Судя по полузадушенным стонам, Искра близка к разрядке. Но я еще не договорил, потому чуть сбавляю темп. Я хочу, чтобы она сразу уяснила правила.
- У меня нет специальной комнаты. Я не садист и не ищу мазохистку. Мне нравится играть и доминировать - ровно столько времени, сколько я устанавливаю. И в той форме, что устраивает меня. Я могу сделать больно, если обоим захочется. Я могу сделать нежно, если захочется мне. Никогда не меняю условий в процессе, но всегда спрашиваю, готова ли ты, - выделяю последнее слово, - быть ведомой. Без вопросов. Без отказов. Ты готова, Искра?
Долгая пауза. И я помогаю ей решить, сгибая внутри пальцы так, чтобы потереть особенно чувствительную точку. Отстраняюсь чуть, в лицо заглядываю - голову откинула, глаза зажмурила и дышит тяжело.
Очень красивая. И трусиха немного, раз не сразу отвечает.
Снова делаю движение круговое - вместе с громким “Да!” стонет.
- Назови меня по имени, - закрепляю соглашение.
Пауза уже короче. А потом тихое, протяжное, в унисон особенно глубокому проникновению:
- Вла-ад…
- Умница, - выдыхаю и больше не останавливаюсь. 1057d2d
Чувствительная девочка. Еще несколько движений, и она выгибается и сокращается так, что я рискую остаться со сломанными пальцами. Смеюсь и поглаживаю мягче уже, дожидаясь, когда дрожь пройдет. Белье поправляю, руки ее отпускаю и платье тоже. Любуюсь.
- У тебя красивый оргазм, Ис-скр-ра, - пробую языком кончики пальцев, - И сладкий.
Мне кажется даже в полумраке видно, насколько она краской заливается.
- Иди, - киваю в сторону двери. - Я чуть позже выйду. Мне надо еще с людьми несколькими переговорить, а потом поедем... домой.
Мне также надо успокоиться, потому что с такой палаткой в штанах даже я не рискну на публику выйти.
Кажется, девочка в полном раздрае. Но потом глубоко вздыхает, в руки себя берет, и, чуть пошатываясь, идет к выходу. Секунду я вижу ее силуэт, четко очерченный, когда дверь в коридор открывает. И снова остаюсь почти в темноте.
Улыбаюсь.
Я был прав, кончает она невероятно вкусно.
Чертово чудовище
Он - чертово чудовище.
Разорвал меня на лоскутки, разбил на сотню осколков, а потом заново пересобрал. Только это уже не я.
Я никогда не занималась сексом в общественном месте. Не позволяла ничего мужчине, который настолько старше. Еще и мой начальник… Никогда не соблазняла на такие ласки сама. Осознанно и беспощадно к будущему стыду. Не отдавалась чужим пальцам столь самозабвенно и не мечтала, чтобы эти пальца сменило кое-что другое - и плевать, что общественное место, что он старше и начальник.
Я никогда такого оглушительного оргазма не испытывала. И не выходила после этого в толпу, чувствуя между ног пульсацию и влагу. Уверенная, что по моему виду все точно поймут, чем я только что занималась. И никогда мне не было плевать, если поймут…
Черт возьми, я никогда не была настолько плохой девочкой!
Как это?
Будоражаще. Восхитительно. По-взрослому уверенно. Вряд ли возможно в моей обычной жизни… Но пока я хочу этим пользоваться. Этим ощущением. Этой возможностью. Делать, что хочется. Еще чуть-чуть, можно?
Я понимаю: все, что Поздняков делает - исключительно по его желанию. Но благодарна, насколько он делает это… для меня. Даже если для себя.
Я чувствую, как проламываю свою треснувшую оболочку, и это страшно, это ненадолго, но…
- Могу я с вами познакомиться?
Вздрагиваю.
Светловолосый мужчина - не мой ровесник, но молодой - смотрит с интересом. Улыбается. В первое мгновение я пугаюсь - может теперь шлюхой выгляжу? И ко мне каждый вот так запросто будет подходить? Во второе - хочу шагнуть назад, спрятаться и вовсе не отвечать. Вдруг он что плохое задумал? Разве такие симпатичные мужчины могут просто так обратиться?
Но вспоминаю, как хорошо я выгляжу в этом платье, за которое Поздняков заплатил, и заставляю себя на месте остаться. Улыбнуться. Отвечаю просто и честно:
- Я - Искра. И я не одна здесь.
- А жаль, - в его глазах и правда сожаление, - хотя это стоило предположить. Вы - восхитительны.
“Учись принимать, Искра”.
- Спасибо, - киваю.
- Зря ваш спутник вас оставил одну…
- Не оставил, - Поздняков появляется внезапно. Не делает никаких резких движений, не скалит зубы и не рычит: “Отошел от нее”. Но как-то сразу становится понятно, что не допустит двусмысленностей от другого мужчины. Тот криво улыбается и отходит. А Поздняков… Неожиданно, но он смеется.
- Ну вот, теперь ты источаешь аромат экзотического цветочка. Все пчелки на тебя слетятся. Мне стоило подумать, где ласкать тебя, Ис-скр-ра...
В который раз я в смятении. И краснею. Мне вообще сложно с мыслями о том, что мы теперь можем вот на такие темы говорить спокойно. С воспоминанием, что его пальцы побывали внутри меня. Что он знает о моем теле то, чего не знает, пожалуй, никто другой.
