– Выясним. Но если бы у Плахи была какая постоянная связь на стороне, у меня имелась бы информация. А разовых девиц мы не отслеживаем.
– И еще вопрос: фамилия Сидоркин вам ни о чем не говорит?
– Слышал такую фамилию, – кивнул Рубцов. – В девяностых, когда я только начинал, судили одного придурка, выдававшего себя за авторитета. Так он перед началом судебного заседания решил сделать официальное заявление. Поднялся и сказал, что его дело должно рассматриваться в особом порядке, и отношение к нему суда тоже должно быть особое, потому что его семья столетьями является объектом преследования, клеветы и несправедливости. Дело в том, что его предок в начале семнадцатого века жил в городе Копорье и был там в большом авторитете. В таком авторитете, что его кандидатуру выставили на голосование, когда выбирали царя всея Руси. Его поддерживали новгородцы и псковичи, которые сообща заявили, что если не изберут Сидорку царем, то Псков и Новгород выйдут из состава России и образуют свою республику. Для придания кандидату веса псковичи избрали его своим посадником, но, по утверждению обвиняемого, московские агенты пустили ложный слух, будто новый посадник торгует должностями, вымогает взятки у купцов, заморских гостей и посадских… Псковичи прогнали его, а если бы не эта наглая клевета, то была бы у нас в России династия не Романовых, а Сидоркиных. Все поржали тогда, но потом судья, очевидно, решила проверить эту информацию и выяснила, что подсудимый, судя по всему, не лжет. Был такой персонаж в истории, и называли его Копорский Вор. Он даже одно время пытался выдавать себя за убиенного царевича Дмитрия… Лжедмитрий Третий. Первый – Гришка Отрепьев, второй – Тушинский Вор.
– У вас тоже интерес к истории, как я вижу, – остановила рассказчика Бережная. – Ракитин привил эту любовь?
– Неважно, кто, – отмахнулся Рубцов. – Вы спросили – я ответил.
– Что стало с нашим Сидоркиным?
– Получил срок, но не такой большой, какой светил по закону. Очевидно, судья тоже любила историю… Но это была уже не первая его ходка. На зоне он был коронован. Потом освободился, но пробыл в России недолго, уехал на постоянное проживание за рубеж.
– По моим данным, он сейчас сидит, – сказала Бережная. – Не помню номер исправительного заведения, но где-то в Мордовии.
– Значит, мы о разных Сидоркиных говорим.
– А есть и другой?
Рубцов задумался. И ответил, но без особой уверенности.
– У того, авторитетного Сидоркина погоняло было Копа, не называться же ему Сидором, то есть Мешком. А вот второй… Был такой – вспомнил! Говорили даже, что он младший брат Копы. Но он все на подхвате у кого-нибудь. Пальцы гнул, но больше на понт брал… Короче, он даже Суркиса пытался крышевать, когда тот квартирами спекулировал, и сразу паровозом пошел. Суркис отмазался, естественно. А почему вдруг такой интерес?
– Блондинка, которую мы ищем, – дочь некоего Андрея Сидоркина, судя по всему, того, что работал с Суркисом. Есть основания полагать, что она была знакома с Рогожкиным, по крайней мере, он оплатил аренду ресторана для встречи выпускников педагогического колледжа, который эта девушка заканчивала и который окончил он сам. Теперь она почти наверняка как-то связана с Плахотниковым.
Рубцов начал ходить по комнате, а присутствующий при разговоре Перумов сказал, переводя взгляд с Бережной на начальника службы безопасности ракитинской фирмы:
– Лет десять назад в криминальных кругах ходили слухи о какой-то девушке-киллере. Говорили, что она бывшая спортсменка, совсем еще юная, жестокая и будто бы из Прибалтики, потому что блондинка. Никто ее лично не знал, но легенда какое-то время существовала.
– Слышал про такую, – признался Рубцов, – действительно, лет десять или восемь назад это было. А вы… – он посмотрел на Бережную, – случайно не в курсе?
– В следственном комитете никто тогда серьезно не воспринимал эту информацию. Потому, что свидетелей не было, и тех, кто общался с девушкой-киллером, – тоже. Все посчитали, что это очередная бандитская сказка про честную воровку типа Соньки Золотой Ручки или песенной Мурки. Но меня другое удивляет: насколько узок бандитский мир!
– Скажу вам больше, – подхватил Рубцов. – Ракитин летал в Испанию для того, чтобы выкупить пакет акций, который Рогожкин передал в какой-то некоммерческий фонд. Так вот, человека, который ему переуступил пакет, звали как раз Леонид Сидоркин. В разное время его называли Лепа-Клепа, потом просто Клепа, но все это по молодости. Четыре ходки на совести. Но короновали его как Копа. Я проверял его – ушлый дядечка, но любил языком трепать.
– А чего сразу не сказали? Начали рассказывать какую-то историю про уголовника, претендующего на царскую корону.
– Просто хотел узнать, к чему вы клоните и зачем вам информация о Копе. Вот я и говорю, ушлый и трепло порядочное.
– И он продешевил?
– Именно так. Хотя сумма все равно была немаленькой. Но не в этом дело… – Рубцов показал Вере на кресло. – Разговор у нас коротким не получится, так что вы присаживайтесь.
