– А ты туда не ходи в шляпке с вуалеткой, только и всего. Платочек какой-нибудь, вместо туфелек на каблуках – галоши. Приглядись, в чем там ходят бабульки твоих лет, и нарядись соответственно.
Последовала пауза, словно у Аделаиды перехватило дыхание.
– Наглец! – вымолвила она наконец-то. – Вернусь – выпорю.
– Ты сначала вернись.
– Ох, не говори.
В ее голосе зазвенели слезы, и Артур мгновенно перестал задираться:
– Ну ладно, мам, ну чего ты? Я же с тобой!
Женя прикрыла рот ладонью, словно боялась, что ее изумленное восклицание может быть услышано не Аделаидой, так Артуром.
Вот так номер. Ну, Глюкиада, ну! Просто слов нет. Да конечно! Они ведь с Артуром страшно похожи! Если бы Лерочка Климова не отравила Женю своим злословием, той и в голову не пришло бы увидеть в совершенно невинных отношениях всякие непристойности. Но Лера явно была не одинока. Похоже, Артура и его шалую мамочку даже забавляла ситуация, и они не спешили разуверять недоброжелателей.
Забавно, и в самом деле забавно!
– Ой, как хочется, чтобы ты и в самом деле был со мной! – продолжала Аделаида. – Здесь бывает так тяжко, особенно по ночам. Когда озеро под луной блестит. Все-таки неудачное место мы выбрали.
– Я так и думал, что это озеро будет тебе на психику давить. Может, махнем оттуда, пока не поздно?
– А куда? На Линду? В Доскино? Но ведь ясно: если Грушин с Женечкой тебе не поверили, они будут эти мои дачи шерстить в первую очередь. А сидеть в курной избе в Киселихе… Нетушки, здесь хоть полный комфорт. Правда, зверьем иногда пованивает.
– Что, совхоз еще не скапутился? Ну ничего, когда приеду, в утешение выберем тебе какую-нибудь рыжуху на новый воротник или палантин, как там это называется?
– Сорти-де-баль, – томным голосом откликнулась Аделаида.
– Нехай сорти-де-баль. Только знаешь что, ма? Ты явно переоценила этого местного Пуаро. Правда, по слухам, девочка Женечка отбыла в командировку, но в Хабаровск или нет, не знаю: из этого бронетанка, который у них в приемной сидит, ничего выбить не удалось.
Грушин подмигнул в сторону двери, однако Женя не знала, как на это реагировать. То ли он признал, что ошибся насчет Эммы, то ли еще на что-то намекал… Однако лицо его приняло обиженное выражение. Насчет местного Пуаро – это было не в бровь, а в глаз. Грушин уверял, что «пуар» по-французски – груша, а стало быть, они с великим сыщиком – фактически однофамильцы. Правда, об особенностях произношения и написания при этом умалчивалось, однако в «Агате Кристи» никто не решался вступать в лингвистические споры: чем бы начальство ни тешилось…
– Я, собственно, вот чего хотела, – вкрадчиво сказала Аделаида. – У Лерочки Климовой 24 августа день рождения – не отвезешь ли букетик ей от меня? Я, конечно, позвоню, поздравлю, но хорошо бы цветы.
– Цветы отвезу, но ты лучше не звони, не высовывайся. Может, тебе чего-нибудь забросить? Мороженое или арбуз, к примеру?
– Ни-ни! – испугалась Аделаида. – А вдруг Грушин за тобой следит?
– Маман, в твоем возрасте дамы читают мемуары, а не детективы. Выкинь ты своего любимого Бушкова! Какая слежка, бог ты мой?!
– Не поминай господа всуе, – покачал головой Грушин. – Глаз с тебя не сводил – не своих, правда, собственных, но все же не сводил. И если бы только ты намылился за город…
– Но зачем? – спросила Женя, когда мамочка с сыночком распрощались. – Зачем следил? Значит, ты все-таки поверил, что ей грозит опасность?
– Ну а с какой радости я бы гнал тебя в Хабаровск? – дернул плечом Грушин. – Отведать китайской кухни?
– Кстати, мне так и не удалось ее отведать, – грустно сообщила Женя.
– Наслышан, – фыркнул Грушин. – Но, если я правильно понимаю текущий момент, у тебя еще будет шанс, и не один.
Олег на это и бровью не повел – как сидел, чуть улыбаясь и разглядывая серое небо за окном, так и продолжал сидеть да улыбаться.
– Теперь, ребята, – чуть нахмурился Грушин, – что касается того звонка из Хабаровска…
– Погодите, – вскинула руку Женя. – Поясните, о чем речь.
– Помнишь, тетя Катя рассказывала, что ее постоялец звонил в Нижний? – подал голос Олег. – Лариса, ее племянница, – милейшее существо, кстати! – сообщила, какой номер набирался.
– Лариса? – Женя взглянула подозрительно. – Милейшее существо?!
– Ну да, я с ней, конечно, по телефону общался, – не моргнул и глазом Олег, – но она все правильно поняла, оказала посильную помощь.
– И какой же это был номер?
– 35-18-41, – с отвращением ответил Грушин. – Всего-навсего!
– 35-18-41! Надеюсь, он звонил не для того, чтобы дать тебе задание следить за своей супружницей?! – так и вскинулась Женя. Было с чего: ведь по этому номеру можно прямиком попасть в приемную «Агаты Кристи»!
– Нужен я ему! – фыркнул Грушин. – Меня в это время и в офисе-то не было. А разговор, заметьте, длился восемнадцать с половиной минут. Ну-ка, угадай с трех раз, с кем беседовал ваш хабаровский знакомец в моей приемной?
Женя повела глазами на дверь, и Грушин усмехнулся – невесело, правда, – кивнул.
