– Наверное, не стоит… – пробормотала Ма, снимая серьги.
– Нет-нет, – Мааси остановила ее, – я просто… Мне вспомнилось то, о чем я, как мне казалось, забыла. Из-за этих сережек Тоши однажды очень сильно поругалась с родственниками. Эти гиены всегда следили за ними, но Тоши защищала сережки ценой своей жизни. Я думаю, она видела в них символ, последние угли надежды. Они могли отобрать у нее все, обращаться с ней хуже, чем с тощим мулом в конюшне, но Вахе Гуру знает, что она никогда не позволяла сломить ее дух. Может быть, поэтому, несмотря на адское пламя, я держалась за эти маленькие безделушки.
– Ох. – Ма закусила губу. – Я встретилась с родственниками Тоши, когда ездила в Лахор.
– Вот как? – Мааси приподняла бровь. – И что они тебе сказали?
– Они нехорошо со мной обошлись. Та старуха, что я встретила, повела себя просто ужасно.
Мааси расхохоталась, но в ее голосе не было радости.
– Кажется, я поняла, с кем ты встретилась. У нее светло-карие глаза?
– Да! Ты ее знаешь?
– Она была невесткой Тоши. Она жила с нами.
Женщина, которая облила своих детей керосином, подумал Ади. И, видимо, с которой он разговаривал по телефону. Он посмотрел на Ма – она, казалось, была смущена.
– Но, как ты сказала вчера вечером, она… она хотела себя сжечь?
– О, я знала, что она этого не сделает. Просто хотела избавиться от нас с Тоши. Она всегда была с нами жестока. Держала под контролем кухню и шкаф с едой, давала все это лишь своим детям. Готовила всякие сладости, ладду, хир, халву, но я их никогда не пробовала. Помню, как весь дом пах сахаром и топленым маслом, а я пила лишь разбавленное молоко.
Не поэтому ли, подумал Ади, кухня Мааси теперь такая большая и хорошо укомплектованная? Не поэтому ли она так мало ела за ужином, хотя стол был заставлен едой?
– Так странно, да? Помнишь какие-то глупости из детства, но так ясно, будто это было вчера. – Мааси рассмеялась, но Ма не ответила. Она вертела серьги в руках, нежно лаская их, как будто эти хрупкие вещицы были птенцами и нуждались в теплых прикосновениях.
– Я сейчас… только уберу их куда-нибудь, – сказала она наконец и ушла в дом.
Ади вновь вернулся к книге, лежавшей перед ним в траве, но мысли витали очень далеко. Мааси разрешила ему взять любые книги, какие захочет, и он выбрал несколько: рассказы Саадата Хасана Манто[56] (ему понравилась фамилия Манто), том романа какого-то русского по имени Лев (ему всегда хотелось быть львом, а не раком) и та книга Исмет Чугтай, которую он не мог прочитать. Ади смотрел на Мааси и удивлялся, до чего она не похожа на ту женщину, что он себе представлял. Это, напомнил он себе, та же маленькая девочка, которую он видел в файлах стервятника. Он начал понимать, что проблески, которые он уловил, едва затронули поверхность ее страданий на протяжении многих лет. И все же она была идолом спокойствия, улыбчивым Буддой, не имевшим к жизни никаких претензий. Ади знал, что она старше Ма лет на пять, но выглядела моложе, здоровее, ее лицо не было исчерчено такими глубокими морщинами, а глаза всегда сверкали едва сдерживаемой улыбкой. Эта улыбка наполняла его надеждой. Если она смогла оставить все это позади и начать новую жизнь, полную радости и ярких красок, то и Ма смогла бы. Теперь, когда они были вместе, может быть, у Ма тоже появился шанс все изменить.
– У меня тоже для тебя кое-что есть, – сказала Ма, выходя в сад с маленькой миской в руках. – Мы не можем изменить наши воспоминания, но можем создать новые. Все эти люди ушли, ушли те времена. Теперь, думая о халве, думай обо мне.
Мааси взяла миску и молча посмотрела на Ма. Медленно зачерпнула маленькую ложку, положила в рот и долго держала там, прежде чем проглотить. Когда она подняла глаза, Ади увидел, что она плачет.
– Нет, бехенджи, никаких больше слез, – сказала Ма, но ее голос сорвался, и Ади пришлось отвести взгляд. Он понял, что ждал, пока Ма сломается. Он не ожидал этого от Мааси, которая казалась такой спокойной. Может быть, он упустил из вида то, что видела Ма – боль прошлого, которая по-прежнему текла глубоко внутри ее тела и, как лава, ждала годы, десятилетия, целую вечность, пока трещина на поверхности не выпустит все это наружу.
– Манно, обещай мне, что не уйдешь, – сказала Мааси, изо всех сил стараясь не зарыдать, но безуспешно. – Обещай… обещай мне, что останешься.
Ма наклонилась к ней, крепко обняла, обхватила ее голову руками.
– Я теперь навсегда с тобой. Ты больше не одна.
Глядя, как они обнимаются в полуденных лучах зимнего солнца, Ади вдруг почувствовал, как его, словно кусок мела по лбу, щелкнуло осознание. Он все понял неправильно. Все это время он надеялся, что, когда сестры встретятся, Ма обретет покой и ему больше не придется беспокоиться, что она уйдет. Но теперь он видел, что Ма нужно больше, чем просто покой. После полувека страданий и чужой жизни, с самого начала наполненной ложью, она заслужила освобождение. И не он мог дать ей это освобождение, спасти ее, как он мечтал в своих детских фантазиях. Потому что он лишь удерживал Ма на месте, он, полутораметровый младенец, цеплялся за край ее одежды.
