– Как родители, кстати?
– На дистанционке. Злятся друг на друга, потому что раньше можно было убежать на работу, а теперь приходится целый день друг на друга смотреть. Видишь, я от них тоже сбегать начал время от времени. Люблю их, конечно, соскучился очень, но мы все-таки отвыкли друг от друга. Мне иногда вообще кажется, что я уже не в состоянии жить с какими-то другими людьми, я в общежитии всего этого так наелся.
Мне приходит в голову, что мы с Сашей сейчас могли бы быть до сих пор женаты и могли бы быть точно так же заперты дома из-за карантина. Кажется, это жестоко, но я рада, что это не так: я прекрасно знаю, как бы выглядела эта жизнь.
– Ты это, дай мне хоть номер телефона для связи.
– Он не изменился, – говорю я, тут же думая, что слишком хорошего о себе мнения, что могла бы просто назвать номер и не ставить Дениса (у которого он точно когда-то был) в неловкое положение.
Я вижу, что в поиске по контактам ему выдаются, помимо всех прочих, Саша и Сашка. Денис колеблется.
– Я Сашка, – говорю я, глядя на номер, и мне становится смешно.
– Я знаю, – говорит он, тоже начиная (но тут же прекращая) улыбаться. – Мне просто пришло в голову, что теперь нужно удалить Сашин номер. Я не знал, насколько это будет вежливо делать при тебе.
– Ни в чем себе не отказывай, – говорю я.
Было чертовски неудачно, что я встретила Дениса, потому что никакой радости от проделанной вчера работы у меня не осталось. Проблема в том, что я ничего не довожу до конца, если это не касается заработка и не имеет дедлайна. Когда-то у меня еще были силы заставить себя что-то посмотреть или замутить какой-нибудь смешной хештег, но в последнее время мне легче просто сидеть или просто лежать, и сколько я ни спрашиваю себя (как рекомендуют психологи), чего бы мне сейчас на самом деле хотелось, мне совершенно искренне не хочется вообще ничего.
Поэтому я опять закрываю дверь в опустевшую, неловко выглядящую комнату номер два и ложусь в комнате номер один.
Мне казалось, что я все знаю: что все никогда не бывает хорошо в первый раз, что отношения требуют работы. Что работа эта часто сложнее, чем мы думаем в детстве, наблюдая за своими родителями. Что вполне нормально делать ошибки. Все говорят это тебе практически в один голос.
Ты что, собираешься всю жизнь быть замужем? Конюхова, я вообще не понимаю, зачем тебе замуж. Это так старомодно, господи
Вместе с тем очень трудно понять, что именно можно относить к ошибкам, а что – к красным флагам. Что нужно прощать и сколько раз. Нормально ли чувствовать себя так, как будто каждое слово, каждое действие размывает твою уверенность в том, что ты делаешь и зачем, как будто сам факт следования тем или иным путем разбивает камни, из которых этот путь складывается, и с каждым шагом все больше вероятность, что ты наступишь в неясное болото и сквозь него провалишься в пустоту.
Я уже почти сплю, когда приходит голосовое сообщение от Дениса. Я слушаю его, чтобы закрыть тему, и отвлекаюсь после каждого предложения. Мне кажется, что во мне насмерть борются две мысли: что я неизвестно зачем издеваюсь над собой – и что я наконец оправдана.
Саша, ты прости, что я вообще вот это все. Я не хочу бередить раны. Но ты вот сказала, что никто не виноват, потому что никто не знал. То есть да, смотри, никто не знал… про вашу конкретную ситуацию. То есть… что ты страдаешь. Но мы знали, что он за человек. Что он мог делать иногда, понимаешь. Мы же были в одних и тех же компаниях, и там были девушки. И все слышали, ну, понимаешь. Шуточки. И видели всякое. И никто ничего не говорил. Разве что в шутку тоже, знаешь, типа, приятель, полегче на поворотах… И тебе это не нравится, вот что самое противное. И ты видишь, что другим не нравится. Но вы смеетесь. Иначе, ну ты сама понимаешь, будет не по-мужски. Сраные мачо мы были, вот что. И главное, что потом, когда у тебя отношения валятся к чертям, когда кто-нибудь плачет и говорит тебе, что ты мудак, а ты искренне, понимаешь, Саш, искренне такой: о чем она вообще? С чего вдруг я мудак? А вот с того, блин, с того самого. И никто тебе об этом не говорил никогда. И сам ты никому не говорил. Только агрился, блин. На маму, на баб в интернете.
И я был мудак тоже. Тупой ревнивый мудак. Я бы мог тебе что-то сказать, но ты бы подумала, что я просто не могу принять наш разрыв. Я же еще год как минимум ждал, что вы разбежитесь. Я сейчас, когда тебя увидел, чуть не умер, а сколько лет уже прошло.
Я думаю о том, стоит ли переслать это сообщение Марине, но она никогда не поддерживала разговоры о Саше, считая в первой фазе этой истории, что личная жизнь должна быть личной, а во второй – что прошлое должно быть прошлым. Нескольких ранних попыток мне хватило, и я решаю ничего не делать и ничего не отвечать.
Наверное, я слишком эмоциональна, наверное, оно того не стоит, но я так и знала: стоило мне одной ногой ступить в эту чертову квартиру, как я тут же вернулась в эту чертову историю, в этот идиотский карнавал призраков. Никакое количество уборки и самообмана не может все это исправить или стереть из моей памяти.
Я так устала пытаться заснуть, что включаю свет (на часах три с хвостиком), сажусь и беру телефон. Социологические изыскания так социологические изыскания.
