– Что ты, Бхайя! Это всего только маленький подарок. Разве я не могу дать…
– Ты хочешь слышать, – уже громче продолжал отец, – что ты богаче, образованнее, культурнее нас, отсталых людей. Что ты можешь явиться сюда и указывать нам, как жить, а мы должны взяться за руки и поблагодарить тебя за это. И ты хочешь слышать, – он наконец посмотрел на Чачу, – что из тебя вышел бы лучший отец для моего сына, лучший муж для моей жены. И знаешь почему? Я тебе скажу почему, психиатр-сахиб. Это потому, что ты до сих пор не смирился со своим поражением.
Поражением? Ади посмотрел на Чачу, на Ма. Они оба качали головами.
– Послушай, – прошептала Ма. – Не сейчас. Ади…
– Нет-нет, а что такого? Пусть твой сын это услышит, он уже взрослый. Да, герой? – Он послал Ади улыбку, имеющую силу вновь превратить его в испуганного маленького ребенка. – Ты знаешь, что твой Чача хотел жениться на твоей маме?
– Это неправда, – сказал Чача, но договорить ему не дали.
– Да, мы все вместе учились в одном колледже, – продолжал отец. – Эти двое были друзьями не разлей вода, всегда вместе, вечно бла-бла в библиотеке, пока я был занят учебой. Но когда пришло время делать предложение, угадайте-ка, кто его сделал? – Он откинулся на диване, сияя от гордости.
Ади поднял глаза на Ма. Она смотрела на отца так, что это его пугало – не потому что взгляд был злым или даже грустным, а потому что он был таким, словно с нее достаточно, словно она наконец задалась вопросом, почему сидит тут и изо дня в день слушает эту чушь. Почему просто не ушла раз и навсегда.
– Это правда. – Чача повернулся к Ади. – Твоя мама выбрала твоего отца, и я был рад за них обоих. Мы с ней были просто друзьями, жениться не собирались. Я всегда хотел поехать за границу и учиться, а она хотела…
– Бусс. Хватит, – прошипела Ма достаточно громко, чтобы ее можно было услышать. Мужчины умолкли.
Какое-то время она сидела тихо, глядя на нетронутые чашки, стоявшие на столе, и Ади слышал тиканье старинных часов в коридоре.
– Вы оба думаете, что знаете, чего я хотела – как и мой отец, – сказала она, закрыв глаза. – Но кто вообще меня спрашивал? Отец собирался выдать меня за какого-то деревенщину из Пенджаба. Все, о чем он у меня спросил, – нет ли у меня на примете кого-нибудь другого. Из всех молодых людей я общалась лишь с вами двумя, а ты, – она посмотрела на Чачу, – мечтал об Америке. Так что я выбрала тебя, – она повернулась к отцу. – Раз уж все равно придется выходить замуж, подумала я, то лучше выйти за кого-то, кого я знаю. Как там говорится, знакомый дьявол лучше незнакомого ангела? – Она покачала головой и фыркнула. – И, видимо, я должна быть благодарна, что у меня был хоть какой-то выбор. У кого-то и такого не было.
Ади взглянул на отца и впервые увидел, что тот по-настоящему убит горем.
– Но, Бхабхи… – Чача замялся. – Если ты не хотела замуж…
Ма усмехнулась, ее глаза сузились, как будто она была искренне удивлена.
– Мой отец во многих отношениях был святым. Он всегда поощрял мое желание учиться, поступить в колледж, но знал, что долго не продержится. Все эти сигареты, что он без конца курил, делали свое дело, и он знал, что однажды придется отдавать долг. Он не думал, что я смогу выжить без него, беспомощная женщина, предоставленная самой себе.
– Я помню дядю-джи. – Чача улыбнулся. – Он был очень прогрессивным человеком.
– Даже у очень прогрессивных людей есть границы, когда речь об их дочерях.
– Но, – продолжал настаивать Чача, – если бы ты ему объяснила, он наверняка бы понял. Я не очень хорошо его знал, но помню его как самого доброго человека из тех, что мне встречались.
Ади понял, что пытается сделать Чача – поправить настроение Ма разговорами о Нане, – и впечатлился тем, что не один знает этот фокус. Но он все равно не сработал. Ма улыбалась, но это была нехорошая улыбка.
– Мир устроен по-разному для тебя и для меня, Мохан, – сказала она тихо и устало. – Тебе все по плечу. Ты знаешь, чего хочешь, и ты это получаешь. Теперь ты в Америке, стране свободы. Твой мир огромен и полон выбора. А здесь он другой. Для меня он всегда был меньше, чем для тебя, и с годами становился все у́же и у́же. Из аудитории в спальню, из спальни в кухню, из кухни в туалет, чистить унитаз – вот как меняется мир женщины. И кому какое дело, чего мне хотелось? Если мне хотелось поехать за границу, стать врачом, купить себе дом и летать по всему миру так же легко, как ездить на автобусе, что с того? Я хотела, чтобы у меня была мать – я это получила? Хотеть – для меня недосягаемая роскошь, и я давно научилась обходиться без нее.
Повисла долгая тишина, и Ади уже не мог вернуться к книге. Отец вновь уставился в телевизор, где по-прежнему показывали новости. Речь шла о высылке Пакистаном индийского дипломата за шпионаж, но отец никак на это не отреагировал. Чача отложил двадцатидолларовую купюру и теперь возился со своим кольцом, медленно вращая его вокруг пальца. Ма продолжала смотреть на чай, и Ади задумался, не из-за этого ли она больше всего расстроилась. Она приготовила этот чай и принесла им, а он теперь остыл и покрылся морщинистой коричневой коркой, затянувшей поверхность чашки, как тина стоячую водную гладь.
