Решение отца в первый же день состояло в том, чтобы найти Ма замену. Он предложил удвоить жалованье тете Рине, если она будет проводить у нас весь день, заботиться об Амме и содержать дом в чистоте. Но это слишком тяжело, чтобы справиться в одиночку. Аммы было много для кого угодно, даже для Ма. И мешала еще одна проблема: тетя Рина принадлежала к слишком низкой касте, то есть была слишком «нечиста», чтобы подавать еду Амме, так что у Ади не было выбора, кроме как кормить ее самому.
– Бабу? – позвала она.
Он бесшумно вошел и неподвижно, как мертвый, лежал на диване едва дыша, но она все же могла понять, что он дома. Разве старики не должны быть глухими? Слух Аммы был еще острее, чем у самого Ади, и он понимал, что прятаться бесполезно. Как только она заплачет, то начнет битву, в которой он просто не сможет победить. Он пошел на кухню, положил еду в ее тарелку, принес в комнату.
– Бабу? Тохар Май? Каб аавела?
Она повторила это еще дважды, прежде чем он понял. Она хотела знать, когда Ма вернется. Ади захотелось швырнуть тарелку ей в лицо. Это ведь она была во всем виновата, разве нет? Если бы она не появилась спустя столько лет и не заняла его комнату, их дом, всю их жизнь, ничего бы не случилось. Почему она не вернулась в свою деревню? Почему не умерла? Он закрыл глаза и вновь открыл, и гнев прошел.
Может быть, это была ее вина, но не совсем. Демоны, которых она разбудила, всегда были здесь, шевелились под простынями, вытягивали пальцы ног. Теперь она была в том же положении, что и он – в доме, в котором ей быть не хотелось, – и понимала даже меньше него.
– Куш дин баад, – медленно произнес он, ставя тарелку на кровать. «Через несколько дней», – это все, что сказал ему отец в воскресенье, когда Ади перестал рыдать.
Амма посмотрела на него снизу вверх, ее глаза были пусты, как будто она ему не верила. Он не мог ее винить – он и сам не верил.
Отец вернулся домой поздно, когда тетя Рина уже все приготовила и ушла, когда Амма уже поела и легла спать. Ади услышал шаркающие шаги, прежде чем отец нажал кнопку звонка в своей обычной манере, как будто злился на дверь, что она не открылась сама по себе. Ади выключил телевизор и подбежал к двери. В гостиной он накрыл чайный столик, поставил две тарелки и разложил еду, стал ждать, изо всех сил стараясь не обращать внимания на бурчащий желудок.
Запах проник в дом раньше, чем вошел отец – резкая, затхлая, кислая вонь, так что Ади пришлось задержать дыхание. Это был запах тех ночей много лет назад, когда проклятия отца наталкивались на молчание мамы, ссоры часто заканчивались грохотом, пощечиной, приглушенным рыданием. Битва длилась годами, и в конце концов тишина, медленно просачиваясь в стены их дома, осталась. С одного взгляда на отца – галстук развязан, мятая рубашка выправлена из штанов, ни дать ни взять школьник после потасовки – он понял, что делать. Ади вновь упал на диван и открыл маленькую красную книжку, стараясь скрыть обложку. Подзаголовок на языке урду мог стать для отца красной тряпкой. Хотя ей могло стать все что угодно, от растрепанных волос до неуважения, которое чудилось ему в самом невинном взгляде. Это как в «Парке Юрского периода», подумал Ади – когда тираннозавр смотрит прямо на тебя, надо оставаться неподвижным, не дышать, не моргать, просто ждать, пока он не двинется дальше. Малейший признак жизни, и ты мертв.
Как только Ади понял, что отец не выйдет из спальни, он убрал еду со стола – самому есть уже не хотелось. Какое-то время лежал в постели, пока храп отца не достиг полной громкости, посылая вибрации по полу, вверх по кровати и в его копчик. Потом поднялся и с тапочками в руке побрел отпирать входную дверь.
На террасе было тихо, если не считать гула кулеров и кондиционеров, установленных на окнах внизу, и легкого ветерка, несущего сладкий, пьянящий запах мокрой земли.
Вот что он раньше любил больше всего на свете: дожди. Особенно муссонные. Они были самым захватывающим явлением природы, лучше даже, чем желтые зимние туманы. Когда они приходили, небо рассекали плотные пули и били по макушке с удивительной силой, словно камешки, брошенные шаловливыми богами, и ощущалась тяжесть долгого подъема к пику лета. Даже когда небо опускалось полосами, стенами воды, которые превращали дороги в реки и автомобили в острова, которые отключали электричество, он любил дожди и спокойствие, которое они приносили, на какое-то время, на несколько часов замедляя мир до полной остановки, заглушая весь шум, который никогда не прекращался. Теперь он впервые пожелал, чтобы дождь закончился. Это лишь напоминало о прошлом воскресенье.
Перебравшись на невысокую стену, отделявшую их террасу от террасы соседей, Ади взобрался на уступ над дверью. Перекинув ноги через край, оглядел многоквартирные дома вокруг. Долго искать не пришлось – стервятник был именно там, где он видел его в последний раз, на крыше дома напротив, возле черного бака с водой.
Да что осталось терять-то?
– Ты правда умеешь говорить? – спросил он чуть громче шепота или желания.
Тишина.
