– Готово? – снова кричит Нана.
– Подожди, подожди, – отвечает старуха.
Она отходит от Нани и жестом указывает на другую женщину, ожидающую позади, – женщину с темными блестящими руками, в сари с яркими узорами, конец которого закинут ей на голову, чтобы скрыть лицо, – и та выходит вперед с метлой и ведром, чтобы убрать кровавое месиво. Старуха вытирает ребенка, заворачивает его в ту же тряпку, на которой он лежит, и кладет рядом с Нани. Ребенок продолжает плакать, но Нани не тянется к нему.
Старуха кладет на землю две монеты и отходит, а закутанная поднимает их, кланяется, сложив руки, и уходит. Не в силах больше сдерживаться, Нана заглядывает внутрь.
– Проходи. Поздравляю, – старуха нерешительно улыбается, – у вас девочка.
– Дочка! – кричит Нана, его лицо сияет от радости, и старуха с облегчением выдыхает. Нана берет девочку на руки, и она наконец перестает плакать.
– Мать с ребенком надо вымыть, – продолжает старуха, – но воды нет, поэтому я пока обтерла их тканью. Матери нужно молоко с топленым маслом и шафраном, и ребенку тоже, следующие три дня, пока не пойдет молоко у матери. Ей нужно сорок дней пробыть дома, но раз такое дело… – Она смотрит на толпу, идущую мимо, и вздыхает. – Вы можете попросить пандита прийти и очистить мать и ребенка. А пока я сделаю вот это. – Она открывает крошечную коробочку, проводит по ней мизинцем и рисует на лбу извивающегося ребенка черную метку. – Это для того, чтобы отвести сглаз, – она улыбается малышке.
– Чем мы сможем вам отплатить? – спрашивает Нана. Старуха отмахивается, сурово качая головой.
– Это мой долг, который я возвращаю, – говорит она, соединяет руки и быстро кивает ему, прежде чем уйти.
Глаза Нани по-прежнему закрыты, но она глубоко дышит, ее руки сжаты в кулаки. Нана помогает ей одеться и сесть, приносит ребенка, но она хмурится при виде грязно-белого свертка, как будто это что-то подозрительное, ненужный багаж, о котором следует сообщить в полицию.
– Как же нам ее назвать? – спрашивает Нана. Нани не отвечает. – Может быть, Таманна? – воркует он малышке, тоже не желающей открывать глаза. – Тайное желание Тарика и Тоши[38], – он улыбается. – А звать тебя будем Манно. Созвучно с Каммо, именем твоей сестренки.
Это Ма. Ади пытается рассмотреть ее поближе, чтобы найти черты, близкие к привычным ему, но ребенок, как и любой другой, больше похож на инопланетянина, чем на Ма.
Внезапно Нани садится, хватает тканевую сумку и выбирается из палатки.
– Подожди, Тоши! – кричит Нана. – Что ты делаешь? Стой! Тебе нужно лежать!
Нани его не слушает. Она медленно продвигается вперед, спина ее курты потемнела от пота. Она сливается с потоком людей. Нана мчится к ней, держа ребенка в одной руке и толкая велосипед другой. Он зовет Нани, то ругая, то уговаривая, но она продолжает идти.
Они сталкиваются с большой толпой, собравшейся вокруг чего-то или кого-то, и останавливаются, чтобы посмотреть. Это колонна автомобилей и военных джипов, припаркованных на обочине дороги, с радиоантенн которых безвольно свисают маленькие индийские флаги. Рядом с ним, как бриллианты в море грязи, выделяются несколько человек в блестящей светлой одежде. Большинство зрителей, судя по всему, привлекает высокий и красивый мужчина в головном уборе, как у Неру, в длинной серой курте, застегнутой на все пуговицы до самой шеи, в черных туфлях, заляпанных грязью.
– Это и есть Джавахарлал Неру! – кричит Ади, полный радости узнавания, и стервятник шикает на него. – Извините, – шепчет Ади. – Но кто это рядом с ним?
– Мемсахиб Индии, – отвечает стервятник.
Ади смотрит на женщину. Ее лицо – такое же белое, как головной убор Неру, блестящие каштановые волосы и жемчужные серьги блестят в пыльном воздухе. Она что, держит Неру за руку? Неужели отец был прав?
– Она… девушка Неру?
– Это не имеет значения, мистер Шарма. Пожалуйста, сосредоточтесь на том, что важно.
Он замечает Нани, которая пробирается сквозь толпу и выходит на небольшую поляну совсем рядом с новым премьер-министром Индии. Неру кивает ей, вежливо улыбаясь, и что-то говорит. Нани шагает ближе и с силой хлещет его по лицу.
На миг толпа цепенеет. Никто не издает ни звука. Молчат Неру и женщина рядом с ним.
– Вся страна теперь твоя, ты счастлив? – кричит Нани в лицо Неру. – Ты такой большой человек, сможешь вернуть мне дочь? Сможешь вернуть мне мать? Скажи!
Нане удается прорваться сквозь толпу и схватить Нани за руку, когда к ней бегут полицейские с дубинками наперевес.
– На, возьми! – Нани выхватывает из рук Наны плачущего младенца и сует Неру. – Это ублюдок Индии. Что, Индия будет о нем заботиться?
Неру жестом просит полицейских отойти в сторону. Его потемневшее, изможденное лицо кажется пропитанным горем, как и все лица вокруг. Он пытается что-то сказать, но Нани поворачивается и уходит. Нана подходит к Неру, забирает ребенка, виновато кланяется и бросается вслед за Нани. Неру поворачивается к женщине в белом сари и что-то говорит. Женщина кивает и бежит за Наной и Нани.
