рожено несколько стойл для «сукновальных ступок»; рядом, в бывшем садике, — три длинных водоема, целиком его занявших. У самого входа, так же как и в городской сукновальне, помещался пресс: готовое платье или сукно удобно было сразу выдать заказчику, не допуская его внутрь мастерской. В верхнем этаже над атрием и перистилем были устроены большие террасы для сушки материй.
В качестве сукновалов-предпринимателей мы опять, как и в хлебопекарной промышленности, встречаем представителей знатных фамилий и людей, вышедших из низов. Вот вольноотпущенник Стефан, а вот другой хозяин сукновальни на улице Меркурия — Луций Вераний Гипсей, бывший дуумвиром и три раза квинквенналом. Городскую сукновальню держал в аренде, как уже упоминалось, богатый банкир Цецилий Секунд, бывший вольноотпущенник, дом которого находился как раз напротив этой сукновальни. Затем она перешла в руки Везония Прима, жившего рядом с ней. Принадлежал он к знатному и богатому роду: в 34 г. н. э. мы встречаем Везония Марцелла, представителя другой ветви этого же рода, в качестве дуумвира. Везоний Прим принимал деятельное участие в предвыборной кампании 79 г.; о его влиятельности свидетельствует обращенная к нему просьба о поддержке: «Прим, выбери вместе со своими в эдилы Гельвия Сабина». Везоний исполнил эту просьбу; кроме того, он предложил еще двоих кандидатов в дуумвиры и, представляя одного из них, велел написать: «Луция Цейя Секунда просит в дуумвиры Прим сукновал». Надпись эта является документом первостепенной важности. Мы знаем, как относились древние ко всякой ремесленной деятельности: Цицерон в своей книге «Об обязанностях», которая должна была служить своего рода жизненным руководством для его сына, писал: «все ремесленники проводят жизнь свою, занимаясь грязным делом: в мастерской не может появиться ничего благородного». Если городской магнат, влиятельный и богатый человек, член аристократического рода, объявляет себя официально и во всеуслышанье «сукновалом», то это свидетельствует о таких сдвигах в сознании, которые могли возникнуть только в результате крупного перемещения социальных сил, вызванного изменением их значимости в общественной жизни.
В Помпеях в малом масштабе происходило то же, что и по всей империи: ремесленная и промышленная деятельность стала получать такое значение, что участие в ней перестало быть зазорным не только для крупного дельца и предпринимателя — простой ремесленник начинает обретать чувство собственного достоинства.
Сохранилось несколько надписей какого-то Луция Квинтилия Кресцента, простого сукновала, нацарапавшего их гвоздем на колоннах перистиля, вероятно, в том доме, где он жил. В этих надписях он посылает привет всем жителям Помпей и окрестных городов — Стабий и Суррента, а также всем своим собратьям по ремеслу: «Кресцент шлет привет фуллонам здесь и повсюду». Такое обращение мыслимо только в устах человека, который горд своим ремеслом и принадлежностью к повсюду раскинутому братству сукновалов и как равный обращается к своим согражданам и соседям. В «Новых раскопках» найден дом некоего сукновала Фабия, носившего странное прозвище «Улулитремулус». Среди множества надписей на стенах его дома имеется одна, в которой пишущий заявляет, что поэме о начале Рима (на двух пилястрах, обрамляющих вход в жилище Фабия представлено это начало: Эней с отцом Анхизом и сыном Асканием бегут из Трои), знаменитой «Энеиде»,[51] он предпочитает гимн собственному цеху: «Сукновалов пою и сову» (сова — птица Минервы, покровительницы фуллонов){18}. Чтобы обожествленным зачинателям мировой империи хотя бы в шутку противопоставить танцующих в «сукновальных ступках» парней, замазанных мочой и глиной, для этого надо было знать цену себе и своему ремеслу!
Сукновалы, правда, занимали особое место в ремесленном мире. Как ни тяжела была их работа, ее нельзя было сравнивать с работой мельников и хлебников: она проходила почти целиком на свежем воздухе, равномерно развивала все мышцы и требовала большой силы. Хилый человек не мог работать в сукновальне; сукновалы должны были быть физически крепкими, как на подбор сильными и ловкими. Качества эти всегда привлекательны — сукновалов любили в Италии, и среди народа они пользовались особой популярностью. Старая италийская комедия неоднократно брала их своими героями и занималась изображением сценок из их жизни. Новий, комический поэт I в. до н. э., посвятил целое произведение их празднику, который они справляли в марте (от 19-го до 23-го числа — так называемые «квинкватры») в честь своей покровительницы Минервы. Праздник этот, надо полагать, проходил буйно и красочно: художники неоднократно изображали веселящихся фуллонов, и как раз в сукновальне Везония Прима находилась карикатура на их праздник, сопровождавшийся яростной дракой, после которой праздновавшие вынуждены были предстать перед судом. Отголоски какой-то шумной пирушки сукновалов сохранились в надписях на доме упомянутого уже Фабия.