Ади закрыл глаза и вздохнул. Пришло время ее отпустить. В конце концов, в этом году исполнилось пятьдесят лет независимой Индии; он мог стать годом независимости и для них. И если он хотел освобождения Ма, то в первую очередь должен был освободиться сам.
Пришло время побороть свой главный страх.
21. Этот сын совы
Вечернее небо было чистым, почти прозрачным, луна ярко засияла еще до того, как солнце полностью село, и Ади ясно увидел несколько звезд. Поднявшись на бетонную платформу, на которой находился резервуар с водой, он осмотрел окрестности. Повсюду стояли большие, крепкие на вид дома, многие из них были такими же элегантными, как дом Мааси, – стены приглушенных пастельных тонов, резные оконные арки и раскидистые лужайки. Между ними стояло несколько новых домов, которые казались здесь совершенно неуместными. Они были выше, ярче, с кондиционерами вместо больших окон и длинными подъездными дорожками, на которых выстроились сверкающие машины, вместо травянистых лужаек. Интересно, подумал Ади, станет ли когда-нибудь Джаландхар таким же тесным и грязным городом, как Дели с его серыми многоквартирными домами, сменившими старые бунгало, и маленькими кольцевыми развязками, днем и ночью забитыми машинами. По крайней мере сейчас здесь было тихо.
– Вы тут? – прошептал он. Стервятника нигде не было видно, да и вряд ли он стал бы проделывать путь до Пенджаба.
– Хр-хрр, – раздался голос, и, повернувшись, Ади увидел, что птица сидит на резервуаре с водой у соседнего дома, и ее освещают лучи заходящего солнца.
– Вы и сюда добрались? Как далеко мне придется уехать, чтобы от вас избавиться?
Он хотел пошутить, но сразу же понял, что стервятник не оценит. И не ошибся.
– Вы меня разочаровываете, мистер Шарма. Даже несмотря на все успехи, ваши манеры лучше не стали. Могу ли я напомнить, что вы сами меня искали? Если хотите от меня избавиться…
– Да расслабьтесь вы. Я просто шучу.
– Ах да, это ваше чувство юмора. Очень освежающе.
Ади закатил глаза.
– Я хочу сказать, что готов к последнему испытанию.
– Да ну? И каково же это испытание? Вы снова собираетесь меня обмануть?
– Что, все еще злитесь, что я испортил ваш файл?
– Это не мой файл, мистер Шарма. Файлы принадлежат всем нам, и существуют определенные правила, чтобы их защитить.
– Ой, да успокойтесь, это всего лишь воспоминания, разве нет?
– Всего лишь воспоминания? Что такое прошлое, если не воспоминания?
– Да, но эти файлы – лишь записи того, что произошло. Разве, изменив их, мы меняем прошлое?
– Хм. – Стервятник посмотрел в угасающее небо. – Возможно, вы и правы. Но все же рискованно, это может изменить то, что помнят люди. Может изменить будущее.
– Вот именно. – Ади не смог сдержать улыбку.
– В любом случае, что сделано, то сделано. – Стервятник кивнул и, как показалось Ади, сдержал улыбку – может быть, он и впрямь был впечатлен. – Давайте двигаться дальше. Вы сказали, что готовы к чему-то?
– Да так… – Ади глубоко вздохнул. – Мой самый большой страх, о котором я вам не рассказал, потому что…
– Я знаю, мистер Шарма. Вам слишком стыдно в нем признаться.
– Вы знаете?
– Конечно, знаю с первого дня. Это любой поймет, только взглянув на вас.
– Тогда почему же вы ничего не сказали?
– Я ждал вас. Вы должны сами это признать, таково правило. Чего, позвольте мне напомнить, вы до сих пор не сделали.
– Что? А, да. Так вот, мой самый большой страх номер один на все времена – это… что Ма уйдет. И никогда не вернется.
– Очень хорошо, – пробормотал стервятник. – И как же вы намерены решать эту проблему?
– О, я думал, вы…
– Что? Подскажу вам? Но я не могу, мистер Шарма. Ответ вы должны найти сами, таково…
– Правило, да. Не дай бог нам их нарушить.
– Я никогда не давал вам указаний, что делать. Если помните, вы рассказали мне о своих страхах один за другим. Я просто записал то, что вы мне сообщили, в свой отчет.
– Думаю, это правда.
– Большого труда это не составило, потому что ваши страхи были простыми, как страх перед высокой температурой у вашего отца. Но в этот раз все сложнее, верно? Когда мама рядом, вы боитесь, что она уйдет. Когда она не рядом, боитесь, что она не вернется. Что делать? Что делать?
– А если уйду я?
– Хм. – Стервятник нагнул длинную шею, склонил голову, как будто рассматривал землю, и кивнул. – Очень интересно, мистер Шарма. И куда же вы собрались?
Куда ему было идти? В дом Санни-Банни, где он провел столько счастливых летних дней? Он даже не знал, где они теперь живут. В Чикаго, штат Иллинойс? У Чачи была своя жизнь, он собирался жениться. Конечно, он любил Ади и все такое, но не то чтобы намеревался его