— А я видела, — вступила в беседу томная Лила, — зашла в башню без стука, а тут нате вам — стоит господин Дрейкорн в одних бриджах. И скажу я — есть на что посмотреть.
Лила понизила голос и принялась перечислять:
— У него широкие плечи. На животе ни капли жира. Я раньше работала уборщицей в цирке и цирковых красавцев насмотрелась: у этого теурга руки как у атлета, тело как у акробата. Говорю вам, таких мужчин поискать. Он меня выгнал тогда, хотя я намекнула, что не прочь с ним покувыркаться… хоть на кровати, хоть на жертвенном столе, или где там теурги со своими зазнобами кувыркаются.
Девицы обменялись многозначительными ухмылками. Мне было неприятно слушать пьяную болтовню разбитных горничных; хотелось, чтобы они замолчали. Как смеют они так говорить о моем хозяине! Подруги Шер нравились мне все меньше и меньше, и часть этой неприязни досталась и самой дочери дворецкого. Уколола мысль, что она, возможно, знала господина Дрейкорна куда лучше меня.
Я подумала было сослаться на духоту и выйти, но странное, болезненное любопытство удерживало на месте.
Щеки запылали; я схватила стакан с вином и жадно приложилась, надеясь спрятать лицо.
Не получилось.
Девицы уставились на меня, а Изотта прямо спросила:
— Ты спишь с ним?
Я подавилась и закашлялась. Шер встревожилась:
— Да замолчите вы, глупые курицы! Она не такая, слепые, что ли!
— Все знают, зачем столичные господа себе девушек-секретарей в дом берут, — рассудила Изотта, — Что ты тогда вообще для него делаешь?
— Переписываю старые документы, — пробормотала я охрипшим голосом.
— Наверное, ты очень умная, — Лила глянула с уважением, — да только не в уме дело. Ты красивая. Уж поди господин Дрейкорн тебя не только за ум в секретари выбрал. Поверь, я в таких делах разбираюсь.
Девицы принялись дальше болтать о хозяевах, которым им довелось служить, и сравнивать их с господином Дрейкорном.
Я замерла, вцепившись в край стола, и пыталась успокоиться.
Со мной происходило что-то странное — вино подействовало, не иначе — фантазия разыгралась и, заставляя корчиться от стыда, вызывала в голове образы, от которых кипела кровь.
Я видела господина Дрейкорна несколько раз без сюртука, в одной рубашке, и я касалась его плеча, когда обрабатывала рану, и он краткий миг держал меня в объятьях, поэтому я точно знала, о чем говорила Лила — под одеждой скрывается сильное, закаленное физическим трудом тело; я вспомнила, как его мышцы на плечах и спине напрягаются и приходят в завораживающее движение, когда он занимается тяжелой работой в своей мастерской, и тут же представила, как его руки обнимают меня и прижимают к груди… широкой, обнаженной, горячей.
До этого момента я не отдавала себе отчет, как хочется мне прикоснуться к его рукам, провести ладонями по спине и груди, чтобы узнать, впитать эту скрытую мощь. Какие ощущения испытывает возлюбленная в его объятьях? Чувство защищенности? Трепет? Желание, что сжигает дотла?
На дне его темных глаз словно искры тлеют; какое пламя разгорается в них, когда он охвачен страстью? Его звучный голос станет еще ниже, когда он будет шептать на ухо слова, предназначенные только двоим.
Если прижаться щекой к его подбородку, щетина будет покалывать и немного щекотать кожу. А его губы…
Во рту пересохло, сердце стучало, как бешеное.
— Ты совсем красная, — с удовольствием отметила Изотта, — да ты влюблена в своего хозяина, верно?
— Вот еще, — фыркнула Шер, — она не будет влюбляться в теурга. У теургов руки по локоть в крови! Господин Дрейкорн лучше остальных, но мы все же найдем ей обычного, хорошего парня. Вон сидит Майло. Он поглядывает на тебя весь вечер. Эй, Майло, иди к нам! Познакомься с Камиллой. Майло служит на угольной бирже; у него неплохой доход и своя квартира в Предгороде.
Майло подошел; это был изящный брюнет с небольшими закрученными усиками и приятным мягким голосом. Он подсел и принялся болтать о пустяках: погода, бега гончих-некроструктов, закрытие Общеимперской выставки магического прогресса.
Его интерес льстил: я слушала, кивала, спокойно отвечала на безыскусные комплименты, но мысли мои были заняты другим, и от мыслей этих бросало то в жар, то в холод.
Посиделки подходили к концу; подруги Шер начали переговариваться о дальнейших планах на вечер, Шер попросила счет. Майло хотел оплатить, я воспротивилась и принялась доставать последние купюры из конверта. Шер сердито отругала нас обоих — платить собиралась она.
Краем глаза я заметила, как конюх Ирвин покинул свой пост, бросил на стол пару монет и двинулся к выходу, мазнув напоследок нашу компанию быстрым взглядом.
— О чем спор, дамы? — за спиной раздался веселый голос, и на скамью между мной и Шер втиснулся Кассиус.
Я уверилась, что управляющий наделен талантом появляться тогда, когда меньше всего ждешь. Каким ветром его сюда принесло?! Кажется, все обитатели «Дома-у-Древа» ходят за мной по пятам в этот день.
