усыновить.
– О! – Он резко сел, ударившись головой о кожух резервуара для воды, но даже не заметив боли. – А что, если… что, если я уеду в Англию?
– В Англию? А что такое Англия? Там даже не умеют играть в крикет и целыми днями дождь.
– Но я люблю дождь! – Чем больше он думал об этом, тем больше это обретало смысл. Англия, затянутое облаками небо, красные двухэтажные автобусы и приключения знаменитой пятерки. Это был ответ на все вопросы.
Или не был? Точно сказать Ади не мог.
Он попытался развернуть идею, из вспышки вдохновения выстроить подробный план действий, но у него закружилась голова. Единственное, что он знал наверняка, – то, что никогда в жизни еще не чувствовал такого волнения, даже когда смотрел из окна поезда, как знакомый ему мир проносится мимо.
– Я… я просто знаю, я помню, как Чача говорил… ладно, мне пора идти. – Он спрыгнул с платформы и рванул к лестнице. – Я потом вам расскажу, вот увидите!
– Конечно, увижу, – пробормотал стервятник в ответ, но Ади уже убежал.
Оказавшись на первом этаже, он глубоко вздохнул и толкнул дверь. Она была открыта. Ади вошел в мастерскую Мааси и оглядел длинную узкую комнату. По всему периметру стен простирались окна без занавесок, и света снаружи было достаточно, чтобы комната сияла. Здесь выстроились по стойке смирно длинные ряды вешалок – маскарадная армия курт, сари и юбок. Одни еще не были сшиты и свободно развевались на легком ветерке, проникавшем сквозь открытую дверь. Другие были изящны, как витрины магазинов, украшены вышивкой, драгоценными камнями и блестящими нитями. Все они были прекрасны и, несомненно, это творения Мааси.
В дальнем конце комнаты стоял компьютер в пластиковом корпусе. Ади включил его, оттащил от швейного стола стул и стал ждать. Посмотрев какое-то время на мигающие огни интернет-модема, он понял, что нужно отключить телефон и воткнуть провод. Наконец компьютер заквакал, закашлялся и завизжал, внизу экрана появился маленький значок Земли. Открыв почту, Ади подумал, что надо бы завести новую, но потом решил, что на это нет времени. Он нажал «Написать», ввел адрес Чачи, который знал наизусть, и уставился на пустой экран.
С чего начать?
Он медленно открыл глаза, пробуждаясь ото сна более глубокого, чем он привык, и вытянул ноги под плюшевым одеялом, напрягая мышцы, которые, казалось, выросли за ночь. С радостью оглядел комнату для гостей. Она была маленькая, но уютная, здесь были темные деревянные шкафы и пахло землей, всего за две ночи Ади начал чувствовать себя как дома в ее теплых объятиях. Однако пришло время уходить, и он выбрался из постели.
Он нисколько не удивился, увидев, что Ма уже оделась, собралась в дорогу и теперь сидит на диване рядом с Мааси перед дымящейся чашкой чая. Поезд отходил в одиннадцать, до него оставалось еще четыре часа, но Ма всегда считала, что лучше ждать его на станции, чем дома.
Услышав за спиной внезапное фырканье собаки в коридоре, Ади вскрикнул и отпрыгнул в гостиную. Ма и Мааси повернулись к нему и рассмеялись.
– Я как раз собиралась тебя будить, – сказала Ма. – Иди сюда, нам нужно поговорить.
Ади стал перебирать все способы, которыми мог облажаться. Он взял у Мааси четыре книги – может, это слишком много? Может, Мааси узнала, что он пробрался к ней в мастерскую, и рассердилась? Или все дело было в чертовой собаке? Вдруг ее стошнило после того, как он вечером поделился с ней печеньем?
– Утром я говорила с отцом, – сказала Ма. – Он просил передать, что Чача звонил и спрашивал насчет тебя. Так что я ему перезвонила.
– Блин-черт-дерьмо-жопа, – пробормотал Ади, пораженный таким предательством. Он ведь предупредил Чачу, что это секрет. Он потратил целых две минуты, чтобы разобраться, как подчеркнуть слова «это секрет» и выделить их красным.
– Я не сержусь, бета. Просто хочу поговорить. – В глазах Ма мелькнула улыбка, поэтому он вздохнул и подошел к ней.
– Неужели ты правда хочешь в школу-интернат? В Англии? – Ее голос звучал недоверчиво, но выражение лица было скорее удивленным, чем злым, и Ади не мог решить, как ответить.
– Чача говорил… когда он приезжал, когда мы ездили в Ладжпат-Нагар…он говорил, что кто-то учился в школе в Англии, какая-то девушка, которая потом вышла там замуж…
– О! – Она рассмеялась, удивившись, что он вспомнил этот эпизод. – Да, но…
– Он говорил, что мне тоже стоит попробовать. Говорил, что я могу получить стипендию.
– Серьезно?
– Да! И ты согласилась.
– Я этого не помню, Ади. Может быть, я не слушала. Но я не хочу, чтобы ты уезжал. Если ты думаешь, что я хочу, и поэтому так решил…
– Ма, я сам этого хочу.
– Ох. – Она взглянула на Мааси, которая впервые за три дня смотрела на Ади не как на малыша. – Но послушай… что такого плохого в твоей школе? Это отличная школа при монастыре в Южном Дели, мы отправили тебя туда, чтобы ты получил самое лучшее образование. Знаешь, как это было трудно?
