Господин Дрейкорн ожидаемо ответил на просьбу категорическим отказом, но Пикерн вежливо настаивал, приводил разумные доводы. Наконец, хозяин нехотя дал согласие:
— Камилла, — обратился он ко мне озабоченно, — мне не нравится эта затея, но я понимаю, что вам нужно развлечься. Хорошо. Отправляйтесь в город. От Шер ни на шаг; я знаю ее хорошо и могу доверять. Вашему благоразумию я доверяю куда меньше, уж не обессудьте.
Я горячо поблагодарила и обещала выполнить все его требования. На том и порешили: утром Пикерн отвезет меня к себе домой, где я и пробуду до вечера.
Вышли рано, еще до завтрака. День выдался хмурый, морозный, но снега не было. Я с удовольствием подставила лицо свежему ветру; радовалась предстоящему приключению, надеясь, что уж в этот раз неприятные происшествия его не омрачат.
Так и вышло: в тот день беды обошли стороной, однако покидая «Дом-у-Древа» я и подумать не могла, что вечером вернусь в него совсем другой девушкой.
Перед выходом господин Дрейкорн поймал меня в гостиной и добрых четверть часа давал строгие наставления не отходить от дочери дворецкого ни на шаг, с чужими людьми в разговоры вступать только с ее позволения. Любопытство вспыхнуло сильнее: что за особа эта Шер, если даже господин Дрейкорн доверяет ей всецело?!
— И последнее, — хозяин нахмурился, вытащил из кармана сюртука конверт и решительно вложил мне в руки, — вам это понадобится. Проведите день хорошо. Полагаю, захотите заглянуть в магазины. Шер поведет вас в свой любимый трактир. Ни в чем себе не отказывайте; вы должны потратить на себя все до последнего сентима.
Открыла конверт и поморщилась. Внутри лежали десять банкнот по двадцать декатов — внушительная сумма, мое жалованье за месяц. По договору с господином Дрейкорном она должна была пойти в уплату долга!
Я приготовила вежливый, но твердый отказ, но господин Дрейкорн легко коснулся моих губ кончиками пальцев, заставляя замолчать.
Прищурил глаза — в уголках залучились едва заметные морщинки — и произнес, смеясь:
— Тихо. Знаю до единого слова, что собираетесь сказать. Это ваша премия. Вы отлично поработали и заслужили ее. Или берете этот конверт — или остаетесь дома. Вечером потребую отчета по всем тратам. Только на себя. Отцу ничего не посылаете. Запомнили?
Во время этой тирады он так и держал пальцы у моих губ. Пальцы были горячие, твердые и пахли пряностями и металлом; отчего-то закружилась голова.
Вздохнула и покорно убрала конверт; только тогда он отнял руку и, довольно кивнув, ушел. Когда его шаги затихли, я провела языком по губам, а затем приложила к ним пальцы, как минуту назад сделал господин Дрейкорн.
До дома Пикерна ехали на конном трамвае; дворецкий жил в Предгороде недалеко от Котлов. В этом районе города я не была с тех пор, как покинула его, чтобы отправиться в квартал Мертвых Магов. Теперь со смешанными чувствами смотрела на узкие улочки, однотипные каменные дома с закопченными стенами и их хмурых обитателей, которые бесцельно шатались на улице, несмотря на рабочий час.
Жилище дворецкого удивило: по меркам Котлов оно считалось роскошным, а по меркам Предгорода — весьма достойным. Собственный двухэтажный коттедж из красного кирпича под добротной зеленой крышей; узкие окна с частым переплетом смотрели приветливо.
Пикерн рассказал, что его семья — он сам, великолепная Шер и двое сыновей занимали первый этаж, а верхний сдавали жильцам. Мелькнула мысль: можно попроситься на постой, когда рано или поздно моя работа на господина Дрейкорна закончится и мне придется отправляться восвояси. Мысль огорчила, и я отмахнулась от нее; с секунды на секунду мне предстояло, наконец, увидеть знаменитую дочь дворецкого.
Мой спутник торжественно грохнул бронзовым молотком в форме морского конька о дубовую дверь. Послышались громкие шаги, дверь с силой распахнулась, и на пороге появилась хозяйка дома. Я оторопела.
Она была старше меня — лет двадцать пять; широкоплечая, статная и высокая — ростом почти с ее отца, который отличался долговязой фигурой. Белокурые волосы забраны в тяжелые косы так, как носили фабричные работницы — короной на голове, ни один волосок не выбивается; ослепительно голубые глаза — светлые, прозрачные, как у ее отца, но не белесые, а яркие; румяные щеки, крупный рот и полные губы. Одета она была в простое, но хорошо скроенное коричневое платье.
Шер схватила меня за обе руки, энергично потрясла, затем рассмеялась и порывисто обняла. Впервые я встретила такое простое, естественное поведение у жительницы столицы. Позднее я поняла, что Шер была необыкновенной во всем — ее отец говорил правду!
— Ужасно рада познакомиться с тобой, Камилла, — приветствовала меня Шер ясным, громким, чуть грубоватым голосом, — отец так много рассказывал о тебе, что я почти решила заглянуть в «Дом-у-Древа», чтобы увидеть своими глазами. Но как славно, что хозяин согласился дать тебе свободу на денек! Здесь куда уютнее, чем в мрачном логове теургов с сухой корягой в башне.
