Ну что ж, будем, значит, ждать вскорости появления нового информационного ресурса, где видные дауншифтеры будут делиться рецептами успешного прозябания и приятного нищебродства.
Сам же я буду только рад тому, что смогу отсылать всех идиотов с их вопросами про дауншифтерство непосредственно к Антону Борисовичу.
А то мне уже остопиздело объяснять этим самым идиотам, что лично я решительно никакого отношения к этому славному или же, наоборот, позорному движению не имею, поскольку в своей деревне занимаюсь в точности тем же самым, чем занимался в городе. То есть много сплю и много курю.
Последний же свой акт дауншифтерства я совершил больше десяти лет назад, когда бросил надёжную и сытную службу в американском офисе в тёплом городе Алма-Ате и уехал с весьма туманными намерениями и перспективами в хладный Петербург, отчего мои доходы немедленно сократились ровно в десять раз.
И с тех пор я таких смелых действий не повторял и пока что повторять не собираюсь, ибо мне и так хорошо.
Жызнь
Бласфеми
Сон приснился. В жанре пошлейшей фэнтези. Даже самому во сне неудобно было.
Типа, несу я куда-то Волшебную Книгу («мерзость», само собой), за мной гонится, ясен пень, Черный Всадник, но с зеленой бородой. А на груди у него серебряными буквами написано «БЛАСФЕМИ».
По дороге я встречал отдельных знакомых: доброго МАССУ в островерхой шляпе с тележкой, полной страшно ветхих книг; как-то переночевал в домике у в меру демонической Линор Горалик, причем под утро внезапно пришел ее очень строгий папа. Но поскольку в фэнтези ничего ТАКОГО быть не может, папа быстро успокоился и мы с ним вроде бы даже как-то подружились.
Очень повеселил меня мелкий народец, который бойко лопотал на КОИ-8. Народец меня сильно уважал и называл «дХЛЮ».
Удивительно вот что: проснувшись, я, хоть зарежь, не мог вспомнить, как по-английски «ересь», помнил только что есть буква «ф». Полез в словарь: во! правильно – blasphemy.
И еще я прекрасно понимал КОЙ-8, а проснувшись, опять не умею.
Вяло текущее
Еще в пятницу Сап подарил мне диск своей «Лунофобии», на который я, между прочим, нарисовал Очень Прекрасную обложку.
Решил вчера этот диск вдумчиво послушать, а вот хрен: куда-то исчез шнурок, присоединяющий сидюк к зв. карте.
Полез рыться в шкаф, вместо шнурка нашел блокнот за 95-й год и уселся его читать с целью выяснить, кого из этих людей я еще помню. Никого не помню: Елиз. Мих., Агропром, Лена Пробст – кто такие? Никчемные, вероятно, существа.
Одна только запись меня поразила: «Джавдад, Хамза 2–81». На нынешнем моем подъезде тоже написано большими буквами «Хамза». Наверное, это неспроста. А может быть, и нет.
Вот Хамзу с Джавдадом я вспомнил. Это были два чеченца, которые построили где-то под Джамбулом фабрику по производству мраморных унитазов по американской технологии. Я тогда сидел на фрилансе, точнее, на матрасе посреди чужой пустой квартиры, ну и подписался к ним переводить для лысого-пузатого дедка Денниса из Калифорнии. Дедок обучал местные каз. кадры хитрому искусству отливки унитазов на продвинутом оборудовании. Он сильно скучал по двум харлеям, оставленным в Калифорнии, и по работе особо не надрывался. Вечор нажирался китайским пивом, спал до 11-ти, потом вдумчиво завтракал, а там и обед.
Хорошая была работа. Платили 15 баксов в день, зато гостя, ну и меня заодно, развлекали по полной: охота в заповеднике, где дедок радостно подстрелил перепуганного антилопьего детеныша, тосты, шашлыки, баньки. С девочками дедка чеченцы, правда, кинули, видимо решив, что это ему уже ни к чему. Он страшно обиделся. После заключительного банкета специальный шофер доставил в черном БМВ мое тело с двумястами баксами в нагрудном кармане и двумя литрами популярной в то время водки кеглевич по с большим трудом указанному мной адресу.
Хорошие, в общем, люди чеченцы. Если, конечно, за базаром при общении с ними следить, это у меня всегда неважно получалось, хоть с чеченцами, хоть с кем.
Да, а вот шнурок так и не нашел.
Как я провел лето в лагере
С каждым годом в летних лагерях ЛИТО все меньше женщин. В этом году их нет вообще ни одной.
В субботу в Разливе был учрежден Союз Покемонов Сети. Главным бухгалтером фонда поддержки малоимущих покемонов был назначен я. Самым достойным из малоимущих покемонов оказался тоже я.
Потом, правда, все сложилось не так удачно: я выпил лишку, слишком много разговаривал про Хуй, за что Масса сделал мне замечание и теперь не хочет давать Аванс.
Для дальнейшего утверждения Жизни ходили на кладбище.
На кладбище довольно оживленно: еще не умершие люди много шутят и показывают друг другу разные смешные могилки. Сильно радуются, когда находят кого-то знакомого – ректора своего института или любимого киноартиста.
Ахматова, Курехин, Мандельштам (не тот, но тоже Эмильевич) и никому не известный Исаак Ааронович Шнеерзон лежат тихо, не пиздят. Очень приятные.
Ночью все вдруг сильно возбудились, вспомнив, как Цунский, громко чавкая, жрал лапшу-доширак, раскрошив в нее плавленый сырок, и побежали в магазин. Вокруг магазина плясали разные существа поди-целуй-меня-везде.
