Оба молчат. Алёна вертит в руках чашку. Она в большом свитере цвета кофе с молоком, рукава закрывают половину ладони, из-под них видны только пальцы. Потом отпускает чашку, натягивает правый рукав на всю ладонь и закручивает его узлом.
– Ты знаешь, мы когда в прошлый раз разговаривали с тобой обо всем этом, о том, почему расстались, почему не получилось ничего, как вообще мы провели эти годы, мы же долго говорили, но я особо ничего не помню. Помню только, что сидела тогда тоже в свитере и думала, как хочется под свитером спрятать диктофон и записать это все, потому что кажется, что разговор очень важный, но его как будто даже сейчас, пока слушаю, уже не совсем помню. Кажется, это какая-то социопатия – записывать на диктофон разговор с человеком, с которым жила пять лет.
– А ты записала в итоге?
– Нет… Если честно, я даже достала телефон и положила на колени, но не успела незаметно включить ничего, а потом уже поздно было, уже договорили. Но я так много не понимаю.
Оба снова молчат, проходит пара минут, и у Алёны на глазах выступают слезы.
– А сейчас о чем думаешь? – спрашивает Антон.
– Да знаешь, я вспомнила, как мы с тобой только расстались, и я шла по улице Пестеля в сторону Моховой, и так хотелось кому-то сказать: «Смотри, как красиво!» – я даже оглянулась вокруг, и никого не было. И я тогда поняла, что не столько по тебе скучаю, сколько думаю, что так невыносимо жить без семьи, без этого ощущения, что тебя принимают. У меня все хорошо, и у нас с тобой было нормально все, но эта рана как будто всегда болела. Как будто то, что меня в детстве недолюбили, до сих пор делает меня человеком, который не может выдерживать то, что выдерживают все окружающие. Хочется, чтобы меня кто-то терпел как есть в плохие моменты и с кем-то можно было разделить хорошие, – но этого же нет у многих даже тех, кто женат и у кого дети. У моих родителей этого не было, они друг друга ненавидели, у тебя, ты сам говоришь, нет – и ничего, люди выдерживают, получают какую-то крупицу тепла от кого-нибудь и живут дальше. Нормальный человек может вот это все подумать, что я тебе сказала, – и решить: «Ну, грустно, но что поделаешь, пойду посмотрю кино и поем мороженое». А я не могу почему-то. Могу только блевать пойти, но от этого потом так грустно. Я же пряталась от тебя, меня рвало в душе, и я там стояла и думала с такой прямо полной уверенностью: «То, как я живу, – это не жизнь». Я не знаю, как надо жить, но мне и сейчас кажется, что это не жизнь.
– Но это, конечно, тоже жизнь. Даже когда ты блюешь в душе – это тоже твоя жизнь. Просто она тебе не нравится, но она все равно жизнь и все равно твоя.
Это тоже моя жизнь. Это моя жизнь. Я вроде слышу эти слова, но не понимаю, что они значат. Может, надо сказать вслух.
– Это тоже моя жизнь. Надо как-то подумать эту мысль потом, – говорит она медленно, спокойно и раздумчиво. А потом вдруг начинает суетиться. – Ладно, слушай, тебе, наверное, пора. Документы я отдала, мне, в общем, тоже уже надо ехать.
– Да, давай. Я тебя рад был увидеть.
– Пока, – бросает она уже на ходу, закидывая рюкзак на плечо.
Она выходит из кафе, он остается. Она быстро и уверенно идет по людной улице минут десять, потом останавливается. Проходит несколько шагов назад. Снова останавливается, слегка мотает головой и снова разворачивается, идет дальше, доходит до троллейбусной остановки.
Алёна едет в троллейбусе и читает книгу с телефона. Буквы расплываются. Мысли не успевают превратиться в слова – она думает, что если выйти на следующей, то можно успеть зайти в новую квартиру, а потом поехать дальше за вещами, и никто не заметит. Это будет всего час с небольшим. Она встает, делает шаг к двери. Останавливается. Возвращается назад и садится. Снова встает. Когда двери открываются, она не двигается и выскакивает в последний момент, когда они уже начинают закрываться. На лице у нее появляется выражение упорства, взгляд фокусируется на точке впереди, челюсть сжимается. Она быстрым шагом заходит в небольшой продуктовый магазин возле остановки, кидает в корзинку пачку печенья в глазури из молочного шоколада, банку сгущенного молока, круассан с творожной начинкой и шоколадный батончик. Почти бежит домой, не раздеваясь, ставит чайник, только потом моет руки, снимает свитер и ботинки, расчесывает и убирает волосы, возвращается на кухню. Бросает пакетик черного чая в огромную кружку, делает две дырки в банке со сгущенкой кухонным ножом, наливает в кружку воды и сгущенки. Быстро ест печенье, запивая сладким чаем, – от холодной сгущенки он перестал быть обжигающим и стал просто горячим. Она за несколько минут съедает печенье и круассан, допивает чай, откусывает батончик, уже вставая, и бросает его на стол. Идет в туалет, включает воду, споласкивает правую руку и засовывает два пальца в рот.