– Хорошо, беру свои слова обратно. Ты не чутия. Пойдет?
Птица отвернулась, как маленький ребенок, который скрестил руки на груди и хотел казаться сердитым.
Что он творил? Всерьез пытался поговорить с птицей? Он покачал головой и усмехнулся. Черт его знает, но почему-то ему было стыдно, что он назвал птицу непечатным словом. Он вспомнил, как однажды называл чутией Санни, а Ма услышала. Ему казалось, это просто смешное глупое слово, но Ма в жизни так не злилась. Она даже повторила отцовскую угрозу отправить его в школу-интернат и успокоилась, лишь когда он извинился и поклялся жизнью, что больше не произнесет ни одного гаали. И вот именно сейчас он решил нарушить эту клятву!
– Ладно. – Он вздохнул. – Сэр, примите мои искренние извинения за грубость. Обещаю впредь следить за своими манерами и говорить с величайшим уважением…
– Это еще что такое? Письмо английской королеве?
– Что? – Он вздрогнул, вновь поразившись тому, что услышал голос, звучавший четче и реальнее, чем его собственный.
– Что значит «что»? Вздумали надо мной посмеяться, мистер Шарма? Эти фокусы мне хорошо знакомы. Говорите нормальным языком, только, пожалуйста, без мата.
– Окей.
– Теперь, отвечая на ваш вопрос, позвольте вам сказать…
– Какой вопрос?
– Вопрос, который вы мне задавали, мистер Шарма. Вряд ли у вас настолько слабая память?
– А, ну, типа того.
– Что за «типа того»? Отвечайте «да» или «нет». И не перебивайте, когда говорит старший. Это плохая привычка.
– Старший? – он не смог сдержать усмешки.
– А что не так? Разве я не старше вас?
– Хм… ну не знаю…
– Вы действительно не знаете. Вы ничего не знаете, верно? Я не только старше вас, я старше и всех остальных, кто старше вас. Я стар, как…
– Подождите-ка! Про стервятников я читал, их срок жизни меньше двадцати лет. Так что очень уж старым вы быть не можете. Вы все врете!
– Срок жизни – неоднозначное определение, мистер Шарма. Его можно понимать по-разному. Мы не такие, как вы, мы не взрослеем медленно-медленно, не сидим в школе по двадцать лет. Для нас время устроено иначе. Мы можем прожить семь сроков жизни раньше, чем вы научитесь говорить свое имя.
– Значит, вы волшебные существа? У вас, типа, есть суперспособности?
– Ишь ты. – Птица покачала головой и раздраженно цокнула – Ади задумался, есть ли у стервятников язык. – Для вас все волшебное, верно? Все, в чем вы не разбираетесь. Такие простые у вас у всех умы. Нет, мистер Шарма, я не волшебник.
– А кто вы?
– Я дополнительный совместный секретарь и заместитель генерального директора Департамента исторической корректировки, отвечающий за ожидающие разрешения дела.
Как ни старался, Ади не смог сдержать смех.
– Что это вообще значит?
Стервятник вздохнул, как учитель, уставший отвечать на глупые вопросы.
– Вы, люди, – сплошная головная боль. Вы без остановки творите беспорядок за беспорядком на протяжении всей истории. А потом забываете об этом всем, пускай себе гниет. Само собой, что убирать за вами должны мы, стервятники, да?
– Но… если это человеческий беспорядок, какое вам до него дело?
– Ах, да, в этом-то и проблема. Вы, люди, идете по этому миру так, будто он создан для вас, но не в соответствии с вашими запросами. Как будто все, что здесь происходит, исключительно вам одним доставляет неудобство. Нет. Вы делите этот мир со всеми остальными, и когда оставляете беспорядок, это и наша проблема. Итак, наши великие предки, бактерии, они должны есть пластик и бороться с вашими антибиотиками, чтобы сохранить нам всем жизнь. И посмотрите на это старое дерево гульмохар там внизу – оно должно вырастить цветы больше и ярче, чтобы вы его не срубили и не испортили воздух еще хуже. И подумайте о бедных собаках, потомках великих волков, – им приходится унижаться, чтобы вы были спокойны, потому что все мы страдаем, когда вы теряете рассудок. Видите ли, на этой Земле все заботятся об остальных. Кроме вас, людей. Вы даже о себе не заботитесь. И какой у нас выбор? Мы должны делать это для вас, верно? А поскольку мы, стервятники, уже давно наблюдаем за вами, мы помогаем разобраться с вашей самой большой проблемой: запоминаем ваши прошлые ошибки, чтобы вы их не повторяли. Вот почему при ХАХА был создан Департамент исторической корректировки.
– Хм-м… ХАХА?
– Хронологическая Адаптация Хаотических Актов. Это не повод для смеха, мистер Шарма. Согласно закону, мы обязаны вести надлежащий учет всего происходящего в хронологических архивах. Так мы помогаем вам помнить. Помогаем рассеять туман прошлого, скрывающий от вас настоящее, помогаем разобраться – в одном деле за раз.
– Ну ладно, – пробормотал Ади, как будто понял, и стервятник глубоко вздохнул.
– И моя работа, как ДСС и ЗГД, связана с видеофайлами – очень запутанными записями – такими, как дело вашей семьи. Итак, если сложить сто ответов в один, мистер Шарма, это означает, что я здесь, чтобы решить ваши семейные проблемы.