Ади наполнил пластиковый стакан водой и дал ей.
– Амма? Паани[39]?
Она не открыла глаз. Бледно-голубое одеяло укутывало ее так плотно, что трудно было понять, шевелится ли грудь. Не было, как в фильмах, экрана с пищащей зигзагообразной линией, показывающей, что Амма жива. Но на пульте дистанционного управления кроватью имелась красная кнопка, которую Ади должен был нажать в экстренной ситуации. Медсестра не объяснила, что значит экстренная ситуация.
Он наклонился к открытому рту Аммы и принюхался. Запах был убийственный – прокисшее молоко и несвежие зубы, – но Ади затаил дыхание и ждал, пока не почувствовал легкое дуновение воздуха на щеках.
Вернувшись на диван, он убавил звук телевизора и переключился на канал «Звездные фильмы». Шел «Эйс Вентура-2: Когда зовет природа». Ади смотрел предыдущий фильм, «Эйс Вентура: Розыск домашних животных», и, хотя помнил, как хохотал над ним, теперь не мог понять, почему все это показалось ему смешным. Смотреть на Джима Керри было все равно, что на тех садху-баба[40], что расхаживают со змеями на плечах – странно, но невозможно отвести взгляд.
Медсестра, которая пришла проверить, как дела у Аммы, посмотрела на Ади так, словно он делал что-то нехорошее. Он выключил звук. Медсестра заставила Амму сесть, измерила ей кровяное давление, повозилась с пакетом над ее головой и что-то записала в блокнот. Все это время Амма спала, и Ади задумался, помогает ли лекарство в пакете или оно нужно только для того, чтобы она молчала.
После того, как медсестра выключила свет и ушла, он уже не мог сосредоточиться на фильме. Снаружи воздух еще туманился от фейерверков Дивали. В школе всем велели передать родителям, чтобы они подписали петицию о проведении Дивали без фейерверков, объяснив это тем, что они вредны для атмосферы и для бедных детей, которые производят их на грязных и опасных фабриках. Отец Ади с возмущением заявил, что это «светская пропаганда» и заговор с целью заставить индуистов стыдиться. Он спросил, почему тогда никто не обвиняет мусульман в убийстве тысяч коз на улицах каждый праздник Ид – разве это не антигигиенично? А как насчет христиан, которые рубят деревья для украшения своих домов? Куда в это время смотрят экологи? В конце концов петицию по просьбе Ади подписала Ма.
Не то чтобы она имела какое-то значение – этот Дивали, кажется, был громче и продолжительнее, чем прежние. Дядя Чаддха, живший в квартале напротив их дома и, по словам отца, только что получивший повышение по службе, выложил эпический лади, цепочку из десяти тысяч маленьких красных петард, круживших по всему парку, и он грохотал целую вечность. Все уже давно двинулись дальше, а петарды так и бушевали, как вышедший из-под контроля пожар, покрывая дорожку кусками сгоревшей бумаги, наполняя воздух между многоквартирными домами зловонным серым дымом.
На каждом большом фестивале отец приставал и к Ади, и к Ма, чтобы они спустились вниз и праздновали, просто чтобы соседи не считали их странными. Даже Сиддики с первого этажа с большим энтузиазмом праздновали и Дивали, и Холи, хотя, как всегда подчеркивал отец, сам он вовсе не считал нужным праздновать Курбан-Байрам в ответ. Дивали был одним из фестивалей, в котором соглашалась участвовать Ма, но только потому, что любила пхулджадис, серебряные бенгальские огни, взрывавшиеся градом электрических цветов. Это было одно из немногого, что могло ее развеселить, и при виде огней она даже порой хихикала, как маленькая девочка. Ради этого стоило терпеть и шум, и загрязнение окружающей среды. Такой фейерверк ему нравился.
Но в этом году они решили не праздновать Дивали, потому что Амма лежала в больнице. И к лучшему: судя по всему, Ма была явно не настроена хихикать.
Сидя на диване и глядя в окно, пытаясь не обращать внимания на ужасно громкий храп Аммы, он пытался думать о чем-нибудь еще, о чем угодно, чем можно было было заняться. Единственной книгой, которую Ади с собой взял, был «Властелин колец», но он просто не мог заставить себя ее открыть. Он неделями брался за нее снова и снова, зная, что порой требуется время, чтобы оценить книгу по достоинству, но как ни старался, не мог вызвать у себя ни малейшего интереса к эльфам, несущим тарабарщину, волосатым хоббитам, курящим трубки, и Парагону, сыну Саридона или как его там, с волшебным мечом. Хватит с него, решил Ади.
– Вы здесь? – прошептал он в желтый туман и стал ждать.
– Да, мистер Шарма, я здесь, – раздался в ответ монотонный голос скучающего дядюшки. Впервые в жизни Ади рад был его услышать.
– Где вы? Я вас не вижу.
– О да. И все благодаря вашему фестивалю Дивали, великому празднику победы добра над злом. Теперь в воздухе столько всего хорошего, что даже дышать нечем, хр-хрр.
Он наконец разглядел стервятника, сидевшего на крыше недостроенного здания больницы, совсем близко, ближе, чем когда бы то ни было, но дым был до того густым, что Ади не мог различить ничего, кроме черной фигуры, расплывающейся в серо-желтом смоге.
