Ади улыбнулся, не уверенный, ему адресован вопрос или его отцу.
– Я не забыл привезти тебе подарки, герой. – Чача улыбнулся. Ади вдруг вспомнил, что Чача всегда его так называл – герой. Как ему хотелось, чтобы к нему всегда так обращались, без малейшего сарказма.
– Ты слишком его балуешь, – сказал отец, прибавляя скорость, когда они выехали на шоссе.
– О чем ты, Бхайя? У меня нет других племянников. Кого еще мне баловать?
В воздухе что-то изменилось, едва заметно, но Ади это уловил: плечи Чачи напряглись, челюсти отца сжались. Сейчас, понял Ади, будет сказано что-то серьезное.
– Чача? – Ади наклонился в пространство между передними сиденьями. – Ты летел над Африкой?
– Нет. – Чача рассмеялся, но не обидным смехом. – Самолеты не летают по прямой. – Он улыбнулся, видимо, догадавшись, почему Ади решил задать этот вопрос. – Мой рейс был через Лондон, поэтому я пересел на другой самолет и пролетел над Европой, а потом над Ираком, Ираном, Афганистаном, Пакистаном.
– Над Пакистаном?
– Да. – Чача вновь рассмеялся. – Трудно сказать, где заканчивается он и где начинается Индия. С неба не видно границ.
– Ха, – усмехнулся отец. – Мы работаем над этим. Подожди немного, и у нас будут полностью электрифицированные границы. Их будет видно даже из космоса, как ту стену в Китае.
– Вот это да, Бхайя! – воскликнул Чача с детским любопытством. – Как твоя работа? Над каким интересным проектом ты сейчас трудишься?
– Этого я сказать не могу. Национальная безопасность.
Вид у отца при этом сделался такой, будто он работал над созданием атомной бомбы или чего-нибудь в этом роде. Но, насколько знал Ади из разговоров отца с дядей Ладду, он занимался тем же проектом, что и последние два года: разрабатывал способы приготовления сока из бананов. Он называл это важным проектом национальной безопасности, поскольку сок предназначался для солдат, которые не могли брать с собой бананы в походы, потому что они слишком быстро портились. Ади иногда предполагал, что отец это все выдумывает – он не мог себе представить, чтобы солдаты нуждались в бананах в бою, – но отец часто говорил, что никто не знает, как тратить деньги так, как правительство Индии.
– Лучше ты расскажи, – велел отец, тормозя на светофоре и поворачиваясь к Чаче, – как твоя практика? Пациенты уж куда интереснее нашей скучной жизни.
– Они нормальные люди, Бхайя. Как ты и я.
– Хм-м, – сказал отец, переключая передачу и вновь ускоряясь, кивая в сторону, как всегда при разговорах, которые находил слишком глупыми, чтобы поддерживать. Чача был психиатром, так что спорить с ним отец не считал нужным.
На какое-то время в машине воцарилась тишина, и Ади низко наклонился, чтобы не видеть отца в зеркале заднего вида и получше рассмотреть Чачу. Ему не мешало бы побриться, под глазами залегли темные тени, а в летящих вспышках желтых уличных фонарей Ади мог различить седые волосы вокруг его ушей. Но несмотря на все это, по сравнению с отцом, Чача казался героем рекламы. У него была такая же лысина, как у отца, но он не пытался ее скрыть, зачесывая волосы – он коротко стригся, и почему-то стрижка его молодила. Как и отец, он носил очки, но не квадратные, в тяжелой золотой оправе, а гладкие прямоугольники без оправы вообще, которые, казалось, плыли в воздухе перед его глазами. Но сильнее всего отличался его запах. Одновременно сильный и нежный, он наполнил машину пьянящим теплом, и Ади хотелось вдыхать этот аромат снова и снова. Видимо, это был парфюм, или лосьон после бритья, или стиральный порошок, но для Ади это был запах заграницы, запах волшебного мира далеко за пределами их маленькой жизни.
Когда они наконец добрались до дома, уже перевалило за полночь. От волнения Ади забыл даже, что не пообедал. Он вспомнил об этом, лишь когда вошел в дом и почувствовал, как аромат пулао[44] пробудил его желудок к жизни.
– Пранаам, Бхабхи, – сказал Чача, когда Ма вышла из кухни в другом сари, не в том, в котором провожала их в аэропорт. Когда Чача наклонился, чтобы коснуться ее ног, она вместо этого обняла его так же крепко, как обнимала Ади, вернувшись из первого таинственного путешествия.
– Сколько лет, сколько зим, Мохан. – Она улыбнулась. – Почему ты нас не навещал?
Чача виновато улыбнулся в ответ, и Ма повела его к обеденному столу.
– Ну-ну, садись, ужин готов.
Ади повернулся, чтобы закрыть дверь, почти забыв об отце, который еще поднимался по лестнице. Отошел в сторону, дал ему пройти.
– Как, сразу ужин? Дай ему хоть подышать, – сказал отец, пыхтя и снимая туфли.
– Как можно дышать, когда так вкусно пахнет? – заметил Чача, и Ма улыбнулась, совсем как Нур тогда в учительской – Ади не мог понять, что значит эта улыбка, но она наполняла все его тело покалывающим теплом.
Чача прошел вслед за Ма на кухню, и Ади слышал, как он громко восхищался, сколько она всего наготовила, и даже его самое любимое блюдо в мире – бхинди[45].
