Охранять природу — это значит не давать ходу браконьерам и хищникам всех мастей, бдительно следить за тем, чтобы хозяйственник, делая пользу в одном, не допускал вреда в другом. Скажем, построили шахту, стали гнать на-гора́ руду или уголь, нужные стране (польза!), а выкачанной из глубины водой отравили всю растительность вокруг, погубили пейзаж (вред!)[2].
Порча природы, например отравление газом воздуха, может происходить и от несовершенства технических средств (плохие газоуловители, большой выход газов в атмосферу, сброс «концов»). Однако и в этом случае многое зависит от энергии и личной инициативы, распорядительности, заинтересованности. Как бы ни было важно дело, порученное тебе, это не освобождает от необходимости по-хозяйски, с заботой и желанием сделать лучше, увидеть гораздо дальше.
И пользоваться, и беречь — вот смысл и существо охраны природы. Брать и одновременно наращивать, помогать воспроизводительным силам природы. Только тогда сокровищ ее хватит и нам, и детям, и внукам, и правнукам нашим. Так понимал это великий создатель нашего государства, когда закладывал основы охраны природных богатств в стране. Этой мыслью пронизаны все постановления, все проекты, предложения и наброски, скрепленные его подписью.
Но — приходится сказать и об этом — то ли в череде других наиважнейших дел, которыми был занят последние десятилетия советский народ, не сумели мы объять всего, то ли предали кой-что забвенью, пустив на самотек…
Вот тогда прозвучало страстное слово писателя-патриота, лауреата Ленинский премии, признанного друга и защитника Русского Леса Леонида Леонова. Его «О природе начистоту», обращенное к гражданскому чувству и совести сограждан, прозвучало как набат и нашло горячий отклик.
Лес и природа, мало сказать, добрые друзья. Они еще и терпеливые друзья. Они не станут писать «рапорта по начальству». Писатель призывал говорить о природе без утайки — жестоко и откровенно. Ведь еще и Ленин напоминал: победить все и всякие трудности можно, если не бояться говорить самую горькую правду напрямик.
В октябре 1960 года был принят Закон «Об охране природы в РСФСР». Вновь активизировало свою деятельность Всероссийское общество. Дело охраны природы стало нашим общим, кровным делом.
Для Урала это имеет особое значение.
Владимир Ильич еще в 1913 году отмечал, что Урал — не маленький «уголок», а громаднейшая и богатейшая область.
Урал — гордость нашей Родины, индустриальная твердыня, каких мало.
Мы знаем, как изменился за самый короткий срок пейзаж многих еще вчера не тронутых мест Урала. В одних случаях это радует, в других, увы, печалит. Радует там, где по отношению к местным ресурсам была проявлена настоящая, коммунистическая забота. Печалит, что рядом с созиданием происходило уничтожение, рост национального достояния и — одновременно утрата, причем иногда такая, которую ничем не возместить.
Мощь и своеобразие Урала с особой остротой познаешь вдали от него. Помню, в Западной Украине: десятки, сотни километров поля, поля, редкие тихие селышки, озерца плоские, как блюдечко, с плавающими гусями, луга с кудрявыми чистыми перелесками (даже и лес там не такой), лишь редко за кущами деревьев мелькнет характерная кирпичная постройка — единственная промышленность, выпускающая продукцию, которая хоть и поднимает праздничное настроение на вечёрках, однако ж вряд ли может быть признана самонужнейшей для государства. А на Урале — что ни полустанок, населенный пункт, то рудник, шахта, фабрика, завод; всюду что-то добывают, перерабатывают, плавят металл, строят машины…
Этим можно и до́лжно гордиться. Однако это имеет и свои отрицательные стороны. Если охрана природы везде сопряжена с определенными сложностями, то насколько она сложна (и необходима) в отчем краю — на Урале!
Черный снег
Окончив институт, уехала в Комсомольск-на-Амуре племянница моего друга. Вскоре от нее прилетела весточка.
«Мне здесь нравится, — писала девушка. — Снег здесь чистый-чистый…»
Девушка отмстила то главное, что ей сразу бросилось в глаза на Дальнем Востоке, от чего она уже успела прочно отвыкнуть за время учебы в Свердловске: снег-то, оказывается, и вправду белый! Белый, как сахар! И — даже в городе!
…Тут вспоминаю, как в Свердловск, на областную конференцию по охране природы делегаты из города, прославленного своим трудом и известного не только за пределами Урала, но далеко за рубежами страны, привезли две странные пластинки и вручили председателю собрания. Непонятные пластинки: с одной стороны стекло, грязное, запыленное, но все ж стекло, с другой — не то коррозийный слой, не то какое-то специальное покрытие.
Оказалось: одна — на которой слой был особенно толст и непроницаем — из окна мартеновского цеха, таким становилось там стекло за три месяца; другая — из теплицы, в километре от завода. Два стеклянных четырехугольника эти явились живой иллюстрацией и подтверждением важности того вопроса, которому посвящалась конференция.