Среди имен, которые работники Фабия нацарапали на его доме, обращают на себя внимание имена явно галльского происхождения: Суда, Рицин, Герул, или Глер. Возможно, что под прозвищем Фабия «Улулитремулус» скрывается какое-то галльское имя. Галльская шерсть и галльские сукноделы пользовались широкой и справедливой известностью: помпейские сукновалы, не довольствуясь, по-видимому, одним местным товаром, приобретали и заморский. Торговые сношения их с долиной По, Цизальпинской Галлией, а может быть, и с теперешней южной Францией, были оживленными; об этом свидетельствует ряд галльских имен в Помпеях, причем они принадлежат иногда весьма видным людям, занимающим городские магистратуры. Помпеи, вероятно, охотно принимали состоятельных галльских торговцев в число своих горожан, рассчитывая, что средства их пойдут на пользу городу. Но как попадали сюда галльские рабочие — добровольно ли в поисках лучшей доли или по принуждению в качестве рабов? Ответить на этот вопрос мы, к сожалению, не можем.
Шерстяная промышленность не ограничивалась в Помпеях деятельностью сукновалов. В «Новых раскопках» нашли мастерскую Верекунда. На пилястрах вверху — две картины, изображающие богов-покровителей мастерской: слева Меркурий, выходящий из своего храма с полным кошельком в руке; справа покровительница города, величавая Венера Помпейская[52] на колеснице, в которую запряжена четверка слонов; внизу направо представлена мастерская на всем ходу: здесь работают одновременно и красильщики и шерстобиты. Эти последние (их трое) — все en face, сидят перед низенькими столиками; ногами они нажимают на педаль какого-то деревянного приспособления, которое проходит через стол и заканчивается гребнем: рабочие заняты, по-видимому, трепаньем и расчесыванием шерсти, предназначенной для валянья. На первом плане работают четверо красильщиков. Они босиком, и вся одежда их состоит только из короткой повязки на бедрах. По обе стороны кипящего котла, поставленного на очаг, стоят две длинных скамейки; у концов каждой стоит по рабочему. Они держат, поднимая их наклонно к котлу, по большому лотку в форме трапеции (широкий край к рабочим, узкий к котлу) с приподнятыми краями. На лотках лежит материя, которую и опускают в краску, кипящую на очаге: лоток служит для рабочих своеобразным щитом, который предохраняет их от ожога кипящей влагой и в то же время заставляет взметнувшуюся вверх при падении материи струю красящего вещества скатываться обратно в котел. Несколько в стороне стоит хозяин мастерской, по имени Верекунд, как гласит под ним надпись. Он развернул и рассматривает кусок материи каштанового цвета с красными полосами.
Дальше по той же улице нашли еще красильню; красильщики снимали помещение у Ситтия Коньюнкта — представителя одной из старейших помпейских фамилий. У порога (раскопки дальше не пошли) оказалась печь, в которой стоял большой свинцовый котел. В другой красильне, которой управлял некий Убоний, было 12 котлов, вмурованных каждый в особую печку. Выкрашенные ткани сушились наверху, на большой террасе.
Здание Евмахии. О том, как значительна была шерстяная промышленность и торговля шерстяными изделиями в Помпеях, свидетельствует тот факт, что в городе имелась особая шерстяная биржа, причем это было прекрасное, роскошно отделанное здание. Соорудила его Евмахия — женщина, принадлежащая к старому помпейскому роду, может быть, числившему среди своих предков неаполитанца Евмаха, написавшего историю Ганнибала. В деятельности шерстяников она была в каком-то отношении заинтересована — новое доказательство участия помпейской муниципальной аристократии в промышленности и торговле. Биржа ее находилась на восточной стороне форума; раскопки последних лет обнаружили, что на ее месте и на месте соседних храмов имелся ряд жилых домов с лавками по фасадам, обращенными к форуму. Представляла она собой вытянутый прямоугольник, обращенный главной, узкой стороной к форуму, а другой — к улице Изобилия. Над одним из входов с этой стороны была вделана мраморная целиком сохранившаяся доска с надписью: «Евмахия, городская жрица, построила вместе с сыном своим Марком Нумистром Фронтоном халкидик, крипту и портик в честь августейшего согласия и сыновней любви». Последние слова заключают в себе намек на отношения между Тиберием и его матерью Ливией. Так как отношения эти вскоре после 22 г. н. э. испортились, то постройку здания следует отнести ко времени более раннему, т. е. к началу царствования Тиберия. Статую «Августейшего Согласия» с изукрашенным и позолоченным рогом изобилия в руках нашли при раскопках здания (его раскапывали в 1817–1821 гг.). Голова ее имела, вероятно, портретное сходство с Ливией. Посвящение это преследовало весьма практические цели: служа выражением верноподданнических чувств, оно ставило здание под прямую защиту императорской семьи и освобождало помпейских суконщиков от уплаты всяких взносов за него в городскую казну.