой совсем юных девушек. Девушки плачут, дрожат, многие в крови. Все они совершенно голые. Когда все смеются, начинают аплодировать и петь, охранники тыкают в девушек мечами, и те медленно начинают танцевать.
Добравшись до мечети, Нана слышит шум снаружи и останавливается. Он видит джипы и какое-то время стоит возле них, прикрыв рукой рот, согнувшись, как будто вот-вот чихнет или его вырвет. Он плачет, понимает Ади. В замешательстве он снова смотрит в сторону джипов и видит то, что пропустил: припаркованные машины окружают небольшую пирамиду. Он понимает, что сначала не заметил этого из-за мух. Они кружатся вокруг пирамиды черной дымкой, но то и дело, с порывом обжигающего ветра, облако расходится, и можно увидеть руку, ногу, застывшее в крике лицо. Спустя мгновение все вновь поглощает тьма.