— Шер, ты становишься краше день ото дня! — Кассиус приложился к щеке Шер быстрым поцелуем; Шер побагровела, затем побледнела, и выдавила, утратив боевой вид:
— Добрый вечер, Кассиус.
— Ах, Шер! — Кассиус приложил руку к сердцу, — Давно не виделись. Вернуть бы старые добрые времена! Помнишь, как мы украдкой распивали хозяйский джин и пели на два голоса «Мой старый муж угрюм и сед, принес он мне немало бед»? Когда ты ушла из особняка, там стало совсем уныло.
Шер словно язык проглотила; расплылась в застенчивой улыбке; ее круглые щеки вновь сменили цвет на ярко-красный.
«Ага, — смекнула я, — вот и мягкое место в броне великолепной Шер. Даю руку на отсечение — она крепко неравнодушна к управляющему!»
Кассиус тем временем выудил из под стола опустевшую корзину — она царапала ему ноги — без церемоний заглянул внутрь и вытащил одинокий листок с крупным заголовком и напечатанным серой краской текстом — один из тех, что Шер раздавала в домах бедняков.
— Что это?
Пробежал текст, нахмурился, смял листок и сунул себе в карман. Шер стала на миг сама собой: глянула настороженно, пожала плечами; Кассиус едва заметно качнул головой.
Серые глаза управляющего неожиданно блеснули сталью, но тут же потеплели.
— Лила, Изотта — рад видеть вас, лапочки.
Майло насупился, а девушки захохотали, как безумные; перед обаянием Кассиуса трудно было устоять.
— Рад бы остаться с вами подольше, но мне поручено забрать Камиллу. Шер, твой отец велел передать, что приедет домой завтра. Что скажешь, если заявлюсь с ним, и мы проведем вечер вместе? Вспомним былое.
Шер закивала; теперь на ее лице смешивались две краски: щеки — свекольные, лоб и подбородок — белые. Забавно было видеть ее смущенной и растерянной; я не удержалась от улыбки.
Не у меня одной в этот вечер сердце выделывало странные трюки.
Мы попрощались; новая подруга взяла слово наведаться к ней при первом удобном случае, и в свою очередь обещала заглянуть в квартал Мертвых магов; я подозревала, что были и иные причины, по которым ей хотелось это сделать.
Кассиус проводил меня к нанятому экипажу, помог забраться внутрь и мы отправились домой.
Вопреки обыкновению, по пути домой Кассиус не был расположен болтать; меня это только радовало. День принес столько разнообразных впечатлений, что голова разрывалась от вороха мыслей, а чувства затеяли безумную чехарду.
Я невидящими глазами смотрела на мелькающие за окном дома, над которыми в вечернем небе медленно вращался фантастический купол Небесных часов.
Больше нельзя отворачиваться от очевидного; баррикады, которые я старательно возводила в последние недели, дали брешь и были готовы рассыпаться в прах. Настало время разобраться в том, что происходило в моей душе.
Я призвала все мужество и сказала себе: это, должно быть, похоть. Неприятное слово — и неприятное откровение.
О похоти я была наслышана много. Девушек в общине готовили служить мужчинам, и когда им исполнялось пятнадцать, сестра Анея проводила беседы — рассказывала, как следует ублажать похоть мужа, да в таких подробностях, которые то приводили в ужас, то смешили до колик.
Еще были медицинские журналы. Как-то почтмейстер из Олхейма принес их тайком моему отцу, а тот дал почитать мне. Столичный светила рассуждал о модной теории животной похоти, что определяет все наше поведение и жизнь. Я нашла статью забавной, и даже пересказала ее подругам. Мы проводили немало часов, сплетничая и потешаясь над парнями.
Я не стеснялась говорить о таких вещах — когда речь шла о посторонних.
Теперь же смятение и растерянность атаковали, как ураган.
Не было ничего удивительного в моих чувствах — я взрослая девушка; я проводила с господином Дрейкорном долгие часы бок о бок, я изучила его привычки, я знала, как меняются его глаза, когда менялось настроение. Он был привлекательнее всех мужчин, которых я когда-либо видела; конечно, я охвачена похотью, и ничем иным! Это естественно.
Разве я испытывала бы что-то подобное, будь мой хозяин старым и безобразным, как его отец на портретах?
Я попыталась представить господина Дрейкорна в старости; его волосы станут седыми, спина согнется, тело высохнут. Но его сила останется с ним; пусть не в теле — его характер и душа будут твердыми и непреклонными всегда. Так же будет подрагивать уголок губ, когда он будет рассказывать забавные истории, а в глазах не перестанут плясать огненные искры.
И показалось, что пройди я с ним рядом всю дорогу от юности к старости, чувства бы мои не изменились; да и сейчас были они куда сложней и запутанней, чем простое влечение тела.
Разве это всего лишь похоть?
Права была Изотта — я влюблена, и мне страшно признать это.
За свою жизнь я была влюблена пару раз — в сына бакалейщика в Олхейме, и в младшего старейшину Сварго, но те чувства длились не больше трех месяцев и не имели ничего общего с тем, что я испытывала сейчас: я прозрела и ослепла одновременно. Меня словно разобрали, как один из старых механизмов хозяина, и собрали заново, наделив эмоциями, о которых я раньше и не подозревала.