– Итак, мистер Шарма, вы готовы встретиться лицом к лицу со своим следующим страхом?
– Да, я подумал, это… я очень боюсь Амму, особенно когда она разговаривает с призраками. Я думал, что смогу провести ночь наедине с ней …
– Очень смешно. Вы пытаетесь обвести меня вокруг пальца? Вы думаете, я голубь? Вы не боитесь своей Аммы, вы сидите тут с ней и получаете удовольствие. Нет уж, давайте-ка серьезно. Подумайте, пожалуйста, что вас в последнее время пугает?
– Ну… немного страшно видеть Ма такой грустной, – признался он. – Я боюсь, что она вновь расплачется из-за меня.
– Вот это хорошо! – Головка стервятника взмыла вверх. – И что вы делаете, чтобы решить эту проблему?
– Ну, я… я подарил ей цветы, но она все равно…
– Вы подарили ей трупы растений? Зачем дарить трупы тем, кому и так грустно? Такие подарки делаю я своей жене, хр-хрр.
– Тогда не знаю, что делать! Я даже не знаю, почему она грустит, ведь вы не показываете мне все воспоминания.
– Пожалуйста, мистер Шарма, не обвиняйте других в своей лени. Я буду рад поделиться с вами файлами по мере того, как вы будете выполнять свои задачи. Могу ли я напомнить вам, что мы по-прежнему связаны взаимным протоколом ХАХА и по закону вы обязаны устранить один страх в обмен на каждый файл, который видите?
– Да-да, все это хорошо, но не могли бы вы мне хотя бы подсказать? Как мне угадать, чего вы хотите?
– Я, мистер Шарма? Я ничего не хочу. Я всего лишь скромный слуга, выполняющий свой долг, соблюдающий процедуры, предусмотренные разделом…
– Ой, хватит, – пробормотал Ади. – Давайте… летите отсюда.
Он сполз на диван и лежал с открытыми глазами, глядя на серый потолок, мерцающий в свете приглушенного телевизора. Не стоит злиться, сказал он себе. Глупо ожидать ответов от этой бессмысленной птицы. Придется во всем разбираться самому. Ади решил, что всю ночь будет не спать, а думать, чем помочь Ма, и лишь на минуту закрыл глаза, просто чтобы в голове прояснилось.
13. Не время медлить
– Две минуты молчания, – торжественным голосом выдохнул в микрофон отец Пинто, и на площадке воцарилась тишина.
Отец Пинто был школьным наставником, старейшим из всех отцов, и его роль заключалась исключительно в том, чтобы бродить по коридорам, заложив руки за спину, постоянно пожимая плечами и ошеломленно улыбаясь. Но ближе к Рождеству он оживал и каждую неделю проводил особые собрания, на которых вся школа выстраивалась в очередь, дрожа от утренней прохлады, чтобы послушать его проповеди. Собрания всегда начинались с двух минут молчания. В этот раз они были посвящены сорока шести погибшим в результате циклона где-то в Уттар-Прадеше. На прошлой неделе – трем погибшим при взрыве бомб в Чандни Чоук. Ади задавался вопросом, почему и в тот и в другой раз молчание длилось две минуты – ведь по логике оно должно было бы соответствовать количеству погибших. Но такой подход имел свои недостатки: вчера в газете он прочитал, что в результате нападения ТОТИ[41] на Шри-Ланке погибших было триста пятьдесят, значит, молчать пришлось бы целый день.
– Чему нас учит Святой Франциск? – спросил отец Пинто. Микрофон взвизгнул и разогнал всех голубей, наблюдавших с подоконников. Отец Пинто медленно обводил глазами территорию ассамблеи, почти не поворачивая головы, как будто пытаясь рассмотреть каждое лицо в нескончаемых колоннах учеников, от малышей, только-только покинувших детский сад, до усатых старшеклассников. Он молчал так долго, что стоявшие сзади начали предлагать свои варианты ответов: математике, классическим танцам, половому воспитанию – но учителя, патрулирующие ряды, быстро заставили их замолчать.
– После того как святой Франциск постился сорок дней и увидел ангела с шестью крыльями…
Это была любимая история отца Пинто, и он всегда рассказывал ее так долго, что даже самые послушные дети теряли нить рассказа и учителям надоедало пресекать все их перешептывания.
– …он возрадовался, увидев ангела, посланника нашего Господа, и заплакал от счастья. Но, присмотревшись, он увидел, что ангел был на распятии…
Утренняя сонливость понемногу сходила на нет, и строгие ряды, выстроенные по росту, начали разбиваться, ребята менялись местами, приятели пробирались поближе друг к другу. Учителя перестали расхаживать взад-вперед и стояли сзади, болтая и лишь порой шикая на учеников, если кто-то смеялся чересчур уж громко.
Обведя глазами соседнюю колонну, Ади обнаружил Нур, стоявшую в начале колонны и читавшую книгу. Он медленно продвинулся к ней, извинившись перед каждым из трех разделявших их мальчишек, хотя им, судя по всему, было все равно.
– Нур, – прошептал он, откашлялся и попробовал еще раз так громко, как только мог: – Эй, Нур!
Она повернулась, увидела его и чуть заметно улыбнулась.
– О, привет. – Она захлопнула книгу.