И когда он забрался следом и захлопнул дверь, я почти заорала:
— Ты совсем офигел? Выпусти меня сейчас же!
— Выпущу обязательно, — кивнул Герасимов, глядя на меня с мрачным удовлетворением маньяка. — Но сначала ты кое-что прочитаешь.
— Что? Уголовный кодекс Российской Федерации?
— Нет. Вот это.
И он пихнул мне в руки какую-то распечатку.
Я бы, может, и не стала читать, но я была столь растеряна неожиданным появлением Андрея и его странным поведением, что опустила голову вниз… И невольно скользнула взглядом по первым строкам распечатки.
«Диссоциальное расстройство личности характеризуется агрессивностью, склонностью к антисоциальным поступкам, импульсивностью и нарушением способности к формированию привязанностей. Больные этим расстройством убеждены в собственной правоте, пренебрегают чувствами окружающих, не испытывают чувства вины и стыда, отлично манипулируют и хорошо ориентируются в социальной обстановке. Пациенты с диссоциальным расстройством личности становятся преступниками в 75% случаев».
Я вынырнула из текста, как из канавы с дерьмом и, сжав листок в ладони, прохрипела:
— Это что за?..
Разумеется, я уже понимала, что это за.
Разумеется!
— Диагноз Олега Бестужева, точнее, Олега Рюмина, если вспомнить его паспортные данные, — весьма зло ответил Андрей. — Я после корпоратива связался с его бывшей помощницей — стало интересно, во что ты ввязалась, — и…
— Ясно, можешь не продолжать, — кивнула я, почти шипя. — Решил найти на него компромат. Считаешь это компроматом? Слабовато! Народ не впечатлится.
— Да плевать мне на чьи-то впечатления, — рявкнул Герасимов. — Ты вчитайся, Нина, вчитайся! Ты с кем встречаешься?! Он же опасен! Он в любой момент может перерезать тебе горло и при этом даже виноватым себя считать не будет. «Она была дурна собой и не умела готовить», — передразнил Андрей, качая головой. — Я специально тебе распечатал всё про это расстройство личности. Ты должна знать, с кем имеешь дело. Бестужев — человек, который не умеет привязываться, не испытывает чувства вины, отлично манипулирует чужими чувствами и способен на неконтролируемую агрессию. Ты уверена, что хочешь оставаться его помощницей?
Уверена ли я? Нет.
Чёрт побери, я не святая, и меня смущали подобные новости об Олеге. Тем более, что я не одна, а…
— Если ты себя не жалеешь, то хоть дочь свою пожалей! — продолжал давить на самую мою больную мозоль Андрей. — Он же способен на всё. Кто знает, вдруг и маленькой девочкой не побрезгует?
— Замолчи, — я поморщилась и впихнула Герасимову обратно в руки его листок. — Спасибо, конечно, за сведения, но я сама разберусь.
— Конечно, сама, — протянул Андрей иронично и кивнул на дверь. — Иди-иди. И помни, что Бестужев не умеет ни любить, ни сострадать, ни бояться, ни сочувствовать. Единственное, ради чего он живёт — удовлетворение собственных потребностей. И если ему захочется тебя ударить, он сделает это, и жалеть не станет. Ясно тебе?
Я не ответила. Точнее, ответила, но не так, как хотел Андрей.
Вмазала ему кулаком в нос, а затем выскочила из машины.
79
Олег
Все эти дни, наблюдая за Ниной и её поведением, как у маятника — девушку качало то туда, то сюда, — Олег думал. Точнее, пытался — думать, когда Нина рядом, было сложно. В основном он либо занимался с ней сексом, либо работал. А вот вечером, уже после того, как Нина уходила к себе домой, пытался рассуждать. О том, что будет делать и говорить, если она в конце концов решит поговорить о серьёзном, как это любят женщины. Кто я для тебя, что будет дальше, какие планы на будущее, что ты ко мне чувствуешь.
Помогла определиться, как ни странно, Маша. Во время последней встречи с девочкой Олег втайне от Нины дал её дочери свой телефон, и когда Маша написала ему, переименовал в МММ — Маркова Мария Максимовна, — и отключил уведомления. Никакой аватарки у Машиного контакта не было, поэтому Олег не боялся, что Нина заметит. Но даже если залезет в мессенджер и прочитает что-нибудь, не поймёт, кто скрывается за этой аббревиатурой.
А читать было что. Маша с детской непосредственностью то присылала Бестужеву какие-нибудь картинки или фотографии, то писала просто так, а иногда рассказывала смешные детские истории — всё с его разрешения. Он сам сказал ей, что можно писать всё что угодно, ему будет полезно, потому что он использует любую информацию в качестве стройматериала для книг. И Маша писала, не каждый день, но стабильно. И разумеется, требовала фотоотчётов про Бегемота — очень ей нравилось смотреть на этого котика, к наличию которого в своей квартире Олег даже привык за это время.
Нет, Маша ничего такого не спрашивала и не говорила, чтобы это явилось откровением для Бестужева. Просто однажды вечером, прочитав от неё забавный рассказ о том, как они с дедушкой делали зимнюю поделку и засыпали весь стол манкой, из которой пытались изобразить снег, Олег подумал, что ему будет жаль, если Маша и её мама исчезнут из его жизни. И что ему этого совсем не хочется.