Обернулся к адвокату:
– Без обид, но полчасика погуляйте где-нибудь.
– Я как раз обедать собрался. Тут рядом неплохой ресторанчик имеется. Час-другой я, пожалуй, посижу там.
Он взглянул на часы.
– А вообще, если я никому больше не нужен, то поработаю сегодня с документами в офисе.
Дверь за Перумовым закрылась. Но Рубцов продолжал молчать. И тогда Бережная сама продолжила разговор.
– На протяжении всех лет существования вашего предприятия совет директоров теряет своих членов, – напомнила она. – Практически все они погибали. Странным это не казалось вам лично? Вы же в свое время убойный отдел возглавляли.
Рубцов кивнул:
– Некоторые погибали, – согласился он. Потом замолчал, словно пытался понять реакцию Веры, и после этого признался: – То есть погибали практически все.
– Вы хоть пытались заниматься расследованием?
– Естественно. Но сразу выяснялось, что это все их внутренние разборки. Я имею в виду, что они никоим образом не касались Николая Николаевича. Каждый из членов совета директоров мечтал приблизиться к Ракитину, стать если не вровень, то хотя бы рядом и остаться единственным приближенным. У всех этих ребят криминальное прошлое, и каждый из них хотел бы, чтобы оно было забыто, чтобы в глазах общества они были порядочными и уважаемыми людьми. Но черного кобеля не отмоешь добела. Ракитина они боялись, потому что знали: если с ним что-либо случится, не скроется никто, и месть будет страшной. Потом, их устраивало быть под ним, потому что все они никогда не поднялись бы выше мелочовки. Тратили бы свои силы и средства на бани, девочек, казино, дорогие тачки… Я, конечно, контролировал ситуацию. Везде имелись свои люди, которые докладывали о каждом шаге наших партнеров, офисные АТС были на прослушке, как и сами офисы… Когда, например, Николай Николаевич узнал от меня, что одной из сотрудниц Гасилова нужны средства на операцию для матери, он вызвал Горика и дал ему эти деньги.
– Он не мог напрямую это сделать?
– Не мог: посчитал, что девушка будет считать себя обязанной ему.
– Но она ведь стала считать себя обязанной Гасилову! Эта девушка сейчас знает, кто дал эти пятьдесят тысяч?
– Какие пятьдесят тысяч? – удивился Рубцов. – Гасилов получил для нее куда больше… Вот как, оказывается… – Рубцов покачал головой и усмехнулся. – От кого на самом деле поступили деньги, она не знает. Ни Ракитин, ни я никогда не скажем, чтобы не травмировать ее.
– И Гасилов теперь не скажет, – согласилась Вера.
– В прошлом году застрелили Рогожкина, – продолжил Рубцов. – Ваш бывший коллега, лежащий сейчас в своей палате, установил номер машины, выяснил, кто был за рулем… Короче, все сделал, но лавры достались Горохову. Хотя, если бы не поспешность полковника, Иван Васильевич наверняка узнал бы много интересного.
– Что, например?
– Например, что люди Рогожкина следили за его женой Шопоголиковой и ее любовником, знали, где они встречались, и наверняка были в курсе их договоренностей. Хотя последнее – лишь мое предположение, но с точки зрения здравого смысла, если жена изменяет мужу, тот обязан принять какие-то меры. Развестись, например, да так развестись, чтобы изменщица ничего не получила бы по разводу. А Шопоголикова и не получила бы ни гроша, потому что у них детей не было, а был брачный договор… Хотя Рогожа был из таких, кому плевать на все договоры и договоренности с бабами. Жена изменила, и если бы он захотел, то наизнанку бы ее вывернул, но перед тем показал, как мучают ее любовника. А Рогожкин как будто не замечал ничего, как будто ему наплевать на все было. Даже на свою безопасность.
– Возможно, у него была своя пассия?
– А что это меняет? Будь у него хоть сотня пассий, жена должна быть верна ему – так эти люди считают.
– То есть вы хотите сказать…
– Я ничего не хочу, просто сказал то, что сказал.
– То, что случилось с вашим шефом – покушение на него?
– А на кого же еще? Гасилов просто под раздачу попал. Тот, кто придумал всю эту схему, повеселиться решил, взбудоражить общество. Человек, чье личное состояние превосходит состояние некоторых отечественных нефтяных магнатов, зарубает топором своего делового партнера, мчится на самом скоростном внедорожнике в мире и слетает с обрыва в речку Пипполовка. Просто чудо, что машина не попала в речку и не загорелась!
– Кому это выгодно? Вы пробовали методом исключения?
– Выгодно им всем. Разорвут холдинг на части и разбегутся. А потом продолжат грызню на другом, уже дворовом уровне, где каждый сам за себя. Ну, что впустую говорить. Попросите ваших людей переслать мне фотографию той самой дочки Сидоркина, мы займемся ее поисками. Завтра у нас какое число? Третье августа? Надо поторопиться. Начнем с этой блондинки и с Плахи.
– Плахотников исчез, – напомнила Бережная.
– Да куда он денется? – поморщился Рубцов. – Кормушка его здесь.