– Что происходит? – спрашивает Ади, когда все вокруг начинает трястись и трещать, как экран телевизора во время грозы перед муссоном.
– Не волнуйтесь, – просит стервятник. – В файле есть пробел, сейчас его прокрутят. Пожалуйста, закройте глаза.
Наконец тряска прекращается, и Ади вновь старается сосредоточиться, чтобы как следует рассмотреть новый кадр. Теперь стало намного темнее, высоко в небе висят розовые и фиолетовые облака, солнце садится за дымный горизонт. На фоне сумеречного неба высится великолепное здание – памятник из мрамора и красного песчаника, а за ним течет серебряная река. Здание похоже на Тадж-Махал, думает Ади, только не так хорошо сохранилось: его гигантский белый купол потерял блеск, каменные плиты потрескались, несколько выпало. Вокруг памятника выстроились рядами треугольные палатки, похожие на те, что стоят у реки Ямуны под мостом, и в них живут старьевщики и наркоманы.
Да это и есть Ямуна, вдруг понимает Ади. Это она течет за обширным полем, а здание – мавзолей Хумаюна, который он каждый день видит из окна школьного автобуса; гордость Дели, исторический памятник. Только этот до боли знакомый пейзаж сейчас выглядит хуже, чем колония трущоб, где роятся комары и повсюду текут черные потоки нечистот.
Он замечает женщину в белом сари, ту самую, которая шла за Наной и Нани, и следует за ней, пока она пробирается сквозь лабиринт палаток, иногда заглядывая внутрь и нежным, но твердым голосом спрашивая, как поживают их обитатели. Люди, как правило, молча ей кивают – они слишком устали, чтобы сказать хоть слово.
Женщина останавливается перед палаткой в дальнем конце поля, где перед слабым костром сидит на корточках мужчина и лепит лепешку на изогнутом обломке разбитого глиняного горшка.
– Тарун? – зовет женщина.
Нана поворачивается и улыбается. На лбу у него тика, запястье обвито священной красной нитью. Теперь все ясно, понимает Ади. Тарик стал Таруном, тем Наной, которого он знает. Это все, что нужно, чтобы стереть прошлое и начать заново: один слог, старое доброе индуистское «ун» на смену исламскому «ик».
– Как она? – Женщина указывает на палатку, а Нана пожимает плечами – его улыбка выдает глубокую, усталую печаль.
– Тоши? – кричит женщина, открывая полог палатки. Внутри Ади видит Нани, лежащую на чарпаи под тонким серым одеялом. Ее глаза открыты, лицо ничего не выражает, и на первый взгляд Ади кажется, что она мертва. Но она моргает, когда женщина берет ее за руку, и Ади замечает, что она дышит. Нана отодвигает другую створку и входит в палатку, принося с собой еще немного света. Девочка, ставшая чуть старше и гораздо больше похожая на человека, лежит рядом с Нани и грызет большой палец на ноге. Увидев Нану, она визжит, и он берет ее на руки. Она улыбается. Это улыбка Ма.
– Верь в лучшее, Тоши, – говорит женщина Нани. – Теперь это всего лишь вопрос нескольких дней. Дела пошли лучше, скоро мы найдем вам дом. Для тебя у меня тоже есть новость, Тарун, – обращается она к Нане. – Это еще не точно, но для тебя может быть вакансия в Министерстве помощи и реабилитации. Они ищут образованных людей, знающих урду и английский, и твое высшее образование будет очень кстати. Я кое с кем переговорила, посмотрим, что выйдет.
– Но, мэм, – Нана хмурится, – мы не собираемся тут оседать. Мы вернемся в Лахор, как только все успокоится.
– Мысль хороша, – говорит женщина, – но пока немного тут поработать тебе не помешает. И я же просила называть меня просто Анис, мы ведь друзья! Ну, пойду я дальше добывать всем еду. Эти негодяи, – она качает головой, – они воруют пищу и продают на черном рынке, уж я-то знаю. Но не волнуйтесь, я разберусь.
Нана кивает, говорит что-то еще, слишком тихо, чтобы Ади мог расслышать.
– Да, в этом смысле тоже есть кое-какие подвижки, – отвечает женщина.
– Разве мы не можем обратиться за помощью к британскому правительству? – спрашивает Нана. – А если бы кто-нибудь, я не знаю, попросил вице-короля? Если бы вы…
– Британцы ушли, Тарун. Они подвели черту на карте и ушли, предоставив нам разгребать весь бардак, – говорит женщина, указывая рукой на их маленькую темную палатку. – Но не волнуйтесь. Теперь у нас есть собственное правительство. Создан комитет по восстановлению, и обе стороны собираются принять новые законы, чтобы вернуть домой всех пропавших женщин и детей.
– Моя Каммо не пропала, – шепчет Нани тихо и хрипло, как будто очень долго кричала. – Мы оставили ее позади. Мы пожертвовали ей ради этой. – Она указывает дрожащим пальцем на Ма, кряхтящую и булькающую на руках Наны.
– Нет, Тоши. – Женщина снова берет Нани за руку. – Твою Каммо у тебя забрали, как забрали многих других. Но, поверь, правительство работает над этим день и ночь. Ганди-джи говорит о том, чтобы снова объявить голодовку. Он называет это быстрой отменой смерти. Пандит Неру уже поговорил с Джинной, он позаботится о том, чтобы мы вернули всех наших матерей и дочерей.