– Господи! Все-таки она. Не верилось, не верилось, вот и… Но почему же, – понизила голос до шепота, – почему мы сейчас сидим здесь, а не на четвертом этаже или у кого-то из нас на квартире, в конце концов?
– А почему, ты думаешь, я запись так громко включал? Нашу-то бубнилку из-за двойной двери не больно разберешь, а вот магнитофон вполне можно расслышать. И даже нужно. Нет, не волнуйся, – перехватил Грушин опасливую оглядку Жени, – подсадных насекомых тут нет, я теперь каждый день с проверки начинаю. И вот какое имеется предложение: дальнейшие планы обсудим в машине, поскольку все равно придется ехать, а чтобы выяснить, куда именно, ты сейчас сходишь к Эмме и спросишь.
Женя на миг озадаченно свела брови, но тотчас сообразила, закивала энергично, улыбаясь умному Грушину, а заодно и Олегу.
– Давай, давай, – сказал Грушин. – Работай, девочка, работай! Мы тебя внизу подождем.
Оделись. Олег замешкался было рядом с Женей, подавая плащ, но Грушин обернулся, поджал губы. Пришлось подчиниться обстоятельствам.
– Я буду только завтра утром, – бросил Грушин, проходя через приемную. – Надо вот с ребятами съездить кое-куда. Не скучай.
Эмма даже не повернулась от компьютера, не то чтобы выражать какие-то эмоции.
Олег и Грушин вышли, Женя бодро ринулась за ними, но в дверях обернулась, словно спохватившись:
– Эммочка, мне звонили?
– Да, я записала. Любавцев сообщает, что у него все в порядке, на свадьбу тебя непременно пригласит. Это тот дядька, которого ты с женой развела?
– Он самый. Смешнее всего, что на ней Егор Петрович и собирается жениться. Представляешь?
Эмма завороженно покачала головой:
– Господи… бывает же такое! Хотя я всегда знала: первая любовь не забывается, потом для этого человека ты на все готов.
Она резко отвернулась к окну, а когда вновь взглянула на Женю, ее глаза странно блестели.
«Что-то происходит, – подумала Женя с невольной жалостью. – С Эммой что-то происходит. Для нее все это не так просто. Шпионаж… тьфу, глупо как. Но терзает ее отнюдь не совесть. И почему мне кажется, что к Грушину это тоже не имеет никакого отношения? Тут что-то совершенно другое…»
– Ну и Лева звонил, – сообщила наконец Эмма. – Только ты уехала – тут как тут, образовался в телефоне. Я ему сказала, что твоих хабаровских координат пока не знаю, пусть перезвонит через день-другой, но и он не перезвонил, и ты вернулась.
Женя растерянно моргнула.
– Хо-хо-хо, – сказала проницательная Эмма. – Леший в лесу сдох, что ли? Что я вижу, а?! Неужели ставить на сурового таежника? Я же тебе говорила, говорила же я тебе, что только на Дальнем Востоке можно встретить настоящего мужчину!
Она засияла и вдруг сделалась до такой степени похожей на прежнюю Эмму, которая любила учить жить бедненькую Женечку, ну до такой степени, что у той на миг тоже повлажнели глаза. Но только на миг – пока не возник вдруг в памяти обугленный балкон на восьмом этаже и мертвенное лицо Корнюшина в слабом мерцании свечей.
– Слушай, я вот что хотела у тебя спросить, – встряхнулась Женя. – Ты ведь всю жизнь в Нижнем прожила, окрестности хорошо знаешь?
– Неужели! – кивнула Эмма. – Еще когда здесь Дорпроект был, пришлось помотаться по области будь здоров.
– Вот представь, – вкрадчиво продолжала Женя. – Гора, озеро, лес, в трех километрах деревня. Это где может быть?
Эмма взглянула на нее, как на полоумную.
– Примерно в пятидесяти местечках. Или в шестидесяти. Ты что, ищешь, где пикник устроить?
– Я ищу одну свою знакомую, – сказала Женя, принимая самый неестественный вид. – То есть… мамину бывшую подругу. Она уехала, живет теперь в деревне, а адреса не оставила. Вернее, мама мне сказала где, но я забыла, а мне нужно срочно.
– Перезвони маме да спроси, – предложила Эмма, кивнув на телефон. – Озер много, деревень еще больше.
– О! – хлопнула себя по лбу Женя. – Там еще звероферма рядом!
– Лисья, что ли? – Эмма сморщила нос. – Господи, как от них воняет – спасу нет.
– Лисья, точно! – возбужденно согласилась Женя. – Воняет, да…
Какое мерзкое слово! Не скоро оно перестанет ассоциироваться с приглушенным, раздумчивым голосом Сидорова: «Если бы товар сгорел, воняло бы паленым».
– Эй, ты что? – окликнула Эмма.
– А что? – Женя слабо провела рукой по лбу, отгоняя еще одно воспоминание: как она отдернула ногу, чтобы Сидоров не ткнулся в нее лицом.
– Слышала, что я тебе говорила, или нет? Лисиц на Солохиной горе разводят. Точно, там и озерко есть, и гора эта самая.
– Это где же такая? – совершенно искренне удивилась Женя. – Сроду не слышала.
– Да рядышком, – усмехнулась Эмма. – Часа два – два с половиной к Арзамасу. За поворотом на Воротынец.
Когда Женя уже была в дверях, в приемной зазвонил телефон. Она обернулась и увидела, какое странное выражение мелькнуло на лице Эммы. Страх, обреченность, жалость. Эмма сидела, потерянно глядя на телефон, словно считала звонки. Четыре… пять… шесть… Потом, словно спохватившись, схватила трубку, но тотчас медленно опустила ее. Резко отвернулась к окну. Женя осторожно прикрыла дверь.