Еще через несколько минут она чистит зубы, чувствуя пустоту в теле и в голове. Моет руки, выходит из ванной. Ей почему-то вспоминается, как в детстве, года в три, она в туалете детского сада начала напевать мелодию из заставки сериала, который шел тогда по телевизору. Ей казалось, что никто не слышит, а потом пришла воспитательница и сказала, что это не песня, а вой и она подумала, что кто-то плачет. Алёне было стыдно и одиноко и, как часто в то время, хотелось вообще ничего не чувствовать.
Алёна подходит к зеркалу, берет сантиметровую ленту из шкафа, немного задирает футболку и на вдохе грудью измеряет обхват талии. Получается 59, но если вдохнуть изо всех сил – 56.
Она смотрит на себя в зеркало, и в голове проносится и потом оседает фраза:
Это тоже моя жизнь.
Екатерина РубинскаяДевушка и смерть
But if you’ve never known the darkness
Then you’re the one who fears the most.
Токсичность нарцисса варьируется в зависимости от вида, например, N. poeticus более токсичен, чем N. pseudonarcissus.
Когда-то я мечтала жить одна и, наверное, ни на что бы не променяла такую жизнь – но с тех пор как рядом никого не осталось, я чувствую себя в бесконечном ожидании, что кто-то вот-вот должен вернуться, что все это временно и не совсем по-настоящему. Это безрезультатное ожидание похоже на физическое ощущение, когда никак не можешь толком согреться, что бы ты ни делала: окна закрыты, ниоткуда не сквозит, на тебе все самое теплое… и тем не менее. И тем не менее.
Весна для меня всегда тяжелое время, потому что я слишком привыкла к одиночеству. Это единственная часть года, когда я чувствую себя единым целым со всем остальным, и это все остальное, желающее совокупляться, пульсирует, и я пульсирую тоже. И если бы поблизости не было парков, я бы, наверное, совсем умерла. Я вспоминаю все свои немногочисленные влюбленности сразу, даже самые дурацкие и короткие, они все как будто во мне одновременно. Ты все время напряжена, тебе все время кажется, что из-за угла сейчас выйдет он, она, они, господи, да даже красивое цветущее дерево подойдет, чтобы обнять и прижаться, и все равно, что от него взаимности не дождешься (разве со всеми остальными не так же?). Я люблю зиму, но зимой обычно много работы и я выхожу очень редко, летом стоит удушающая жара, осенью, пожалуй, тоже. Кто знает, что останется от весны в ближайшее время – она и так началась по календарю, в марте, как будто у нее итальянская забастовка.
Конюхова, ты уже вещи собрала или как?
Или как
Не говори, что мне придется изобретать способы нарушать карантин, чтобы твоими дурацкими сумками заниматься
Ты не настолько изобретательна, прости
Кроме того, если тебя тут в обычное время не застать, то что говорить про карантин
Мне удивительно, что после стольких лет дружбы ты меня так плохо знаешь
Прости
Еще раз
Ну я правда все соберу, мне просто не очень хочется
И очень в лом
Конюхова, все нормальные люди пишут «влом», это наречие
Вприсядку
Вприкуску
Влом
Эти люди еще пишут «мне на это пофиг», а не «мне это пофиг», как принято в цивилизованном обществе
Ты отвлекаешься, собирайся давай
У тебя вещей, небось, полсумки наберется
Не хочу
Ну, выселят тебя завтра так и так, хочешь ты этого или нет. Так что лучше собирайся сегодня
Вообще-то меня никто не выселяет, но об этом как-нибудь потом
Хочешь сказать, что твоя хозяйка настолько тебя любит, что очень обрадуется жить в однушке с детьми и с тобой еще
Конечно, все получится
Дерзай
Честно, я бы их лучше в ту квартиру пустила, а в этой осталась
Не идиотничай
Та квартира твоя, так или иначе тебе придется с ней что-то делать
Захочешь – продашь
Хотя уже давно продала бы, если бы реально хотела, столько лет тебе об этом говорю
Давай не будем сейчас о проблемах с мотивацией, я все помню, честно
☺
А когда
А когда будем
Ты посмотрела статью, что я тебе прислала вчера? Там как раз про лень и прокрастинацию, очень хорошо, как по мне
Марин, я знаю про лень и прокрастинацию, спасибо
И если что, их нет
Но спасибо все равно
Понедельник
Последние два года я живу (точнее сказать, жила, но это еще непривычно) в маленькой съемной квартире на окраине. Мне не нужно ходить на работу, поэтому, в общем-то, мне все равно, где жить. Но теперь настал карантин, у моей квартирной хозяйки не стало денег, чтобы снимать дорогую квартиру в центре, и вполне резонно она перебирается назад, в свою однушку. То есть мою. То есть мою бывшую однушку. И вполне резонно мне придется ехать домой, и эту поездку я оттягивала как могла.