И что я все еще остаюсь его помощницей, мне на него работать ведь придется…
Долго ли?
Эйфория постепенно вытесняется осознанием, что именно произошло в закрытой комнате. И что тому предшествовало. И страхом. И ощущением, что я глупость совершила, сама сократила срок пребывания в его доме…
- Эй, - встряхивает меня легонько, - ты же только что амазонкой стояла, хоть без оголенной груди. Вот такой и оставайся - мне еще полчаса нужно.
- Да, - киваю, соглашаясь сразу со всем.
Он прав. Надо продолжать, даже если это не моя роль. У этой роли слишком много бонусов, чтобы отказаться так просто.
Да, уволит. Точнее, поматросит и бросит - и я сама сбегу. Да, могу огрести последствий по полной. С Поздняковым быть, как сделать операцию на сердце. Потом еще долго реабилитироваться придется и следить за тем, чтобы не перенапрягаться.
Но разве я не понимала это, когда соглашалась на него работать?
“Нет, не понимала. Ты и предположить не могла, каким он может быть на самом деле…”
Жестким. Неуправляемым. Заботливым. Провоцирующим.
Мой личный наркотик, увеличенная доза которого стала теперь чуть ли не жизненно необходимой. Но даже осознание будущей ломки не поможет отказаться от этой зависимости.
Потому плечи распрямляю. Беру бокал шампанского - нет, я не буду снова пить, я и так пьяна от качелей эмоциональных... Мне просто надо держать что-то в руках.
Улыбаюсь уверенно, всем сразу. Никого не выделяю. Я - амазонка. Вполне возможно, это его указание. А мы же договорились играть по правилам…
Я готова.
Хорошо, что игра в игре длится недолго. Незнакомая обстановка, слишком много событий для одного вечера, для одного дня, что начался требованием надеть определенное белье, отголоски болезни как-то разом накатывают. Устала ужасно. И когда Поздняков подходит, а потом мы делаем финальный “забег” по залу - черт, я ведь даже не поинтересовалась, в честь чего этот прием! - и прощаемся с некоторыми его знакомыми, облегчение только чувствую.
Домой.
И это не просто слово. Там, в заснеженном лесу, я и правда дома.
Мы не разговариваем по дороге. На меня вообще странное спокойствие нападает. Может от все той же усталости, а скорее потому, что оба знаем - все будет. И я знаю - все будет по его. Мне не о чем волноваться или беспокоиться.
И нет у меня по этому поводу сожалений, что инициатива не моя. Не мне придумывать, что я буду с ним делать, как удовольствие доставлять.
Все будет… И от этого тоже спокойно.
Хотя спокойствие тут же слетает, когда по приходу домой он на диван садится и командует:
- Раздевайся. Полностью.
Прям здесь? В гостинной? При полном освещении? Просто раздеться и голой стоять под его ничего не выражающим взглядом?
Судя по ироничной усмешке, он все услышал, хотя я ни слова не произнесла. И бровь одна взлетает: “Что? Уже забыла, что обещала быть послушной?”
Я медленно пальто снимаю. Откладываю пакет со своими старыми вещами, в которых из дома вышла, туфли скидываю. Он не двигается, смотрит. А меня потряхивать начинает, но не от холода, а от бездушности происходящего. Возбуждения никакого больше нет. Только скованность.
Это так будет, да?
А то, что произошло на приеме… мне показалось?
Я буквально заставляю себя спустить платье с плеч. А дальше оно уже само падает под тяжестью ткани. Переступаю. В белье одном остаюсь и подбородок гордо вскидываю. Не потому, что бесстыжая такая, наоборот. Оборонительно. Пусть видит, что мне плевать. И что если надо - я и так могу, согласилась ведь...
На что?
Почему-то мне казалось, что на удовольствие…
И что мешает получить его?
Губу прикусываю и через полуопущенные ресницы на Позднякова смотрю. Ведь это игра, в которую двое играют - с чего вдруг манекеном себя почувствовала? Я тоже могу… звучать.
И вместо того, чтобы просто бюстгальтер снять, сначала нерешительно, а потом мягче руками по груди провожу. Одну бретельку стягиваю, вторую, но не спешу к застежке прикасаться. Пусть оценит высоту и полноту моей груди, что держит прозрачную ткань без всяких косточек. Пусть увидит, какая у меня талия тонкая. И стройные бедра.
Веду ладонями по телу. Руки холодные, а кожа на животе - горячая. Поздняков вперед подается. И улыбается понятливо и поощрительно. Он понял, что я поняла. А я поняла, что он… ой, ладно. Не хочу думать об этом. О том, что даже сейчас он учит. Даже сейчас подталкивает участвовать во всем полноценно.
Откуда мне было знать, что “ведомая” вовсе не значит бесправная? Или пассивная.
Теперь знаю.
Что подчиняться можно по-разному. Можно так, что у самой и сомнений не останется в своей чувственной власти.
Голову откидываю, ощущая, как скользят волосы по голой спине. А потом быстрым движением трусики снимаю. И скидываю верх - он тонкий, нежный, но даже это соприкосновение с моей кожей - слишком.
- Сядь на столик.
На журнальный стол имеет в виду. Это перед ним. Совсем перед ним…