Она уже ушла.
После визита доктора Пола в доме кое-что изменилось. Теперь отец начал вновь приходить в гостиную, прикатывал Амму в кресле, чтобы они все вместе поужинали как семья. Вот так Ади вновь лишился комнаты, а его любимые тихие ситкомы и видеоролики сменились гоготом глупых комедий или бесконечным гулом новостей. И теперь по вечерам дом наполняла нервная энергия, так что Ади качал то одной ногой, то другой, и отца это раздражало. Он хмурился и говорил что-то вроде «в спокойном теле спокойный дух», и все четверо продолжали ужин, не отрывая глаз от телевизора. Если шел матч по крикету или старый фильм Раджа Капура, отец более или менее расслаблялся, но зато торчал в гостиной, пока он не закончится. Если же показывали новости, разглагольствовал перед телевизором, так что начинала болеть голова, но в конце концов швырял пульт на диван и выбегал из комнаты.
Однажды вечером, когда Ади поздно вернулся домой, как раз шли новости и отец разговаривал с экраном.
– Где ты был? – спросил он, и до Ади не сразу дошло, что вопрос предназначался ему. Раньше об этом спрашивала только Ма.
– Да так, гулял с друзьями.
– С Сардаарами, что ли?
– Нет, – пробормотал Ади, почесывая ухо. – С другими друзьями, Суяшем и остальными.
Ади не знал никого по имени Суяш. Он и сам удивился, что у него вырвалось это имя, так неправдоподобно оно прозвучало. Но отца, не знавшего ни имен Санни-Банни, ни того, что они уже несколько месяцев назад уехали, такой ответ, похоже, устроил.
– А это что? – спросил он, указывая на желтый конверт у Ади в руке.
– А, это? Письмо.
С того разговора с Чачей Ади, как одержимый, то и дело проверял почтовый ящик, надеясь увидеть письмо о том, что он скоро приедет. Но сегодня ему попалось кое-что даже круче, чем открытка из Чикаго, штат Иллинойс. Увы, теперь оставалось лишь кусать губу и ругать себя за то, что он не спрятал письмо под футболку.
– У меня, знаешь ли, глаза, а не пуговицы. Я вижу, что это письмо. Кому оно?
– Ма.
Не ответив ни слова, отец вновь повернулся к телевизору. Ади смотрел, как он сидит, положив ноги на стол, спрятав подбородок в складках шеи, и на его лице под маской безразличия отчетливо читалась грусть. Ади понял, что отец так же одинок, как и он, и поговорить отцу тоже не с кем, кроме телевизора, и так же мало, как сын, он знает о Ма. Разве он не имел права быть в курсе того, чем занимается его жена, куда она пропадает? Разве не заслуживал ответов?
Ади подошел к отцу и положил письмо на диван. Когда он нащупал этот большой желтый конверт, весь в марках и пометках, то поразился. Письмо было написано красивым каллиграфическим почерком, таким же, как у Ма, а внизу стоял адрес отправителя:
Ладжпат Роуд, город Шахдара, Лахор, Пенджаб, Пакистан.
Все слова, кроме последнего, могли обозначать места в Индии – когда-то они и означали места в Индии. Именно последнее слово давало понять, что письмо пришло с вражеской территории. Ади вновь и вновь вчитывался в них, чтобы убедиться, что оно действительно для Ма. Письмо из Пакистана! Неся его домой, он чувствовал сильное искушение разорвать его и прочитать, но вместе с тем и страх, будто держал в руках тикающую бомбу. Отец повертел конверт в пальцах, его челюсти сжались, глаз задергался. Ади приготовился к взрыву.
– Ну и что мне с ним делать? – спросил отец, швырнув письмо обратно на диван, словно это была зажженная спичка, шипящая шашка мультяшного динамита. – Отдай своей матери.
Ади прошел в кухню, где Ма готовила ужин, убирала лишнее масло из жареного алу, который требовал готовить отец, хотя врач и предупреждал. Он протянул ей письмо и какое-то время постоял рядом, надеясь поймать выражение ее лица. Но Ма взяла письмо и, даже не взглянув на сына, ушла в свою комнату и закрыла дверь.
К тому времени, как он принял душ, переоделся и вернулся в гостиную, в воздухе что-то успело измениться. Отец сидел на обычном месте и говорил с телевизором, Ма заняла единственный диван, самое дальнее место от экрана. Ади уже ждала полная тарелка, и он принялся за еду, размышляя, прочитала ли Ма письмо, где она могла его спрятать и знает ли отец, что там написано.
– Да что такого хорошего в этой Матери Терезе? – спросил он у диктора. Все новости были посвящены ее недавней смерти, а в школе даже устроили собрание в ее честь, которое началось с двух минут молчания. – Эти миссионеры только одного и хотят – обратить индусов в свою веру. Мусульман нельзя обратить в другую веру, это знают все. Наша вера слишком сильна. На этих мошенников клюнут только низшие касты. Ты смотри, она еще и иностранка!
Мать Тереза приехала в Индию в двадцать девятом, сказал диктор. Ади не стал уточнять, что она прожила здесь дольше, чем отец. На экране появилось фото матери Терезы с принцессой Дианой, которая тоже недавно погибла, и Ма даже плакала. Отец и по этому поводу немало ворчал, удивляясь, чего жалеть какую-то испорченную принцессу, но Ади решил, что Диана ему нравится, хотя он не так уж много о ней знал. Мать Тереза тоже начинала ему нравиться.