Черный снег (в лучшем случае серый) — проблема всех промышленных районов, всех индустриальных центров.
В Нижнем Тагиле в районе старого металлургического завода (ныне цеха Нижне-Тагпльского металлургического комбината) в недалеком прошлом (до установки фильтров) свежевыпавший снег через 4—6 часов становился темным, а затем черным.
Сам по себе черный снег — полбеды; но уже настоящая беда, что сажей и копотью напитан воздух. Со времен Демидовых начали коптить небо многочисленные железоделательные заводы, сжигая в прожорливых чревах домен лес (вторая беда). В ту пору вообще не знали никаких фильтров, как не заботились и об очистке воды. Было время — мы гордились: там еще задымила труба. И художники рисовали: если рабочий поселок — значит, лес труб и густые клубы дыма по всему горизонту.
Но «времена меняются — и мы вместе с ними». Иными стали наши требования.
Умолк, и, видимо, навсегда, классический гудок (борьба за тишину), сзывавший людей на свершение своего ежедневного трудового долга: по-иному стал восприниматься и черный снег — в прошлом непременный признак рабочего края.
Сегодня в социалистических обязательствах каждого из промышленных предприятий Урала предусмотрены мероприятия по охране окружающей среды. И они успешно выполняются.
В городе металлургов Магнитогорске, например, многое сделано для тоге, чтобы снег стал белым. Здесь ежегодно проводятся общественные смотры охраны природы и рационального использования природных ресурсов. 2800 предложений по защите водного и воздушного бассейнов было внедрено за годы девятой пятилетки, и дали эти предложения немалую экономию — более 7 млн. руб. в год.
Завод — друг природы
Рассказывают: летом 1967 года приехали в Нижний Тагил поляки. Делегация братской Польской Народной Республики. Горком партии включил в план посещений цементно-шиферный завод. Узнав, куда их хотят вести, гости дружно запротестовали:
— Цементовня… Не пидемо!
Кому хочется: ехали за тысячи километров, а тут пропылишься — и не отчистишься; ходи, как мельник, — в муке…
Все же уговорили. Пообещали: ничего страшного не случится, вот увидите. Показывать плохое самим неинтересно. Посмеялись гости: верно сказано. Темные углы и хозяйка в избе не показывает. Приехали на завод. Из машин вышли нарочно не у самого заводоуправления, а немного пораньше, у поворота, перед сквером. К заводу ведет тенистая аллея. Как раз была пересменка. Музыка звучит, поднимает настроение. Приятно и глазу, и ушам.
— Эге… бардзо добже! — сказал одни из гостей и подмигнул остальным. Решили, что это их встречают музыкой.
— Да нет, — сказал директор завода Виктор Касьянович Шайдюк, — у нас всегда музыка, когда рабочие идут на работу.
Цветы. Чисто. Перед тем дождичком спрыснуло, деревья стоят, как умытые, трава яркая, изумрудная. А на заводе и вокруг него везде газончики, тополя. Осмотрели фильтры, прошли по всей территории, у проходной остановились.
— Как костюмы? — лукаво спросил директор. — В порядке?
Кто-то озадаченно скреб в затылке. Н-да… Честно сказать, не ожидали. Вот тебе и «цементовня»!
…Всегда было: цементный завод — это конец света. Всегда и ставили их на отлете, в сторонке. Сперва было так и в Тагиле; а потом выросли вокруг другие заводы, и оказался цементно-шиферный в черте города, чуть ли не в самом центре, у всех на виду. Это или не это (а, наверное, все-таки и это) заставило однажды товарищей с цементно-шиферного взглянуть на себя как бы со стороны, взглянуть и ужаснуться. «А кроме того, — потом в шутку говорили они, — у нас есть мощный интенсификатор Николай Павлович Сапугольцев — главный санврач города Нижнего Тагила…»
С 1962 года Советский Союз производит цемента больше, чем США, больше, чем любая другая держава мира. Чтобы сделать один килограмм цемента, нужно 10—20 кубометров запыленного воздуха выбросить в пространство. Кто бывал на цементных заводах, — знает: все там мелется, мелется, пересыпается… миллионы тонн! Все пыльное, летучее, все надо профильтровать, говоря техническим языком, «держать под разряжением». 80 процентов пыли дают вращающиеся печи обжига. Так было испокон веков, так бывает еще и поныне. Тонны пыли посылали ежесуточно цементно-шиферники на головы своих земляков-тагильчан. А какого было людям на заводе? Пыль — побочный продукт и неизбежный спутник цементного производства. Чем лучше цемент, тем тоньше помол, тем больше вылетает в трубу.
Не знаю, болели или нет коровы в районе цементно-шиферного, просто там, наверное, не было коров поблизости. Заело другое: завод на славе, ходит в передовых, систематически выполняет и перевыполняет программу производства цемента и шифера, и он же припудривает всю местность. Нехорошо.
Американский ученый Барри Коммонер пишет: