— Отвернись… — незнакомка повелительно махнула рукой.
Лешка послушно отвернулся, дождался когда девчонка выйдет на берег и сам поспешно ретировался к своей одежде.
К девочкам и женщинам Алексей относился с превосходством, хотя немного побаивался, но сейчас почему-то ему не хотелось, чтобы незнакомка уходила.
— Как зовут тебя? — послышалось из-за кустов.
— Лекса, — Леха назвал себя на казачий манер, так как называл его дядька Михей.
— Лекса? — удивилась девочка. — Странное имя. Нерусский, что ли?
— Сокращенно от имени Алексей, — признался Леха, натягивая мокрые шаровары.
— А я Гульнара. Оделся? — из-за дерева показалась новая знакомая, уже в вылинявшем пестром платьице. — Веселовская Гульнара Львовна, — Гуля карикатурно присела в небрежном книксене и прыснула. — Чего смотришь на меня как на шайтана?
Лешка смутился и неприветливо буркнул:
— Ага, чем-то смахиваешь.
При этом сильно покривил душой. Стройная как тростиночка, с симпатичной улыбчивой и лукавой мордашкой; Гульнара ему понравилась с первого взгляда, так, что даже сердце колотилось как барабан. Ничего подобного он раньше не чувствовал, поэтому отчаянно смущался.
К его удивлению, новая знакомая не обиделась и весело прыснула, прикрыв рот ладошкой.
Лекса снова смутился и, сильно стесняясь, пробормотал.
— А как ты здесь случилась? Фамилие же твое, вроде русское.
— Как-как? — Гуля с превосходством задрала нос. — Отец земским врачом здесь был и маму мою здесь встретил и поженились они. А мама кипчачка… — Гульнара вдруг опустила глаза и тихо добавила. — Была. Умерли они. И папа и мама. А я у родственников… приняли они меня. Но простить за то, что наполовину русская все еще не могут. Мама против их воли замуж за папу вышла.
В ее последних словах скользнула досада и злость, поэтому Лекса сразу понял, что Гуле живется у родичей совсем несладко.
— Ты это… — он хотел сказать какие-то слова поддержки и смешался, а потом признался. — И мои… убили их. А меня красноармейцы к себе взяли. Но не подумай. Живу как у Христа за пазухой.
— А я врачом хочу стать, как папа! — вдруг невпопад сказала Гуля и тоже засмущалась.
— Значит станешь, — солидно пообещал Алешка. — При совесткой власти все равны! И бабы и мужики.
— Сам ты… баба… — улыбнулась Гуля, вдруг спохватилась, нырнула за кусты и вернулась с корзиной мокрого белья, неся ее на голове по местному обычаю. — Пора мне, Лекса.
Леха вспомнил, что ему самому может нагореть за опоздание и живо схватился за повод Абдуллы.
— И мне… служба… знаешь… у нас все строго…
К дороге они поднялись молча, повернули каждый в свою сторону, а потом…
Синхронно обернулись.
— Приходи еще сюда по утрам…
— Приходи еще…
Леха понял, что они одновременно пригласили друга и улыбнулся.
Гуля помахала ему рукой и пошла по дороге придерживая рукой корзину на голове.
— Как на подиуме идет! — восхитился Лешка и тут же озадаченно ругнулся. — Ети ее под хвост. Что за подиум? Вот же сморозил…
Покопался в голове, значения слова не вспомнил, сразу забыл его и поспешил на заставу. Слил воду в лошадиные поилки, думал уже, что его задержку не заметили, но услышал бас дядьки Михей.
— Лекса, а ну подь сюды, потрох…
Впрочем, обошлось без внушений, дядька только поглядел на него из-под густых бровей и отпустил.
За день Лешка успел еще три раза сгонять за водой, в промежутках помогал месить глину и латать стены — застава располагалась в старинной глинобитной крепости. Потом драил котлы, ассистировал в походной кузнице, вычищал стойла, ремонтировал сбрую и исполнял прочие служебные обязанности помощника ездового, которые заключались в одном емком определении: «ответственный персонаж за все». Работы Алексей никогда не чурался, но сегодня у него все на диво спорилось. Просто из головы не уходила новая знакомая, а предвкушение завтрашней утренней встречи грело душу и слегка туманило голову.
Уже ближе к вечеру, он все-таки набрался смелости и подошел к комеска.
Казанцев стоял у крыльца казармы, похлопывая рукояткой нагайки по голенищу сапога и, бдительно наблюдал за личным составом. Всегда аккуратно выбритый, подстриженный, в идеально подогнанной форме — комеска, несмотря на знаки различия Рабоче-крестьянской Красной Армии, сильно смахивал на царского офицера, какими их еще помнил Лешка.
Впрочем, Казанцев в прошлом им и являлся. Об этом знали все красноармейцы, что не мешало им уважать своего командира, потому что комеска не только тиранил личный состав, но и заботился о нем. А еще больше уважали его за то, что умел воевать, берег людей и не прятался за спины подчиненных.
Увидев Лексу, Казанцев недовольно заломил бровь.
— Ну…
— Товарищ комеска! — бодро вытянулся Алексей. — Разрешите обратиться!
— Чего тебе?
— Прошу принять в строевой состав! — выпалил Лешка, уже собрался изложить доводы, но оные, по злому несчастью, начисто вылетели из головы.
— Строевой состав? — комеска смерил Алексея строгим взглядом, потом вдруг улыбнулся, потрепал его по вихрам и уже мягче бросил. — Рано. Нагуляй прежде мясца, помощник ездового. Через год обратишься. Свободен.