За обеденным столом Ади почувствовал недолгий прилив счастья. От разговора, который вели Чача и Ма, от подпрыгивающего, бурлящего волнения их слов все в доме становилось ярче и светлее, будто распахнулись все окна, ворвался холодный ветерок и унес прочь печаль, покрывавшую их дом, как толстый слой пыли. Все могло бы быть совсем по-другому, подумал Ади, если бы Ма вышла замуж за Чачу. Может быть, они все могли бы сейчас жить в Америке, Ма носила бы какие угодно платья и водила машину, а он сам ходил бы в школу в джинсах и бейсболке. Может быть, он сам так и сделает, когда станет старше – уедет и увезет Ма туда, где им легче будет дышать и жить.
– Не понимаю, с чего вдруг ты полюбил эту гадость, – сказал отец, когда Чача поставил на стол тарелку с дымящимся бхинди. – Видно, Америка сломала тебе мозг. Ты должен стать сам себе пациентом. – Он усмехнулся, но Чача не дал ему возможности язвить дальше, искренне рассмеявшись в ответ. Хорошая идея, подумал Ади, надо бы запомнить.
Ади ненавидел бхинди, как отец, если не больше. Безжизненные зеленые стебли, разрезанные посередине, ничем не напоминали пальцы ни одной дамы, какую ему доводилось видеть, а от запаха его просто мутило. Но теперь он решил съесть целую порцию, медленно пережевывая, чтобы проникнуться вкусом.
– Ешьте, пока чапати горячие, – крикнула Ма из кухни.
– Нет, мы начнем есть, когда ты к нам придешь, – крикнул в ответ Чача.
– Мы навестим Амму утром, перед моей работой, – сказал отец, накладывая себе рис. – Приемные часы начинаются в восемь. Не слишком для тебя рано?
– Нет, ничуть. Я готов.
Ма достала свежие, дымящиеся чапати, бросила одну на тарелку Чачи.
– Ну, рассказывай, Мохан. – Она села на стул рядом с Ади, лицом к отцу, но повернулась к Чаче. – Как там Джин?
Отец ухмыльнулся при упоминании этого имени. Это девушка Чачи, вспомнил Ади. Обычно отец называл ее Мемсахиб Мохана, но сейчас у него был набит рот, и он не мог назвать ее никак.
– У Джин все хорошо, – ответил Чача. – Передает вам всем свою любовь и подарки. Она очень хотела приехать, но в этот раз было сложно.
– Да, да. – Ма кивнула, ее лицо было очень серьезным. – Представляю, как трудно собраться в такую дальнюю поездку за такой короткий срок. Но в следующий раз пусть обязательно приезжает.
– Еще этот раз не начался, – сказал отец, – а ты уже говоришь про следующий? Будешь так за ним гоняться, бедный парень вообще больше не приедет.
К своему шоку, Ади услышал, как Ма смеется – искренне и радостно над словами отца. Она смеялась, как раньше, как далеким-далеким летом, когда отец вечерами порой возил их к Воротам Индии[46] за мороженым. Однажды она целую вечность не могла решить, какое выбрать, и когда наконец определилась, отец выхватил у нее кусок прямо из-под носа, и она визжала от притворного ужаса, а Ади и отец хохотали и хохотали.
Какой же вкус она тогда выбрала?
Когда Ма убрала со стола, категорически отказавшись от помощи Чачи, Ади остался на кухне, а Чача открыл чемодан и стал доставать подарки.
– Бхабхи, – крикнул он Ма, роясь под стопками хрустящих, аккуратно сложенных рубашек, – Джин прислала для тебя особенный подарок, она выбрала его сама.
Ма вышла из кухни, вытирая руки тряпкой.
– Ого, зачем все это нужно? – она рассмеялась. – И покажи сначала, что ты привез ему, а то он чуть дышит.
Она имеет в виду его, понял Ади и почувствовал, как лицо вспыхнуло.
– Конечно, герой. Давай-ка посмотрим, что тут есть для тебя.
Он вручил Ади длинный серый кусок пластика с маленьким экраном и крошечными кнопками. Ади никогда раньше его не видел, но знал, что это такое – «Нинтендо Гейм Бой». Он управлялся, как игровая приставка Санни-Банни, но единственной игрой на нем был тетрис. Крутой гаджет, конечно, но для того, кому наскучил «Мортал Комбат», строить стену из падающих кирпичей – не особенно захватывающее занятие.
Видимо, почувствовав его разочарование, Чача вынул остальные подарки. Это оказались: маленькая радиоуправляемая машинка (детская), шоколадные батончики «Тоблерон» (пригодятся подкупить кого-нибудь, чтобы он помог наверстать пропущенные уроки), черно-красная кепка «Чикаго Буллз» (классная, но в школу в такой не пустят), бледно-голубая рубашка, пахнущая Чачей (слишком большая) и набор фигурок из «Звездных войн» (футболка была бы лучше).
Когда Чача наконец застегнул молнию чемодана, Ади изо всех сил пытался показать восторг, убеждая себя, что это действительно потрясающие подарки и у любого подростка от счастья закружилась бы голова. И все же ему было немного грустно.
В прошлый приезд, много лет назад, Чача привез Ади лучший подарок в его жизни. Это была книга комиксов, толще любой другой, что он видел в жизни, и с такой потрясающей обложкой, что он до сих пор помнил ее в мельчайших подробностях. На ней была изображена задняя часть синего джипа с тремя людьми и собакой внутри, который мчался к гигантской ракете, разрисо