совокупном рассмотрении экономического и этического компонентов его учения.
Размышляя над тем, какова природа бедности и богатства и что отличает богатого человека от бедного, Адам Смит признавал, что богатство и бедность – явления сложные, имеющие несколько ипостасей: экономическую, политическую, морально-психологическую. Экономическое измерение бедности – это ее зависимость от такой категории, как деньги: «мы всегда убеждаемся, что самое главное – это добыть деньги… – О богатом человеке мы говорим, что он стоит много тысяч, а про бедняка – что цена ему грош». Однако эта зависимость, по мнению Смита, была создана искусственно, так как «в обществах, где золото и деньги не имеют такой ценности, как в Европе, люди попросту не задумываются о проблемах богатства или бедности». Кроме того, он отмечал, что «в некоторых государствах сочтут необходимостью то, что в других посчитают за роскошь – например, льняные сорочки или кожаную обувь».[187] Смит, таким образом, впервые признал относительный характер бедности, то есть связал бедность с принятыми в определенное время или в определенном обществе нормами и стандартами – при том, что большинство его современников рассматривали бедность только лишь как отсутствие элементарных средств к существованию, то есть в своем абсолютном значении.
С морально-этической, психологической и политической точки зрения Адам Смит сопоставлял бедность и богатство в дискурсе власти и господства. Богатство, в частности, он ставит в один ряд с главнейшими факторами, обеспечивающими господство одного человека над другим. Среди этих факторов, помимо богатства, он называет «больший возраст, лучшие способности тела и духа, древнюю родословную», и вместе они, «наверное, являются теми четырьмя вещами, которые обеспечивают одному человеку власть (влияние) над другим».[188] Бедность, соответственно, ассоциируется с беспомощностью и подчинением.
Власть и господство, порожденные богатством, как следствие, выдвигают человека на первый план, превращая его в центр всеобщего внимания. Бедность, напротив, означает безвестность и забвение. «Люди, – пишет Смит, – сопереживают радостям государей и богачей, считая, что их жизнь есть совершеннейшее счастье. Существование таких людей является необходимостью, так как они являются воплощением идеалов обычных людей». В качестве подтверждения своих слов Смит напоминает, что в годы английской революции середины XVII века казнь Карла I Стюарта вызвала огромное негодование, тогда как смерти простых людей во время гражданских войн оставляли общество равнодушным.
В этом смысле бедность – это беспомощность, подчинение и забвение. «Бедного, – писал Смит, – никто не замечает; среди многочисленной толпы он находится в такой же безвестности, как если бы оставался в своей лачуге… Тщеславного любимца счастья приводит почти что в изумление дерзость бедняка, показывающегося ему на глаза; он боится, что отвратительный вид бедности нарушит его счастье».[189]
Восхищение богатством и отвращение к бедности, считал Смит, привело современное ему общество к ассоциации богатства с добродетелью, даже если его носитель не столь добродетелен, а бедности – с пороком, даже если бедняк не порочен: «мы видим, что внимание и уважение людей чаще оказывается богатым и знатным, чем благоразумным и добродетельным; что пороки и невежество первых менее презираются, чем бедность и безызвестность честных людей… При равной степени личных достоинств богатого и бедного человека только немногие люди не окажут предпочтения первому перед вторым». В итоге «почитание знатности и богатства подменяет уважение к благоразумию и добродетели, а презрение к бедности и ничтожеству часто более видимо, чем отвращение к сопутствующим им пороку и невежеству».[190]
Смит, таким образом, одним из первых указал на искусственно сконструированную связь между бедностью и социальным стыдом. «Бедный человек, – констатировал он, – стыдится своей бедности. Он чувствует, что люди не будут испытывать какого-либо дружеского сочувствия к нищете и упадку, от которых он страдает». Мыслитель как бы «вскрывает» тот дискурс порочности бедняка и постыдности бедности, в котором рассуждало большинство его современников, и, в целом, осуждает подобное восприятие бедности как «искажение нравственных чувств».[191] «В наше время, – продолжает он, – в большей части Европы уважающий себя поденщик постыдится показаться на людях без полотняной рубашки, отсутствие которой будет сочтено свидетельством той унизительной степени бедности, в которую, как предполагается, никто не может впасть иначе как в результате чрезвычайно плохого поведения. Обычай точно так же сделал кожаную обувь предметом жизненной необходимости в Англии. Самое бедное лицо того или другого пола постыдится появиться на людях без нее». В целом же Смит констатирует, что положение бедного человека достойно лишь сочувствия: «бедный работник, который как бы тащит на своих плечах все здание человеческого общества, находится в самом низшем слое этого общества. Он придавлен всей его тяжестью и точно ушел в землю, так что его даже и не видно на поверхности».[192]