Я немало удивилась: интересно, что именно рассказывал Пикерн обо мне? Я помнила его явную неприязнь в первые дни в «Доме-у-Древа», однако по поведению Шер можно было предположить, что он расточал мне лесть и похвалу.
Пикерн стоял тут же; я искоса глянула на него, ожидая увидеть волшебное превращение из строгого, холодного слуги в любящего отца семейства, размякшего от вида любимой дочери. Ничего подобного: дворецкий оставался таким же, как всегда, лишь выражение глаз изменилось. Он с гордостью и любовью следил за Шер, но выражение лица сохранял строгое.
— Папка, — обратилась к нему Шер, и я чуть не рассмеялась в голос, услышав такое обращение — останься с нами на чай; вижу, ты продрог в своей ливрее. Даже нос посинел! Господин Дрейкорн как-нибудь обойдется без тебя лишний час.
Пикерн покачал головой.
— Мне нужно обратно.
Перед тем как уйти, он дал дочери последнее наставление:
— Шер, — заявил он строго, — не спускай с Камиллы глаз. Не втягивай ее ни в какие сомнительные мероприятия. Знаешь, о чем толкую. Господин Дрейкорн рассчитывает на тебя; не подведи. Ему не ведомо, что ты не всегда столь надежна, как кажешься. Будь благоразумна.
Шер засмеялась, дала обещание быть паинькой, следить за мной не хуже надзирателя в имперском остроге. Проводив отца вон, заявила:
— Благоразумие — это важно. Но сегодня мы запрем благоразумие в крепкий ящик, уберем подальше, и будем наслаждаться жизнью. А сейчас выпьем чаю и познакомимся поближе.
Кольнуло первое понимание того, что, вероятно, господин Дрейкорн здорово ошибался в дочери своего друга и верного слуги.
День обещал стать интересным.
Пока она накрывала на стол в гостиной, я осматривалась. В доме было чисто, уютно, мебель простая. На стенах — несколько гравюр на морские темы. Возле очага — кресло-качалка с теплой накидкой, на маленьком столике газеты и очки со сломанной оправой — здесь дворецкий коротал время, когда ненадолго выбирался домой. Едва уловимо пахло сдобой и старыми вещами.
Наконец, Шер позвала к столу. Я чинно уселась и тут же оказалась под градом вопросов: сколько мне лет? Как долго я живу в столице? Где я ютилась, пока не попала в дом лорда-архивариуса? Нравится ли мне там работать? Как удается ладить с хозяином? Есть ли у меня возлюбленный?
Спрашивала Шер в лоб, скромностью не отличалась. Сначала я была обескуражена ее напором, но вскоре оттаяла.
Во время беседы вглядывалась в живое, веселое лицо: мне казалось, что я где-то видела Шер раньше, но где? Этот голос ни с чем не спутаешь — определенно я слышала его! Загадка не давала покоя: я знала, что буду терзаться, перебирать воспоминания, пока не отыщу нужное.
Чай был выпит, печенья съедены, и Шер хлопнула широкой ладонью по столу — ей нравился этот жест, и проделывала она его с видом капитана или полководца, планирующего важную операцию.
— Я рассказала о тебе девушкам — вечером посидим в трактире «Слепой стрелок». А пока — как насчет прогуляться по Предгороду и Котлам? На выходных у меня заведено брать корзину со снедью и навещать местных оборванцев. Видишь ли, мы с отцом считаемся бессовестно богатыми. Господин Дрейкорн платит отцу столько, что нам век не потратить, даже если будем есть трюфеля целыми днями и наймем десяток бес-лакеев, чтобы эти твари начищали нам обувь своими мерзкими потусторонними лапами. Я тоже молодец — уж два месяца как выбилась в смотрящие по цеху на консервной фабрике Крамса. Совесть не позволяет забыть старых друзей, которые живут как беспризорные дворняги — очень бедные, оглодавшие дворняги,
— вот и помогаю, чем могу. Хочешь со мной? Отец сказал, ты немного умеешь врачевать. Твоя помощь придется кстати. Развлечение так себе, понимаю, но обещаю показать на улицах Котлов немало забавного.
Я с согласилась — без особой радости. Однако отказать Шер было невозможно.
Занятие это было мне знакомо. Раз в месяц девушки из общины под руководством одного из младших старейшин шли обходить дома бедняков Олхейма. Бедняки неохотно пускали послушников в свои хижины и старались выпроводить как можно скорее. Неудивительно: в довесок к каждому преподнесенному окороку (не всегда свежему) или поношенному плащу им приходилось получать стопку религиозных трактатов и выслушивать долгие нравоучения.
Мы собрались — Шер накинула поверх платья добротный полушубок из белой овчины, подхватила тяжелую корзину, вторую, поменьше, сунула мне, — и отправились на улицу. Я поглядывала на нее с завистью: в отличие от Шер, я была одета не лучшим образом. Мое новое пальто и брючный костюм сгинули в общине. Сегодня пришлось поверх нарядного костюма, который я надевала для злополучного приема в Адитуме, накинуть общинную шаль, одолженную подругой; впрочем, в квартале бедняков она смотрелась куда уместнее чем наряд, который она скрывала. Но все же придется, видимо, воспользоваться щедростью господина Дрейкорна и опустошить выданный конверт.
Я думала, что неплохо знаю окраины Аэдиса; оказалось, самые гнусные и жалкие кварталы я еще не видела.