Это и стало толчком для начала того рассуждения, которое позже привело к определённому и вполне чёткому решению. Озвучивать его Олег, правда, собирался чуть позже — скорее всего, после Нового года.
Но у судьбы оказались совершенно другие планы.
.
«Я сегодня не приду, — неожиданно написала Нина утром в четверг, за три дня до Нового года. — Форс-мажор».
Поглазев пару минут на подобное совсем не свойственное Нине безапелляционное заявление, Олег набрал сообщение Маше, решив, что ребёнок должен быть в курсе, о каком форс-мажоре идёт речь. Вопрос напрямую он задавать не стал, просто поинтересовался:
«Маш, твоя мама уже выехала на работу?»
«Если ты переживаешь из-за того, что всё отменилось, то не надо — мама предупредила», — ответила девочка не менее неожиданное, и Олег резко выдохнул. Ерунда какая-то, но с этой ерундой надо разбираться незамедлительно, только желательно Машу не переполошить.
«Хорошо. Можешь дать мой номер дедушке и попросить его перезвонить? У меня к нему вопрос».
«Без проблем!»
Маша сдержала слово, и буквально через минуту на экране засветился незнакомый номер. Услышав в трубке голос Сергея Михайловича, отца Нины, Олег немедля рассказал всё, как есть — что он ждал её к началу рабочего дня, но она сообщила про форс-мажор и что-то непонятное сказала дочери.
— Судя по голосу, с Ниной всё в порядке, никто её в заложниках не держит, — задумчиво протянул Сергей Михайлович. — Она звонила буквально десять минут назад, сказала, что приедет домой часа через два, а пока у неё дела. И на заднем плане звуки такие были… словно она в кафе сидит. Не в транспорте точно, в общем.
— А вы можете узнать, где она, и сообщить мне? — уточнил Олег невозмутимо, и Сергей Михайлович, судя по молчанию, слегка удивился.
— Хм…
— Поговорить с Ниной хочу. Могу пообещать, что ничего плохого ей не сделаю. Мне просто кажется, что я знаю, в чём дело.
— Да в Андрее небось, — проворчал Сергей Михайлович. — Наплёл Нине что-то, а она нюни распустила. Переживательная с детства, кто-нибудь какую-нибудь ерунду скажет — а она сразу в слёзы. Но не уверен я, что её сейчас стоит трогать.
— Стоит. Если это то, о чём я думаю, точно стоит.
— Ладно, поверю, — вздохнул мужчина, положил трубку, а ещё через несколько минут с его номера Олегу пришло сообщение с названием и адресом кафе, в котором, судя по всему, сейчас и сидела Нина.
80
Нина
Я не могла пойти в таком состоянии к Олегу.
Просто не могла — и всё. Мне нужно было успокоиться и хорошенько подумать, а ещё — почитать про его диагноз нормально, а не только те две фразы, которые ухватил мой взгляд с листочка Андрея. Я надеялась, что после этого станет легче, что я найду информацию, которая меня утешит.
Но легче, увы, не стало. Стало только хуже.
То, что я прочитала о диссоциальном расстройстве личности, оказалось одновременно и похоже, и не похоже на того Олега, которого я знала. Я ни разу не замечала в нём агрессивности, это факт. Но остальное… Он и сам говорил про сложности с привязанностями, и откровенные манипуляции я замечала. И стыдно ему не было ни разу, никогда и ни за что.
Ещё я вспомнила наш разговор об условностях, принятых в обществе — в контексте диагноза Олега он заиграл другими красками. Получается, все нормы, на которые я опираюсь в жизни — вообще все, абсолютно! — для него не более чем условность? И он способен на что угодно, ничего его не смущает? Олег не осознаёт, что такое подлость, предательство, или наоборот — честь и верность?
С подобными исходными данными стоит ли вообще заводить разговор о перспективе отношений? Во всех статьях, что я читала, было написано одно и то же — во главу угла социопаты ставят собственные удовольствия, и ради их получения совершают то, что им хочется. И тормозит их чаще всего, в отличие от обычных людей, не совесть и нежелание совершать дурной поступок, а законы. И холодное рассуждение, что если сделать вот это — сядешь в тюрьму, а подобное уж точно лишит тебя изрядной доли удовольствий.
Меня угнетали такие описания. Честно говоря, я находила в них даже что-то… почти дьявольское. Нет «хорошо» и «плохо», а есть просто законы и нежелание нарываться на неприятности. Чистый ледяной разум.
Как-то так и должны рассуждать настоящие злодеи из книг.
Олег вроде бы и не злодей, впрочем, я его ещё плохо знаю. И уже не уверена, что хочу узнавать…
Я просидела в кафе почти час, заказав большую чашку кофе и не менее большое пирожное. Кофе я выпила, а вот съесть даже ложечку сладкого крема с тестом не смогла — мутило от всего. Я бы заподозрила у себя беременность, если бы прошло больше времени с нашего первого секса с Олегом, но нет — мутило меня просто от окружающего мира. И от ситуации, в которой я оказалась.
Что же мне так с мужиками-то не везёт, а? Максим, Андрей — оба оказались мерзавцами, а как охарактеризовать Олега, кроме банального — псих? Он и правда псих, но упрекнуть мне его при этом не в чем. Он меня пока не обижал. Но может обидеть, и ему даже стыдно не будет.