Одет он был в мешковатую робу и картуз, какие носили фабричные. За полтора месяца, что я не видела его, Освальд приобрел еще более постный вид и отрастил козлиную бородку.
— Здравствуй, Освальд. Зачем ты здесь? Привез какие-то вести? Что-то с отцом? — через силу проговорила я.
Освальд встал и выпучил глаза. От него несло потом и перегаром — по-видимому в столице сын старейшины решил махнуть рукой на заповеди Отроков Света. Прищурившись, окинул недоверчивым взглядом с ног до головы.
— Ты носишь мирское, Камилла. Где твой головной убор?
Стараясь подавить раздражение, я настойчиво повторила:
— Освальд, ты привез вести от отца?
— Твой отец…. да… — Освальд прикрыл веки, — Изидор болен. Отлучение от братьев по вере сказалось на нем плохо. Его нога… ты же знаешь, кто костяную чуму нельзя вылечить до конца. Омертвение пошло выше. Он почти не двигается. Изидор сейчас в общине. Старейшина был добр и позволил ему вернуться. Он сожалеет о том, что изгнал его, и теперь готов искупить вину. Мы молимся о твоем отце днем и ночью. Свет будет к нему милостив, но сейчас Изидору нужна ты.
Сердце сжала тревога.
— Я приехал за тобой, — продолжал Освальд, осторожно поглядывая на меня, словно оценивая — как восприняла новость, — нельзя терять ни минуты. Мы успеем на вечерний экспресс, если поторопишься.
— Да, Освальд. Мне нужно предупредить хозяина. Собраться. Жди здесь. Я быстро.
— Я пойду с тобой, — неожиданно заявил сын старейшины, — Свет Благой, Камилла, в какой дом ты попала! Работаешь на теурга, приспешника демонов. Немыслимо! Бедная, заблудшая овечка.
Несмотря на протесты, Освальд увязался за мной. Как только попал в холл, принялся крутить головой, теребить бородку и бормотать защитные молитвы. Пришлось провести его в свою комнату. На пути нам никто не встретился.
— Жди здесь, — велела я и понеслась в башню.
Покои хозяина пустовали. Кассиус отсутствовал. Пикерна найти не удалось. В отчаянии набросилась на Эрину и велела передать, что вынуждена срочно уехать. Горничная изнывала от любопытства, но расспрашивать не посмела.
— Я напишу записку и оставлю в своей комнате. Прошу, утром забери и отдай господину Дрейкорну или Кассиусу.
Когда вернулась в комнату, застала незваного гостя за изучением содержимого шкафа. Освальд ни капли не смутился. Пока писала записку, горестно качал головой и вполголоса сокрушался о моем грехопадении.
Когда покидали комнату, Освальд замешкался, но тут же нагнал. В «Доме-у- Древа» ему было неуютно, он без конца озирался и требовал поторопиться. Я не возражала: тревога за отца грызла сердце. Мне остро захотелось оказаться дома, в Олхейме, где я провела всю жизнь, где была моя семья и друзья, где дни текли спокойно и я чувствовала себя в безопасности — роскошь, недоступная в столице.
Квартал Мертвых магов миновали почти бегом. Когда пересекали мост, у особняка с горгульями мелькнул тощий силуэт — безумная Крессида увидела меня и принялась махать. Я отвернулась — еще ее не хватало.
Оказалось, что сын старейшины неплохо ориентировался в центре города — к нужной станции конки привел безошибочно. Через полчаса мы были на Восточном вокзале, который я считала самым уродливым строением города Магии и Прогресса.
Купол дебаркадера — гигантский навес над платформой, возведенный демонами из переплетенных стальных арок и стекла — напоминал тенёта, а черное, приземистое здание вокзала — жирного паука, притаившегося в засаде.
Прошли к дальней платформе, которая предназначалась для пассажиров третьего класса и общих вагонов. Под куполом-паутиной толклись тысячи людей в бедной одежде — сезонные рабочие, торговки, солдаты, матросы. Потные от спешки и злые от сутолоки. Ругались, плевались, кричали, наступали друг другу на ноги. Громоздились башни поклажи, корзины, коробки, тюки с почтой, клетки с животными.
Толпа покорно расступалась, когда по перрону проходили угрюмые полицейские в сопровождении некроструктов всех мастей. Одну руку полицейские всегда держали на сабле у пояса, в другой был наготове свисток.
Сферопоезд «Стальной аспид» грозно шипел, тяжело дышал паром и гарью. Творение демонов поражало размерами — головной вагон, выполненный в виде морды доисторического змея, высотой немногим уступал особняку «Дом-у-Древа». Внутри размещались огромные сферы из неведомого материала удивительной прочности; демонова сила приводила их в движение и сферопоезды развивали невиданную скорость, когда с грохотом мчались по каменным колеям, что незримые слуги протянули во все стороны империи за известную плату.
Освальд выхватил у меня из рук саквояж и провел сквозь толпу к лавкам у дальней части перрона. Я насторожилась и замедлила шаг, когда у мусорного бака увидела одинокую фигуру, показавшуюся знакомой.
При виде нас человек не спеша встал и выпрямился во весь немалый рост. Я замерла на месте, как пораженная громом — старейшина Уго собственной персоной.
Освальд больно толкнул в спину:
— Вперед!