Каков должен быть характер отношений между богатыми и бедными людьми? Здесь, что характерно, у Смита нет четкой и однозначной позиции. В «Лекциях по вопросам юстиции, полиции, налогов и вооружения» он рассуждает о том, что бедные «склонны» уважать богатых: «в целом бедные не зависимы (от богатых) и поддерживают себя своим трудом; однако, хотя они и не ждут от богатых выгоды, но имеют сильную склонность к тому, чтобы уважать их».[193] В «Теории нравственных чувств» он предлагает даже несколько, на наш взгляд, идеализированный, «пасторальный» образ бедняка, противоположный характерному для XVIII столетия негативному отношению к бедным: «Бедный не смеет ни украсть у богатого, ни обмануть его, хотя то, что приобретается им в таком случае, имеет несравненно большую ценность для него, нежели для человека, которому причиняется вред. Бедному в таком случае совесть напоминает, что он не лучше прочих людей и что несправедливым предпочтением собственных интересов он навлечет на себя негодование и презрение своих ближних».
Но, с другой стороны, Смит признаёт и то, что мир принадлежит богатым. «Когда богатый и бедный человек имеют дело друг с другом, – пишет он в «Богатстве наций», – оба улучшат свое положение, если будут взаимодействовать добросовестно; но запасы богатого улучшатся в большей степени, чем запасы бедного». Поэтому, делает вывод экономист, интересы бедных и богатых, совершенно очевидно, противоположны. «Где есть большая собственность, там есть и большое неравенство, – писал он, – Богатство немногих предопределяет нищету многих». Эта мысль, кстати, была позднее заимствована Карлом Марксом. Подобное несправедливое положение вещей может приводить к нападкам на богатство со стороны обездоленных. «Скупость и честолюбие у богатых, а у бедных ненависть к работе и любовь к покою и удовольствиям, – продолжает Смит в другом месте, – эти чувства побуждают посягать на собственность, чувства, гораздо более устойчивые в своем действии и гораздо более всеобъемлющие в своем влиянии… Обилие богача возбуждает негодование бедняков, которые часто, гонимые нуждой и подгоняемые ненавистью, покушаются на его владения. Только под покровительством гражданских властей владелец ценной собственности, приобретенной трудами многих лет, а быть может, и многих поколений, может ночью спокойно спать».[194] Соответственно, в регулировании отношений между богатыми и бедными не обойтись без государства, которое, согласно Смиту, как раз и создано, «чтобы охранять богатство и защищать имущих от бедняков». «Гражданское управление, – пишет он, – поскольку оно учреждено для защиты собственности, на самом деле учреждено для защиты богатых от бедных или для защиты тех, кто имеет какую-либо собственность, от тех, которые совсем ее не имеют».[195]
Однако, в отличие от Маркса, Смит не считал противоположность интересов богатых и бедных фактором, обусловливающим неизбежность борьбы между ними. Чтобы избежать социальных потрясений, полагал он, надо подавлять негативные страсти и воспитывать как в богатых, так и в бедных уважение и симпатию к «иным». Симпатию Смит определял как постоянное «балансирование» между самопознанием и познанием других, между самолюбием и милосердием. Таким образом, люди, несмотря на социальные различия, должны симпатизировать друг другу «естественным образом», «должны заботиться о других и быть склонными помочь им в их нуждах».[196]
Основные беды бедняка, согласно Смиту, проистекают оттого, что он не может должным образом реализовать свой трудовой потенциал и распорядиться «самым священным и неприкосновенными правом собственности – правом на собственный труд, ибо труд есть первоначальный источник всякой собственности вообще».[197] Причиной этого мыслитель называл законы, ограничивающие свободу трудовой деятельности, – английские «законы об оседлости».
По мнению Смита, «законы об оседлости» мешают бедняку «перенести свой труд из одного прихода в другой… Действительно, холостяк, здоровый и трудолюбивый, может иногда поселиться в другом приходе, не имея сертификата, и его будут терпеть; но человек женатый и имеющий детей, который попытается сделать это, в большинстве приходов почти наверняка подверг