– Бесполезное правительство, – прошипел отец. Диктор новостей говорил что-то о ядерной бомбе. Премьер-министр Гуджрал сказал, что Индия знает, как делать бомбы, но не собирается их производить. – Конечно, мы знаем, как их делать, наша цель – показать это миру. Там, – отец указал на балконную дверь, по-видимому, в сторону Пакистана, – муллы собирают бомбы, как яблоки, а мы тут сидим и боимся Америки. Эти люди понимают только один язык – язык силы. Если мы проявим хоть малейший признак слабости, они заберут все. Сегодня Кашмир, завтра Пенджаб, а потом Раджастан, Гуджарат, что их остановит? У них тут полно агентов, которые повсюду шатаются средь бела дня.
Дальше показали «Самджхаута-экспресс» – «Компромиссный экспресс», – единственный поезд, курсировавший из Индии в Пакистан, из Дели в Лахор. Ведущий сообщил, что, по словам «источников», его собираются закрыть по соображениям безопасности.
– Ну наконец-то. – Отец рассмеялся и взглянул на Ма. Это был молниеносный взгляд, но Ади его уловил. Ма смотрела в тарелку, и не было похоже, что она слушает. Но она и не ела. – Кому вообще пришла в голову идея запустить этот поезд? С тем же успехом мы могли бы притащить террористов обратно у себя на плечах. Ну и хорошо. – Отец вздохнул, как миротворец, которому удалось уладить спор. – Теперь, может быть, люди перестанут мотаться туда-сюда и займутся домом…
Стальная пластина ударилась об пол и закачалась, как волчок, рассыпав по комнате кусочки еды. Пронзительный гул разносился сквозь стены еще долго после того, как Ма ушла в спальню и захлопнула дверь.
Новости перешли к крикету: Индия снова проиграла Пакистану – в Пакистане, в городе под названием Хайдарабад, который тоже раньше был индийским. Ади украдкой взглянул на отца – его рот застыл в улыбке, глаза горели светом телевизора. Этот вечер обещал быть долгим и не особенно тихим.
Ади взял книгу и попытался читать, но не мог уследить за словами. Когда отец встал, чтобы пойти в спальню, он приготовился пробраться на террасу и переждать бурю. Но отец неожиданно сделал то, чего не делал никогда, во всяком случае, на глазах у Ади: взял ведро и тряпку, которыми тетя Рина мыла пол, и начал мыть его сам. Несколько раз медленно моргнув, Ади наконец встал с кровати и стал помогать ему убирать с пола еду.
Он не знал точно, какие именно слова отца вызвали у Ма такой взрыв негодования. Так он говорил всегда, когда показывали новости, и большую часть времени Ма вообще не обращала внимания на его болтовню. Иногда закатывала глаза и хихикала или спокойно поправляла его, когда он ошибался, например, в именах императоров Великих Моголов или в произношении южноиндийских имен. На этот раз Ади знал, что письмо имело к этому какое-то отношение – письмо из Пакистана, которое ему теперь мучительно хотелось прочитать, но так же мучительно хотелось, чтобы он никогда не брал его в руки. Если бы он только сообразил спрятать письмо получше, если бы не выдал Ма и не передал его отцу, может быть, ничего этого бы и не произошло.
Глядя, как отец, тяжело дыша, изо всех сил пытается согнуть колени и ползает по полу, покачиваясь, как надувной мешок, Ади почувствовал прилив жалости к нему. Все, чего он, по-видимому, хотел, как и Ади, – внимания Ма. И, как и Ади, он устал и отчаялся, готов был на все, лишь бы она хоть что-то сказала.
Тем более удивительно было ощутить внезапное, необъяснимое, почти пугающее желание пнуть отца под зад.
9. Поймать тигра за палец
Стояла лишь середина октября, но школа уже начала менять цвет – белизну рубашек накрыла темная синева безрукавных свитеров. Кто крутой, а кто нет, можно было безошибочно определить по тому, когда он начинал носить свитер: чем дольше можешь проходить без него, тем ты отвязнее. Некоторые парни из секции «С» и «D» вообще свитеров не носили, даже в туманной глубине декабря, а сразу цепляли пиджаки поверх рубашек. В семье Ади было принято менять одежду на зимнюю сразу после Дашеры[29]. Это правило казалось таким же нелогичным, как и любое другое из отцовских – какое отношение к погоде имеет фестиваль, да еще тот, который каждый год приходится на разные даты? – но Ади решил не спорить. Гораздо проще было просто снять свитер в автобусе.
Прогуливаясь по коридорам, оживленным утренней суетой, он засучил рукава и выдернул из брюк подол рубашки, чтобы она свободно и небрежно упала на пояс. Он увидел, как мимо проходила мадам Джордж, идущая из одного класса в другой. Она быстро кивнула ему, но внезапно остановилась и повернулась.
– Ади?
– Да, мэм?
– На перемене зайди в учительскую.
И поспешила уйти прежде, чем он успел сглотнуть и спросить зачем.
Это было самое длинное утро в жизни. В учительскую вход школьникам был строго запрещен, если только их туда не вызывали, и они молились всем богам, чтобы их никогда туда не вызвали. В случае Ади в прошлый раз это был сэр Принс, который, кажется, перелистал все известные ему учебники по математике, прежде чем написать кроваво-красными чернилами записку, в которой просил родителей прийти на следующее собрание.