– Ты никогда мне этого не говорила, – сказал отец, понизив голос до шепота. Ма промокнула угол глаза концом сари и глубоко вздохнула.
– Я никогда тебе этого не говорила, потому что это не имело значения. Выйдя замуж, я посвятила всю жизнь тебе. Все, чего я хотела для себя, – чтобы у меня была дочь, чтобы у нее был выбор, которого не было у меня. Но ты не позволил мне даже этого.
Она говорит о том, что он видел в последнем файле, понял Ади. Он посмотрел на отца, но в его глазах не было ни малейшего следа раскаяния.
– Виновата Амма, ты это знаешь. Ты знаешь, какой она была. Думаешь, я не сожалею о том, что произошло? Я так ее и не простил.
– И что это дало? Ты ничего не сделал, чтобы мне помочь, а когда она состарилась и была прикована к постели, ты повел себя как храбрый лев, рычащий в своем логове. Так и кому осталось о ней заботиться?
– Послушай, но я ведь предлагал отправить ее в дом престарелых! Это ты настояла, что нужно привезти ее сюда.
– Нет, – Ма покачала головой, – семью бросать нельзя. Никогда.
– Почему же ты тогда винишь меня? Если ты не смогла так с ней поступить, даже после того, что она сделала…
– Меня не волнует, что она сделала, Махеш! – Когда она вслух произнесла имя отца, Ади едва не потерял сознание. Она никогда не называла его по имени, никогда[50]. – Я вышла замуж за тебя, а не за нее. Я с тобой обошла семь раз вокруг святого огня. Я ждала, что ты будешь на моей стороне.
Какое-то время отец молчал, но Ади почувствовал, как его стыд перерастает в гнев.
– Какое значение для тебя имеет огонь? – он усмехнулся. – Ты ведь даже не нашей веры!
Ади затаил дыхание, тайком заглядывая между страницами книги, пока слова отца разносились по комнате.
– Да, а ты – аватар Бога Рамы, – ответила Ма и рассмеялась. Рассмеялась! – Видимо, этому тебя учит Рамаяна: не верить собственной жене, обращаться с собственными детьми хуже, чем с сиротами.
Ади не смел поднять глаза на отца, не сомневаясь, что он в любой момент начнет кричать и швыряться вещами.
– Позволь мне спросить тебя только об одном, Бхабхи, – голос Чачи был всплеском дождя в жаркий полдень. – Как ты думаешь, что могло бы принести тебе покой?
– Покой? – Она вновь рассмеялась. – Я всюду искала покой. Я ходила в храмы, гурдвары, мечети, церкви. Последние несколько месяцев я каждый день ходила в ашрамы гуру и баб, слушала их проповеди и распевала их песни. И все равно я каждую ночь вижу их во сне – мою погибшую мать, мою пропавшую сестру, мою убитую дочь. Скажи мне, Мохан, ты ведь эксперт – что даст мне покой?
Ади впервые слышал, чтобы Ма так разговаривала с Чачей – словно вызывала его на бой. Но Чачу, казалось, это ничуть не смутило. Он поправил очки и кивнул, словно был просто врачом, записывающим жалобы пациента.
– А ты, Бхайя? – Чача повернулся к отцу. – Что могло бы принести покой тебе?
– Мне? – спросил отец, как будто его обвиняли в преступлении. – Я абсолютно спокоен.
Ма усмехнулась и закатила глаза, а Ади почувствовал внезапное, неудержимое желание захихикать. Он сильно прикусил язык и поморщился, ожидая вкуса крови.
– Все, чего я хотел, – сказал отец, повышая голос, чтобы скрыть смущение от того, что над ним смеются, – все, чего я хотел, – правды. Но все, что я вижу с первых дней, – ложь. Ложь о том, кто она, откуда родом, кто ее родители. И как тут винить Амму? Она думала, что женит сына на брахманке, на девушке из хорошей семьи, и вдруг в день свадьбы узнает, что она не то что не брахманка, она, может, и не нашей веры вовсе! Она из сикхов? Она из мусульман? Она и сама не знает.
– Ты узнал, потому что я тебе сказала, – ответила Ма, – а я тебе сказала, как только сама выяснила. Откуда мне было знать, если моя мать умерла до того, как я…
– Несмотря на все это, – продолжал отец, намеренно игнорируя Ма и обращаясь только к Чаче, – несмотря на все это, я все равно принял ее, ты это знаешь. Из-за нее я ссорился с Аммой, но, возможно, старуха все-таки была права.
– Ты только посмотри на него. – Ма улыбнулась Чаче. – Даже сейчас он принимает сторону матери. Он живет в доме, который отец дал мне в приданое, и говорит, что принял меня. Ого! Какая великая честь!
– Я хотел жениться на ней, – взревел отец. – Ради нее я перестал разговаривать с собственной матерью. Все, о чем я просил, – чтобы собственная семья уважала меня и говорила мне правду, но что они делают? Они продолжают мне врать! Они бегают от меня, как крысы, скрывают свои секреты, разговаривают черт знает с кем, думая, что я слишком глуп, чтобы это заметить.
Ади почувствовал, как коченеют пальцы. Неужели отец знает о стервятнике?