— Алло… госпожа Максакова?
— Да… я была его другом.
— Прежде всего примите искренние соболезнования нашей компании по поводу э… его трагической гибели.
— Спасибо.
— Согласно договору в случае насильственной смерти работника, находящегося за рубежом, его родные и близкие получают некоторую сумму. Это нельзя назвать страховкой в строгом смысле слова — скорее, компенсация, потому что инциденты, связанные с военными действиями и актами терроризма, как правило, не относятся компаниями к страховым случаям. Я буду использовать страховую лексику просто для удобства. Так вот, господин Зданович указал в качестве выгодоприобретателей…
— Кого? Выгодо-приобретателей? — переспросила она. — Господи Боже мой! Какая огромная выгода — потерять любимого человека!
— Это юридический термин, обозначающий лиц, получающих компенсацию при наступлении страхового случая, — извиняющимся тоном пояснил ее собеседник. — Так вот, в качестве выгодоприобретателей наряду со своей женой, которую он… мм… как я понимаю, не очень любил, он указал и вас. Сразу оговорюсь: юридически его распоряжение в отношении вас не имеет силы и может быть оспорено его вдовой, и я, юрист с двадцатилетним стажем, пошел на это лишь потому, что посчитал подобное чистой формальностью и никак не ожидал, что все может закончиться… столь печально: группа должна была вернуться из Пакистана целой и невредимой. Но — случилось то, что случилось, — Розенталь помолчал. — Теперь не выплатить часть этих денег вам мы просто не можем… Чисто по-человечески. По закону компенсация выплачивается в российских рублях по курсу Центробанка на дату наступления страхового случая. Повторяю: я использую страховую лексику только для удобства. Страховой случай наступил э… — в трубке послышался шелест бумаги, — 22 марта. Вы можете получить деньги в любое время — лично или переводом.
«Мне не нужны эти деньги. Мне нужен он».
Словно угадав ее мысли, Розенталь заметил:
— Сумма, оставленная вам, я сказал бы, значительна.
— Ладно, высылайте. Вам продиктовать адрес?
— Адрес у нас есть, госпожа Максакова. Дело в другом… — Розенталь осторожно кашлянул. — В силу многих причин нам бы хотелось, чтобы вы приехали к нам и получили причитающуюся вам сумму здесь.
Он продиктовал адрес.
— Хорошо, господин Розенталь, — равнодушно произнесла она. — Я подъеду. Спасибо за ваши хлопоты. До свиданья.
23
Саймону было не сорок пять и не сорок, а тридцать семь.
Его фамилию — ван ден Лангендейк, по причине труднопроизносимости, они тут же забыли и стали звать своего нового знакомого просто Саймон.
С поправкой на то, что взявший на себя обязанности переводчика Зимин знал английский неплохо, но не в совершенстве, они более-менее составили представление о том, кем был их товарищ по несчастью и как он попал в заложники.
Саймон работал в голландской компании «Фудимпекс», поставлявшей продукты питания. Поскольку и Голландия, и вся остальная Европа давно уже не страдали от голода, а могли позволить себе выбирать, причем «Фудимпекс» не был лидером продаж, фирма ориентировалась на слаборазвитые африканские страны. В качестве торгового представителя Саймон побывал в Кении, Чаде, Эфиопии. В последней из стран он подцепил какую-то экзотическую разновидность лихорадки, от которой потом лечился почти целый год. После этого Саймон зарекся ездить на «черный континент».
В поисках новых рынков компания открыла представительство в Пакистане, и Саймона направили в Исламабад. В стране было неспокойно. Незадолго до этого был похищен и обезглавлен американский журналист Даниэль Перл, а чуть позже взорван автобус с французскими инженерами. К тому же большая часть населения страны выражала недовольство недавно пришедшим к власти генералом Мушаррафом, который пошел на явное сближение с американцами. На него уже было организовано несколько покушений.
— Спроси: он что, не мог отказаться? — перебил Волоха. — Ну ладно мы, униженные и оскорбленные, с хреновой зарплатой. А он что, мало получал в своей Голландии? Небось, у них там…
— Перевожу только первый вопрос, — перебил его Зимин. — Все остальное — риторика.
— Мог бы, — ответил их новый знакомый. — Но за риск хорошо платят. Я решил, что эта поездка будет последней. За годы работы во всех этих паршивых странах я скопил немалую сумму, так что мог поискать себе работу и поспокойней, пусть и не такую денежную.
Его машину подстерегли на пустынном участке дороги из Кветты, куда он ездил на переговоры с одной местной закупочной фирмой. Обстреляли из засады. Водитель был убит, переводчик тяжело ранен. Одна пуля попала в бензобак, «тойота» вспыхнула как факел. Все документы сгорели, они лежали в «дипломате» на сиденье. Саймон обжег руки, но остался жив. Его привезли в приграничный с Афганистаном район.