– Но нас там ничему не учат! Половины учителей вечно нет на занятиях, а когда они есть, то просто пишут что-нибудь на доске, а мы переписываем. Единственное, что им нравится делать, так это наказывать нас за всякую ерунду – что мы забываем тетради, плохо причесываемся или не хотим говорить по-английски. Но если уж целыми днями говорить по-английски, не лучше ли уехать в Англию?
– В Дели много и других хороших школ. Если тебе не нравится твоя, мог бы сказать мне, мы поговорили бы с папой и…
– Не хочу я говорить с папой, Ма. Дело не в школе. Я не хочу жить в этом доме. Не хочу жить с ним.
– Ади… – строго начала Ма, но он не дал ей договорить.
– Думаешь, он хочет жить с нами? Все, что ему интересно, – пуджа и то, как получить повышение.
– Твой папа очень много работает на благо семьи. Он неплохой человек, бета. Просто на работе на него сильно давят. Порой он чувствует, что его недостаточно ценят, как чувствуем мы все. Раньше он был совсем другим, ты знаешь об этом? Он не всегда так злился. Ты был очень маленьким, ты не помнишь, но он…
– Бил тебя? Да, это я помню.
Ма отвела взгляд, поморщившись, как будто ее ударили только что, и он прикусил язык. Было просто ужасно напоминать ей о том, о чем она пыталась забыть. Но ему пришлось.
Она вздохнула и повернулась к нему.
– Послушай меня, бета. В каждой семье бывают проблемы. Случается всякое, люди злятся, говорят и совершают то, о чем потом сожалеют. Это не делает их плохими людьми.
– А что тогда делает?
Челюсти Ма сжались, и он почти услышал, как скрипят ее зубы. В любой другой день это напугало бы, но сегодня его ярость горела сильнее и ярче, чем любой из страхов.
– Следи за языком, Ади, – прошипела Ма, но он понял, что она таким образом пытается уклониться от вопроса, и не позволил этого сделать.
– Нет, скажи мне, Ма. Ты продолжаешь считать его хорошим человеком. Он бьет тебя, плохо с тобой обращается, он не ценит ничего, что ты для него делаешь. И я знаю, что он сделал с твоей… моей… – Ди, вот какое имя он дал своей сестре. Но он не мог рассказать об этом Ма. Он не понимал, как так вышло, но он уже в детстве знал о ней, чувствовал ее отсутствие настолько остро, чтобы создать в воображении ее образ, призрак, утешавший его долгими ночами. Но больше не мог позволить, чтобы сестра оставалась похороненной, как какая-то постыдная тайна, как проклятая семейная драгоценность, запертая в сером сейфе Годреджа. – Моей сестрой! – выпалил он. – Я знаю, Ма.
Он посмотрел на Мааси, задаваясь вопросом, рассказала ли ей Ма о Ди, но она в замешательстве нахмурилась.
– О чем он говорит, Манно? – спросила Мааси у Ма, которая опустила глаза, и все ее лицо дрожало, как чайник, который вот-вот закипит. Собака подбежала к Мааси, желая внимания, но почувствовала напряжение и тихо легла на пол.
– У меня была девочка, – едва слышно прошептала Ма. – Еще до Ади. Я никогда ее не видела. Как только она родилась, ее забрали и…
– Ой… Вот почему… я еще удивилась, что ты родила его так поздно. – Она медленно покачала головой, ее глаза говорили Ма, что она все поняла и что слов больше не нужно.
– Ма, – продолжал Ади уже мягче, видя, как блестят ее глаза, – может быть, папа и правда не такой ужасный человек, но он не будет счастлив с нами. Ему не нравится, кто ты есть. И кто я есть. Ему не нравится наша кровь, как она не нравилась Амме. Но как мы можем ее изменить? Если он хочет все время злиться, пусть злится. Почему мы-то должны страдать? В чем смысл жить вот так, каждый день трясясь от ужаса?
– Нельзя разрушать семью, Ади. Нужно поддерживать друг друга, и порой приспосабливаться, и идти на компромиссы, и…
– Эта семья уже разрушена, Ма! – не выдержав, закричал он. – Это не семья, разве ты не видишь?
– Бусс! – крикнула она в ответ, поднимаясь на ноги. – Не смей так со мной разговаривать!
– Хорошо, тогда послушай меня. – Мааси сжала руку Ма. – Просто послушай, Манно. – Она улыбнулась, и в ее улыбке было столько нежности, что гнев Ма немного утих и она опустилась на диван.
Мааси повернулась к Ади, вид у нее был торжественный, как в театре.
– Не дело так разговаривать с матерью, мальчик. Немедленно перед ней извинись. Ну-ка!
Ади был вне себя от ярости, но, увидев блеск в глазах Мааси, почувствовал, что у нее на уме что-то большее, чем выволочка.
– Извини, – сказал он, не глядя Ма в глаза.
– Очень хорошо. – Мааси кивнула. – Теперь ты послушай меня, сестра. В своей жизни я видела разных людей, хороших и плохих. Видела и таких, каких ты просто не можешь себе представить. И знаешь, что у них всех общего? Они все фуду.
Ади не смог удержать смешок. Он уже слышал это пенджабское ругательство, означавшее «дурак». Санни-Банни любили это слово, потому что, хотя оно и звучало немного непристойно, технически оно не считалось гаали и могло сойти с рук.
– Они все глупые трусы, все равно что мулы, – продолжала Мааси. – Порой они могут измениться, но не раньше, чем разок-другой получат под зад.