От обиды Алешка чуть не заплакал, но сдержался и ушел зло бурча себе под нос:
— Нагуляешь тут. Лопаю как не в себя, а хрен вам на воротник. Не иду в ширину, хучь тресни…
— Ну что, щеня, послали тебя? — рядом раздался насмешливый, гнусавый голос.
Лешка обернулся и увидел Пашку Бодина. Парень стоял упершись плечом в угол казармы и глумливо щерился.
— И правильно послал, — гыкнул Бодя. — Куда тебе, валенку. Небось матушка под забором тобой выблядком опросталась…
Лешка вскипел и презрительно бросил:
— Сгинь, черт пархатый.
— Что ты сказал? — Пашка шагнул вперед и схватил Лексу за гимнастерку. — Осмелел, смотрю!
Все лучилось само по себе.
Лешка слегка повернулся вправо, заблокировав сгибом левой руки руку Пашке, а потом резко крутнулся всем телом в обратную сторону и влепил локтем правой в висок Боде.
Раздался громкий стук, Лекса сделал шаг назад и недоуменно уставился на сидящего на заднице Пашку.
Алешка вырос на улице, оттого умел и даже любил драться, но такого приемчика от себя не ожидал. Он в лучшем случае влепил бы Боде кулаком под дых или ударил бы лбом в нос. Наконец ткнул бы пальцами в глаза.
Пашка затряс головой, обхватил ее руками и гнусаво завыл:
— Убили-иии…
— Отставить! — раздался позади сухой голос Казанцева.
— Т-товарищ к-комеска… — сбивчиво забормотал Бодя. — Он… н-напал… ударил, ни за что…
— Я все видел, красноармеец Бодин, — ледяным тоном отчеканил Казанцев. — Немедленно доложите комвзвода Беклемишеву о сделанном мной вам строгом замечании. Марш!
— Так точно, товарищ комэскадрона… — промямлил Бодя и поплелся в казарму.
— А ты… — Казанцев строго посмотрел на Лексу. — Ты, парень… — он вдруг улыбнулся, огладил пальцами усы и сказал. — Иди, служи, помощник ездового Турчин. Через год поговорим.
Лешка мигом убрался восвояси от греха подальше. Драки в эскадроне пресекались жестко. Пашке, а тем более Алексею сильно повезло, потому что могли бы на месяц угодить в ассенизаторский наряд.
Остаток дня пролетел незаметно, солнце уже коснулось своим краем Кураминского горного хребта.
Алешка очень любил вечера: во-первых, становилось немного прохладней, оживала разная птичья живность в зарослях, но самое главное, по вечерам дядька Михей учил Лешу «плести кружева», по его выражению. А именно, работать с шашкой.
Но сегодня с тренировкой не сложилось: потому что эскадрон в полном составе начал готовиться к немедленному ночному выходу.
Лешку никто не ставил в известность: но он быстро узнал куда выступают красноармейцы. Разведка принесла сведения, что банда Эргаш-бека стала на стоянку в ущелье неподалеку и командир эскадрона Казанцев решил покончить с ними одним ударом.
Вскоре эскадрон выступил, в расположении осталось только пять человек выздоравливающих, над которыми назначили старшим Михей Егорыча.
Лешка полночи ворочался, не мог заснуть, а когда открывал глаза, видел что дядька Михей так и сидит возле тлеющего костерка.
А утром проснулся оттого, что расслышал разговор.
— Чего тебе?
— Обман это… — сбивчиво частил знакомый голос. — Выманили ваших специально…
Лешка вскочил словно его ужалила змея и увидел свою новую знакомую.
— Специально выманили вас, чтобы… — Гуля запнулась. — Чтобы захватить ваших женщин в заложники и сжечь лагерь.
— Откуда знаешь? — резко спросил Михей Егорыч.
— Слышала, слышала! — девушка глубоко вздохнула и выпалила. — Разговор слышала. Скоро они здесь будут. Только… — она всхлипнула. — Только мне домой нельзя, поймут и убьют…
— Вижу! — со стены раздался тревожный голос. — Вижу конных, идут наметом к нам, много! Егорыч, что делать то?
Дядька обернулся к Алексею.
— Бери баб и уходи по тропе в горы!.. — старый казак подмигнул парнишке и ласково поторопил: — Ну чего валандаешься, тетюха? Бери манлихеровку, да мою старую шашку не забудь. Сохрани ее…
Лешка оторопел. Эту шашку Егорыч сам не носил, а только хранил, бережно завернутую в овечью шкуру. Прикасаться к ней Алексею строго запрещалось. А приказ означал, что дядька просто не хочет, чтобы она попала в чужие руки.
— Ну… — казак нахмурил седую бровь.
Лешка вздрогнул, схватил висевший на крючке карабин Манлихера, взял под мышку сверток с шашкой, ухватил за руку Гульнару и потащил ее к домику, где жили гражданские.
«Баб» в расположении наличествовало целых пять единиц. Жена комеска и по совместительству отрядный фельдшер — Татьяна Владимировна, ее две маленькие дочери близняшки Машка и Сашка, а еще две совсем юные девушки, Люба и Варя, прибывшие в Ферганскую долину учительствовать сразу после окончания рабфака. С учительством не сложилось, местные наотрез отказались отдавать своих детей в учебу, тем более учителям женского пола и теперь они просто ждали, что прикажут из центра…