Через полчаса, проверив кое-что, что я уже успела подзабыть, я выясняю:
1. Пять одноклассниц/одноклассников работают в айти.
Шесть занимаются репетиторством.
Три работают в вузе.
2. Пять одногруппниц/одногруппников занимаются репетиторством.
Три фотографируют (возможно, они занимаются чем-то еще, но способа это проверить у меня нет).
Четыре преподают в вузе.
Четыре сидят в декрете.
Одна умерла от рака (две – если считать девочку, с которой мы не учились в одной группе, но один год ходили вместе на факультатив).
Конечно, я дольше всего думаю про них – Аллу и Алёну. Впору было здесь наехать на саму себя за то, за что я днем наехала на Дениса: где я была, почему ничего не знала? Алла бывала в университете редко и как-то попросила у меня конспект по истории, после чего пропала с занятий совсем. Как-то странно, что это единственное мое воспоминание о человеке, с которым потом произошла беда. С Алёной мы общались больше, потому что приходили на физкультуру раньше всех и с ней всегда можно было посмеяться.
Алина в декрете.
Полина в декрете и фотографирует.
Марина понятное дело что.
То есть почти все эти люди спокойно живут себе как ни в чем не бывало. Они заводят семьи, меняют профессии, продолжают читать книги и ходить в кино. И только мне, очевидно, достался самый глупый и жестокий лотерейный билет.
(Мой разумный внутренний голос тут же спокойно напоминает: это несправедливо, я понятия не имею, что на самом деле происходит в чужой жизни. Никто ничего не знал и не знает обо мне, но право же, что я сейчас знаю о других? Могу ли я с уверенностью сказать, что Алина или Полина удачно замужем, что их мужья не похожи на Сашу? Могу ли я быть уверена, что очередной бойфренд Марины не ревнует ее к каждому столбу и не называет ее гадкими словами?)
Да, пожалуй, Валя бы ужаснулась тому, как быстро все пошло коту под хвост. Теперь я была сердита и на нее, как будто она все-таки была виновата в том, что ни о чем не догадалась и ни о чем не спрашивала лишний раз.
Часов в пять утра во мне вспыхивает гнев, я резко сажусь в своей импровизированной постели, опять беру в руки телефон и пишу Денису, который, наверное, ожидает золотую медаль за свои откровения, за свою протухшую, гнилую искренность, которая оттого, что проявилась только сейчас, ничем не лучше неискренности Алин и Полин, которая, как любая мужская попытка поговорить о чувствах, случается только в ответ на ужасное, как необходимость загладить вину, как необходимость услышать: «Ничего, сынок, мама не обиделась».
ок
Четверг
Я просыпаюсь и думаю, что теоретически сегодня можно вообще не вставать.
Я, конечно, не собираюсь устраивать себе год отдыха и релакса – на карантине его себе устроят те, кто громче всех жаловался на то, какая это была скучная книга.
(Очень жаль, что я вспомнила об Отессе Мошфег, потому что теперь я обязательно мысленно заведусь минут на пятнадцать о том, как люди не понимают книги о скорби. См. также Дж. Д. Сэлинджер «Над пропастью во ржи».)
В сущности, никто не мешает мне так и продолжать жить отшельницей среди гор книг. Я жила без всяких людей предыдущие два года (и почти без всяких людей три года до того) и как-то справилась – тем более что даже от одного человека может случиться передозировка, после которой будешь много-много времени отходить и думать, что нет, больше никогда, больше никаких других людей в твоей жизни.
На самом деле очень странно, как давно я в последний раз видела знакомого или незнакомого человека вблизи. В школе и университете мы сидели щека к щеке. Я до сих пор помню каждый шрамик, каждую неровность на лицах своих соседей по парте. Цвет их глаз. Как выглядели волосы у них на висках, чем от них пахло. Сейчас это можно испытать разве что в общественном транспорте, да и то ты вряд ли будешь пристально разглядывать своего соседа – и уж тем более делать это по несколько часов в день.
Сейчас мне трудно представлять себе даже то, что лет пять назад я подрабатывала в кол-центре, немного репетиторствовала, что я регулярно слышала свой голос и чужие голоса – а еще раньше был университет, и было много людей вокруг, и была Марина, и я иногда ложилась спать с ощущением звона в голове и подолгу не могла заснуть из-за бесконечно проигрывающихся обрывков разговоров. Я, казалось, только и делала, что говорила и читала.
До сих пор, когда видишь людей, цитирующих любимые стихи наизусть, вспоминающих первые строки романов, сразу начинаешь очень скучать по филфаку. Жалко, что теперь у меня больше не было никакой такой компании с шутками, дурацкими играми и песнями, только Марина. Лектор как-то сурово прозвал нас генератором смыслов, потому что, конечно, мы не успели вовремя заткнуться, но почему-то на нас никто никогда не злился. Наверное, из-за Марины. Все говорили мне, что я тихая, да я, собственно, такая и была. Я все читала, все конспектировала, но хронически не могла посещать все занятия, потому что то болела сама, то ухаживала за бабушкой, а потом мне было стыдно появляться на парах, и я сидела на скамейке в соседнем парке, и мимо меня на работу бежали наши преподаватели. Я до сих пор спрашиваю себя, как мне удалось на последних двух курсах добиться повышенной стипендии (конечно, нам нужны были деньги, поэтому у меня не было вариантов, но все это случилось скорее вопреки логике и моим собственным ожиданиям от себя).