Я опять выпил лишку, громко называл их охлосом и показывал на них пальцами. Охлос оказался добродушным, о том, что про него говорят обидное, не догадался и ебало мне в этот раз не разбил.
Утром я пошел искать сигарет в беседку, в которой выпивали накануне, и нашел на столе синий пластилиновый хуй. sap потом рассказал, что этот хуй ему подарили две маленькие девочки в лесу.
Цикличность появления Хуя меня насторожила и, поскольку публика начала подозрительно внимательно просматривать на компьютере худ. фильм про брата-2, я сел в поезд и уехал от греха.
Подъезжая к перрону, меня окончательно расстроила очень большая светящаяся надпись ЕБЕЛЬМЕБЕЛЬ, в общем, пора в крематорий.
До свидания.
Как я давал интервью
Комарово, Дом творчества писателей им. Н. Тихонова (хуй знает кто такой).
Финский журналист Тимо Лоухикари – тихий, удивительно мало пьющий, почти не говорит, поэтому приятный, с диктофоном.
Я – все время пьющий, говорю быстро, много и бессвязно, размахиваю руками, неприятный.
В комнате еще присутствуют Новиков и Водка.
Мы с Новиковым наливаем, выпиваем, морщимся.
Т и м о: Дима, что ты думаешь про русский писатель Сольженицын?
Я: Русский писатель Солженицын – такой же мудак, как русский писатель Лев Толстой, они оба всерьез вообразили, что при помощи буковок можно всех исправить, поэтому все время хватают тебя за пуговицу и ебут мозги. Поэтому я про них не думаю, потому что про них скучно думать.
Тимо молчит. Мы с Новиковым выпиваем, беседуем про то, что уже сколько можно пить, и вообще баб все меньше, никуда это не годится.
Т и м о: Дима, а кто из русских писателей ты думаешь хороший?
Я: Мы с Новиковым очень хорошие писатели. Хотя Новиков все время пишет длинную неприятную Хуйню. А я пишу короткую неприятную Хуйню. Но мы все равно никому нахуй не нужны, потому что всем нужны только плохие писатели, как акунин-пелевин. А чем лучше писатель, тем он больше никому нахуй не нужен.
Тимо опять молчит, а мы с Новиковым опять выпиваем и долго рассуждаем про то, как бы так ловко устроить, чтобы во всех поездах дальнего следования пассажирам насильно продавали наши с ним книжки, и как бы мы тогда здорово наварились. Хотя это, конечно, очень вредно для эгрегора, да и хуй с ним, с эгрегором.
Ну и так далее в том же темпе.
При этом медленный финн Тимо уже успел склепать по своим интервью целую статью с картинками, по-фински, конечно.
Одну картинку, где я, Много Водки и Пива, я теперь буду использовать как парадную фотографию на случай, если к резюме какому-нибудь надо фото приложить или на ПМЖ куда-нибудь соберусь.
Да, а самое удивительное, что за последнее время я уже видел кучу статей немцев, голландцев, еще кого-то, и все они хором пишут про полутрупную сетевую литературу с Тенетами, Лито и Лимбом во главе.
Похоже, что у них там уже все так хорошо, что ВООБЩЕ ничего не происходит.
И сапоги им не жмут, и ноги у них не потеют, а вот позвольте-ка пепелок стряхнуть.
Спокойной ночи.
Авансы
Мучительно хочется заниматься чем-нибудь никчемным, неинтересным и совершенно никому, главное чтобы и мне, не нужным. Например, пройти все тридцать уровней в дум-два, остопиздевшем еще лет семь назад. Или смотреть по телевизору футбол, в котором мне последовательно насрать на: ливерпуль, баварию, королевство монако и неизвестный кубок, за который они все играют.
Это означает, что мне дали аванс за еще не сделанную работу. То есть теперь надо работать задарма. Никогда нельзя брать никаких авансов.
Хозяйственное
Пошел платить за электричество и случайно нашел универсам, который искал много лет.
Ничего корейского в универсаме все равно не продавали, поэтому накупил много разных вещей: селедки, сметаны, крупы, еще чего-то – полную сумку.
Принес домой, понюхал – все какое-то невкусное.
Сложил в холодильник, чтобы хорошенько сгнило, а то просто так жалко выбрасывать.
Про Рояль
Пошел после работы тихо выпить в тишине пива.
За соседним столом люди разговаривали про обрезную вагонку, я это дело страшно люблю. Но скоро они чего-то клюкнули, позвали к себе музыканта Эдика, который обычно поет негритянские блюзы, и стали петь хором под гитару.
Я тоже с удовольствием пою хором разные песни: один раз в год сады цветут и еще слышишь, время гудит БАМ. Но эти оказались бляцкими ровесничками – они пели: все-отболит-и-мудрый-говорит, забытую-песню-несет-ветерок, вот-новый-поворот и ты-вдруг-садишься-за-рояль.
Я страшно жалел, что заказал вторую кружку пива, – и бросить бы ее, но Пиво нельзя бросать одно, потому что Пиво – доброе, мокрое и несчастное. Мечтал о каком-нибудь огнедышащем ВЕРБИЦКОМ на Чорном Коне, чтобы разрубил их к ебени матери чем-нибудь пылающим, но ничего такого не пришло. Сам тоже мечтал сделать что-нибудь, но попроще: пернуть погромче в паузе или сказать «ой, блядь, как хуево-то», но тоже ничего не сделал, зассал.