— Однажды я попробовала пиво…
— Тогда хлебните один глоток, не больше.
Я нерешительно взяла фляжку и из любопытства сделала не один, а три глотка. Горло обожгло, я закашлялась. Стало жарко, в голове непривычно зашумело.
Хозяин забрал фляжку и сам хорошенько приложился несколько раз.
Разговор зашел на другие темы. Господин Дрейкорн заметно оживился и старался развеселить меня: расспрашивал об оставшихся в общине подругах, поведал пару забавных приключений, которые выпали на долю Кассиуса в ночных клубах.
— Плохой я друг, Камилла. Парень пропадает на глазах; следовало давно пристроить его к себе на корабль. Там бы у него времени на игру и выпивку не осталось. Но нет — он уперся, как осел, и прожигает жизнь почем зря. Скажу откровенно, управляющий из него вышел никудышный.
Затем господин Дрейкорн согласился рассказать несколько морских историй, которые я так любила. Он говорил; я слушала и украдкой разглядывала его. Он был небрит и выглядел усталым; темнели провалы щек; от черной поросли на скулах и подбородке, от падающих густых теней, его черты казались резче, чем обычно. Но все же он оставался привлекательным мужчиной, и мне нравилось его рассматривать — таясь, украдкой.
Постепенно я успокоилась, неприятные воспоминания и открытия последних часов сгладились. Стало весело: я не удержалась от смеха посреди истории о боцмане, которого капитан «Центавра», известный странным чувством юмора, на пари заставил нести вахту в женской юбке и чепце.
Неожиданно господин Дрейкорн замолчал, придвинулся — так близко, что его рука легла мне за спину — и наклонился, всматриваясь мне в лицо, словно рассчитывая разглядеть что-то новое.
— Странно, — произнес он медленно, — когда я приглядывался к вам на следующее утро после той неудачной первой встречи в библиотеке, решил: вот девушка, которая любит от души посмеяться. Но сейчас понял — за все время вашего смеха я не слышал ни разу. Вы улыбались — быстро, робко, но не смеялись. Впрочем, неудивительно. Поводов веселиться у вас не было. Жаль. Оказывается, вы смеетесь, как ребенок.
— Я изо всех сил стараюсь взрослеть медленнее, чтобы не забыть, каково это — смеяться от души, как в детстве, — поробовала я отшутиться, страдая от неловкого разговора.
— Выходит, я впервые вижу вас настоящей, какая вы есть, — продолжил господин Дрейкорн странные рассуждения. Не зная, что ответить, я выпалила растерянно:
— Думаю, и мне пока не довелось видеть вас настоящим.
Наконец он замолчал, выпрямился и убрал руку; от неожиданного движения я вздрогнула.
— Какой однако холод в этих первоклассных купе! Вам лучше сесть на диван с ногами, Камилла — по полу дует сквозняк, не хватало, чтобы простудились. Или возьмите плед в том шкафчике.
Я выбрала второе; поднялась, чтобы достать плед. Поезд некстати подскочил в каменной колее, вагон тряхнуло. Ноги подкосились: господин Дрейкорн взял меня за локоть, чтобы поддержать, но потянул слишком сильно. Я утратила равновесие и неловко, боком упала к нему на колени.
Его руки обвились вокруг меня. Попыталась подняться; хозяин не пустил. Я растерялась.
— Вам удобно, Камилла?
— Не особо. Позвольте, я встану, господин Дрейкорн.
— Потерпите минутку, прошу. Мне нравится держать вас. Вы словно птичка или котенок. Не припомню, чтобы женщины с таким хрупким телом раньше бывали в моих объятьях.
Я насторожилась, возмутилась, но не испугалась; что за шутки!
— Не стоило пить джин на голодный желудок, господин Дрейкорн. Хмель ударил вам в голову.
Он не отпускал. Передвинул ноги, чтобы мне было удобнее — на бедрах перекатились твердые как сталь мускулы.
Горячая, жесткая ладонь легла на затылок. Темные глаза прищурились, смотрели испытующе. Ладонь двинулась вверх, ловкие пальцы скользнули в слабо закрученный пучок и вытащили шпильку. Волосы рассыпались по плечам и спине.
— Так гораздо лучше, — проговорил он тихо.
Я разволновалась. Что на него нашло? Неужели совсем пьян?
Было нелегко. Сердце стучало, джин будоражил кровь, грудь затопило темное, неясное чувство, которое я испытывала в присутствии хозяина с первой встречи. Словно я предвкушала что-то и одновременно опасалась.
Я потеряла контроль над ситуацией, а господин Дрейкорн — остатки здравого смысла. Ладонь на затылке все настойчивее заставляла наклониться ближе; вот я уже чувствовала, как кожу на шее ласкает теплое дыхание. Рука, что удерживала талию, медленно скользнула по изгибу спины. Сердце заколотилось. Добром это кончится не могло. Пришлось упереться в его каменные плечи изо всех сил.
— Отпустите же!
Он повиновался, помог встать. Затем шумно выдохнул и крепко потер лоб.
Губы пересохли. Я радовалась, что сумрак скрыл мои заалевшие щеки, и остро жалела, что хозяин меня послушался, но в решении своем не сомневалась.
— Простите, Камилла. Я действительно захмелел… хотя джин тут ни при чем. Не имел ввиду ничего дурного. Хотел пошутить, вышло неудачно. Напугал вас. Представляю, как вам неприятны чужие прикосновения после того, что произошло в доме у старейшины. Наверное, вы здорово на меня обиделись. Теперь будете дичиться и избегать всеми правдами и неправдами.