Старйшина наблюдал с нехорошей усмешкой.
— Отлично справился, мой мальчик, — снисходительно похвалил Освальда. Затем принюхался и брезгливо ткнул в него пальцем:
— Опять пил, демоново отродье!
— Я замерз, — начал оправдываться Освальд, — пришлось торчать в Магисморте до вечера пока все не убрались. Хорошо, теург не появлялся несколько дней. Будь он дома, я бы туда не сунулся. Смотри, что она написала, — Освальд протянул старейшине бумажку, в которой я узнала свою записку для господина Дрейкорна. Вот зачем мерзкий слизняк замешкался в комнате!
— Вы приехали за мной, старейшина? — я обрела голос, — Что с отцом?
— Камилла, — старейшина уставился, как ястреб на жертву, — ты нас огорчила, девочка. Совершила ужасную ошибку. Аксель Светлосердный повелел вернуть тебя.
— Что с отцом?! — повторила я, свирепея. Я догадалась, что попала в ловушку. Старейшину и его сынка я не боялась; я знала их всю жизнь и знала границы, которые они никогда не переступали. Приготовилась дерзить, скандалить и кричать, если потребуется.
— Изидор был в порядке, когда мы уезжали. Я привез его в общину. Решил, что он может оказаться полезным, если вздумаешь упрямиться. Камилла, твой светильник души горит ярче, чем у всех послушников вместе взятых. Во время нашей последней беседы Аксель Светлосердный поведал, что в союзе со мной ты принесешь дитя, которое станет новым пророком света. Нам нужно твое лоно. Понимаешь, какая честь тебе выпала? Пришлось идти на крайние меры.
Я вскипела.
— Аксель Светлосердный — труп двухсотлетней давности, и советы дает гнилые под стать себе, — ядовито произнесла, вспомнив слова господина Дрейкорна, — Хватит морочить мне голову, старейшина Уго. Никуда я с вами я не поеду. Отдай саквояж, Освальд.
Ужасно осознавать себя добычей, которую преследуют все подряд. Словно цыпленок, сбежавший из курятника — не попадешь на зуб лисице, станешь обедом хорька. Спасешься от обоих — кончишь дни под топором хозяина. Кордо и Крессида Крипе, призрак в клубах дыма, старейшина — пропади они все пропадом. И Джаспер тоже. Он сказал, что несет за меня ответственность, дал понять, что будет защищать, но теперь я осталась сама по себе.
Старейшина покачал головой.
— Тогда Изидор умрет, Камилла, — жестко сказал он.
Охватил гнев, и я упустила момент, когда старейшина начал играть моим сознанием. Будь я наготове, ему не удалось бы раскинуть чары.
Старейшина был опытным гипноманипулятором; стряпчий Оглетон ему в подметки не годился.
Первую страшную фразу фразой он произнес неспроста — выбил почву у меня из под ног. Затем принялся увещевать. Голос использовал мягкий, обволакивающий. Говорил о том, как беспокоится, понимает мою тревогу и печаль. Незаметно копировал мою мимику, жесты, подстроился под ритм дыхания. Взял за руку и давил на особые точки на запястье.
У него все получилось. Я прекрасно понимала, что происходит, но сопротивляться больше не могла.
Руки и ноги налились свинцом. Все окружающее виделось четко, но словно на расстоянии. Глухой голос Уго настойчиво заставлял двигаться.
Старейшина и его сын взяли меня за руки и провели в последний вагон. Предъявили билеты равнодушному проводнику, усадили меня на узкую лавку, сами уселись по краям, неприятно навалились на плечи.
«Стальной аспид» взревел, задрожал так, что отозвалась каждая кость в теле, и тронулся.
В вагоне было людно, тесно. Ехали здесь самые бедные и непритязательные пассажиры. Вибрации сферы не гасились, лавки отчаянно трясло. Сама сфера громоздилась тут же, в железной клети посреди вагона, и вращалась так быстро, что казалась неподвижной. Старейшине и Освальду соседство с демоновым механизмом не нравилось; они принялись дружно бормотать слова защитной молитвы.
Морок начал понемногу спадать. Я дернулась, попыталась встать — старейшина зашипел и впился в плечо крючковатыми пальцами. На нас с любопытством глянула дородная крестьянка, которая возвращалась домой после рыночной недели.
— Эй, дочка, ты в порядке? — громко окликнула она, — Ты чего в нее вцепился, черт бородатый?
Нами заинтересовались. На мне была новая дорогая одежда, рядом со своими облезлыми спутниками я смотрелась странно. Румяный парень подошел ближе и уставился веселыми наглыми глазами. Освальд занервничал. Я воспряла духом.
— Прошу, помогите, меня увозят насильно, — быстро проговорила онемевшими губами и вскрикнула — Освальд больно ущипнул на нежную кожу повыше локтя.
Старейшина поднялся и заговорил. Он оказался в своей стихии — привык повелевать толпами послушников, и заговорить зубы случайным попутчикам для него было раз плюнуть.
— Добрая женщина, я возвращаю домой жену. Она сбежала с богатым любовником, попрала честь мужа, забыла о детях. Ты знаешь, что такое тяжкий труд, ты готова на все ради своей семьи. Разве не горько тебе видеть, как нерадивые матери забывают о долге, стремятся к легкой жизни, готовые пойти по головам, растоптать все святое?