С тех пор прошло четыре месяца, и судя по тому, что он все еще сидел в темном сыром погребе, договориться с голландским правительством о выкупе похитителям не удалось. Однажды, месяца два назад, к нему спустился какой-то пак и на ломаном английском языке рассказал, что когда они связались с голландским посольством в Исламабаде и сообщили о заложнике, им ответили, что правительство неоднократно рекомендовало своим гражданам воздержаться от поездок в Пакистан как в страну с нестабильной политической ситуацией. И если кто-то не внял этим рекомендациям, то сам и несет за последствия всю ответственность. Этот пак предложил Саймону назвать адреса своих близких родственников для того, чтобы попробовать договориться о выкупе с ними. Увы… таковых у заложника не оказалось: Саймон был разведен и не имел детей, его родители погибли в авиакатастрофе, когда он был подростком, а единственная тетя, сестра матери, умерла совсем молодой. Братьев и сестер у Саймона тоже не было.
Ситуация зашла в тупик, и, похоже, паки держали узника уже чисто по инерции, не зная, что с ним делать, хотя и убивать не спешили.
— Боже мой, четыре месяца! — воскликнул Зимин.
Они даже представить себе не могли, что их плен может затянуться так надолго.
24
Перед ней на столе лежали две пачки денег. В каждой по сто тысяч российских рублей и отдельно — еще с десяток пятисот- и сторублевых банкнот. Всего, если переводить по курсу, на семь тысяч четыреста долларов.
Вот и все, что осталось у нее от Ника.
…Розенталь оказался именно таким, каким она и представляла его себе: невысоким толстым евреем лет пятидесяти в очках, с рыжими редеющими волосами. Безымянный палец его левой руки украшал большой перстень с драгоценным камнем. Юрист пригласил Аллу в свой кабинет, еще раз выразил соболезнования от имени компании и от себя лично в связи с гибелью господина Здановича, после чего немедленно приступил к делу.
— Я понимаю, что ваше время ограничено, госпожа э… Максакова. Вы, вероятно, и уехать назад хотите сегодня же?
— Да.
— Хорошо, — Розенталь понимающе кивнул, потом достал из ящика стола какие-то бумаги, подвинул ей один лист. — Здесь проставьте данные вашего паспорта, а вот здесь — распишитесь.
Алла сделала, что от нее требовалось, и Розенталь подал ей еще одну бумагу.
— Еще здесь. Это — для бухгалтерии. Мы решили облегчить вам задачу и выдать деньги прямо здесь. Вам не придется самой ехать в банк, а потом кататься по Москве с такой большой суммой.
Она расписалась во второй бумаге. Юрист взял трубку, набрал какой-то номер.
— Софья Даниловна? Розенталь. Мы уже можем зайти к вам с госпожой Максаковой? Хорошо.
Он встал.
— Пойдемте в бухгалтерию. Утром мы заказали для вас деньги в банке, и их уже привезли.
Уже потом, когда деньги были получены, Розенталь, провожая ее до выхода из здания, сказал:
— Будьте осторожны. Опасайтесь не только воров, но и — милиционеров. Наши доблестные стражи порядка отлавливают лиц без регистрации, а потом начинают заниматься мелким вымогательством. Белорусский вокзал не исключение. Как они поведут себя, увидев такую сумму, я сказать не берусь. Так что отложите на всякий случай пару сотен, а остальное спрячьте получше. И держите наготове паспорт и железнодорожный билет.
К счастью, все обошлось без проверки регистрации, и утром следующего дня она вернулась в Минск.
И вот теперь перед ней лежали две тугие пачки российских тысячных купюр — без малого та сумма, которую она получила бы за три года работы в «Арт-плюсе». Так что теперь можно было смело брать отпуск за свой счет и ехать в Анталию, на Кипр или куда там еще.
Она разыскала на полке свою записную книжку, нашла адрес Ника. Прикинула, как быстрей добраться до Тимирязевской. Потом бросила обе пачки в сумочку, оделась и вышла.
Полчаса спустя она стояла перед дверью квартиры Натальи Зданович. Было воскресенье, и Алла надеялась, что хозяйка окажется дома. Можно было, конечно, предварительно позвонить, но Алла боялась услышать, что та не желает ее видеть. Нет, лучше сразу поставить ее перед фактом. За дверью раздались шаги, послышался металлический звук открываемого замка.
Кажется, Наталья Зданович не удивилась. Или не выдала своего удивления. А может, действительно ждала ее прихода? Алла боялась, что разговаривать придется на пороге, что опять, как тогда на кладбище, она испытает чувство унижения, но женщина отступила в сторону и сухо проговорила:
— Проходите.
В маленькой, с выцветшими обоями гостиной она указала на старое потертое кресло. Сама опустилась на диван, одернула халат и сплела пальцы на коленях, обтянутых темными колготками.
— Слушаю вас.
Алла расстегнула сумочку, достала обе пачки денег и положила их на маленький столик с поцарапанной полировкой.
— Вот. Это часть компенсации, которую Николай… Владимирович просил передать мне. Она принадлежит вам. Вы его жена, и по закону…
Наталья Зданович криво усмехнулась.
— Сейчас, чтобы вы дорисовали в своем воображении мой отрицательный во всех отношениях портрет, я должна взять эти деньги. Этакая хищница, разбогатевшая на смерти нелюбимого мужа… Так вот: я их не возьму. Конечно, это никак не повлияет на ваше уже сложившееся мнение о моей особе, но мне плевать. Мне звонил юрист из этого… как его? «Гидростроя»…