В его голосе звучало сожаление и досада. Я пробормотала, не думая, что говорю:
— Пустое, господин Дрейкорн. Ваши прикосновения не были мне неприятны.
Тут же прикусила язык. Проклятый алкоголь!
Глаза хозяина насмешливо блеснули в полумраке,
— Рад это слышать. Ложитесь-ка спать, госпожа Камилла. Пойду поищу Кассиуса. Чутье подсказывает, его пора спасать, пока он не просадил все деньги или не оказался бит за нечистую игру.
Я радовалась, что Джаспер ушел; после произошедшего мне было бы мучительно неловко оставаться с ним наедине. Я приложила ладони к пылающим щекам, забилась в угол возле окна и сидела так час или больше, бездумно глядя в темноту за окном и прислушиваясь к стуку вагонов и своего сердца. В конце концов, не заметила, как задремала.
Когда открыла глаза, чернота в окне сменилась зимней утренней серостью и хмарью. Поезд тянулся вдоль краснокирпичных складов и промышленных конструкций, которые вскоре сменили изящные старинные особняки и современные демонические строения — одно причудливее другого.
На диване напротив сидел и потягивался Кассиус с видом хмурым и помятым; господина Дрейкорна не было. Я тихо пожелала управляющему доброго утра и откинула плед, которым кто-то укутал меня, пока я спала.
Глава 14 Дочь дворецкого
Когда экспресс «Стальной аспид» прибыл в столицу, ночь подошла к концу, но солнце и Небесные часы не торопились выглядывать из хмурых зимних облаков.
Ветер свистел на пустынных улицах квартала Мертвых магов. Возница доставившего нас к особняку экипажа ворчал вполголоса, потирая рукавом покрасневшее лицо.
Повалил снег; на уступах и карнизах «Дома-у-Древа» выросли белые шапки, но снежинки мигом таяли на ветвях, выступающих из кладки башни. От черной, блестящей коры поднимался едва заметный туман испарений; уже не впервые сердце кольнула тревожная догадка о том, что происходило с деревом Ирминсул и как это было связано со мной.
Оба моих спутника выглядели утомленными и хранили хмурое молчание. Я взяла предложенную Кассиусом руку, а на господина Дрейкорна старалась не смотреть; после происшествия в поезде я понятия не имела, как себя вести.
Когда вошли в дом, никто не проронил ни слова. Гулкий, мрачный холл встретил настороженной тишиной. Я смаковала запах «Дома-у-Древа» — так пахнут камни, нагретые на солнце и старый плющ; запах прошедших веков, пыльный, разбавленный привкусом машинного масла и металла, который источало механическое сердце дома; теперь он казался уютным запахом дома, в который приятно вернуться после долгого отсутствия.
Вздохнув, я тяжело оперлась о перила и начала подниматься по лестнице. Усталость придавила камнем, ноги не повиновались, шаль свалилась с плеча и тянулась хвостом, но поправить ее даже не пыталась — хватило бы сил добраться до комнаты!
На душе было муторно и тяжело. Неудивительно: вся моя жизнь перевернулась с ног на голову; я окончательно поняла, что ничто не уже не будет как прежде, и даже в прошлых воспоминаниях утешения было уже не найти.
— Вы шатаетесь, словно вот-вот упадете, — рокочущий голос хозяина прямо за спиной заставил встрепенуться, — я провожу вас до комнаты.
Не оборачиваясь, я ответила:
— Благодарю, господин Дрейкорн, не стоит.
Он подхватил шаль, накинул мне на плечи, затем накрыл руку на перилах своей и произнес с заботой, от которой замерло сердце:
— Теперь все будет хорошо, Камилла. Мы вернули вас домой и никому не дадим в обиду.
Я молча кивнула и поспешила наверх. Хозяин остался на месте, но все время, пока поднималась, чувствовала, как его взгляд сверлил спину.
Оставлю все размышления и терзания на потом; чтобы привести мысли и чувства в порядок, нужен крепкий сон в привычной, знакомой обстановке.
Как хорошо было оказаться в своей небольшой, чистой комнате с синим ковром и увитой высохшим плющом галереей за окном! Кое-как раздевшись — точнее, с отвращением сорвав одолженный общинный балахон — я рухнула в кровать и моментально забылась, словно тело разом отнялось и онемело от усталости.
Прийти в себя удалось лишь на следующее утро. Я спустилась к завтраку в настроении ровном, слегка подавленном; с господином Дрейкорном твердо решила вести себя, как ни в чем не бывало.
Однако стоило ему появиться, я напряглась: боялась, что примется извиняться за случившееся в поезде. Но все обошлось; едва глянула на его холодное лицо, тотчас же поняла, что он вернулся к привычному поведению. В отличие от меня, никакой неловкости он не испытывал; и верно, мало ли какие выходки допускают мужчины в опьянении!
Будет держаться отстраненно, ворчать и придираться, решила я. Ну и славно: вовсе не желаю вновь увидеть тот пылкий взгляд, которым он неприкрыто ласкал мое лицо, когда я так бесцеремонно рухнула к нему на колени, уверяла я себя. Твердила мысленно: ничего те объятия и прикосновения не значили, и вспоминать о них не стоит — досадное недоразумение, не более того. Маловато у меня опыта судить о таких вещах, вот и вообразила невесть что. Будь на моем месте другая женщина — например, баронесса Мередит — он вел бы себя точно также. О, представляю, как чудесно бы они