Допил пиво, поднял воротник, засунул руки в карманы и ушел потихоньку нахуй.
Ну поют и поют, имеют полное право. Да хоть отель калифорнию, не ебет.
Итоги
Сегодня прогнал всех, которые звали в Гости, они ушли, а я ходил один-одинешенек по Геликону, никому не нужный.
Потом смотрю: а там салатики остались, до завтра наверняка протухнут, уложил в сумку, сейчас кушаю.
Поймал такси за сто рублей. Водитель всю дорогу молчал. Ничего не рассказал про то, какой Собчак был плохой, и на дороги не пожаловался ни разу, что, мол, в Москве-то Лужков небось хорошие дороги прокладывает.
Я бы ему и пятьсот рублей дал бы за это, но уж договорились на сто, так что теперь дашь больше – обидится.
Пришел домой, почитал интернет, охуел даже. Написал в ответ четыре письма, ни одного не отправил, потому что, если я письмо Пьяный напишу, то обязательно за него потом утром извиняться придется.
Сохранил на всякий случай, может быть, хорошие письма были, пригодятся, мало ли что.
Спасибо все равно, я как-то даже задумался, правда.
Похмельное Сентиментальное
Меня всегда когда спрашивают, бывает ли дружба между мальчиком и девочкой, я отвечаю, что бывает.
У меня один раз была подруга, когда я в общежитии жил, с которой я ни разу не ебался. При этом я вообще ни одного человека тогда не знал, чтобы он с ней не ебался. Я даже ей однажды выговаривал, мол, Нэлка, все понятно, но вот с Этим зачем? Он теперь ходит по всему общежитию и сразу с порога рассказывает, задолбал уже всех.
А что, говорит, с ним было делать – он пришел плова пожрать, потом пиздел-пиздел, я спать легла, чтобы он не пиздел, а он залез ко мне под одеяло и стал опять пиздеть, что ЭТО для женского организма очень полезно, ну я сказала: Вова, на, только помолчи.
Однажды Нэлке понравилось большое зеркало в нашей комнате. Коммунист Касым, старший по комнате, сказал, что если она напишет расписку, что отдастся за это зеркало, то можно взять. Глупая Нэлка честно написала: я, такая-то, номер паспорта, обязуюсь отдаться Касыму такому-то ЗА ЗЕРКАЛО, дата-подпись.
Касым бумажку взял, аккуратно сложил и сказал, типа в шутку: а знаешь, что с тобой будет, если я эту расписку в Деканат отнесу?
Потом он вернулся через час, собрал все кружки в комнате и пошел их мыть с содой. Я его спросил, почему он с ума сошел, эти кружки вообще никто никогда не мыл. Он рассказал: а ты знаешь, что она в РОТ БЕРЕТ, а потом приходит к нам чай пить из наших кружек.
Расстроился я, пошел к той же Нэлке чаю попить. Жалуюсь: ну как, спрашиваю горько, ну как люди могут быть такие мудаки? А ты, говорит, все кружки после него вымой, может, тоже легче станет. Шуточки ей, все ей похуй.
Однажды летом все разъехались по домам, а во всем общежитии остались только мы с Нэлкой. Я устроился грузчиком в хлебный магазин, денег, пока зарплату не дали, вообще ни одной копейки не было, жрать нечего, булочки только напизженные, зато много. А Нэлка ходила ебаться к какому-то капитану милиции и приносила оттуда сосиски в целлофане из его холодильника, в общем, ничего, прожили.
Я был у нее на свадьбе свидетелем со стороны невесты. Приезжал ее папа из Караганды. Папу звали Мордко. Она так и была записана в паспорте: Нэлла Мордковна. Папа-Мордко был похож на выкопавшегося из могилы папу рэдрика шухарта: весь парализованный. Он сказал Тост: К-к-к-к-ебени матери!!! И опрокинул в себя водку.
Потом институт кончился. Я женился, уехал работать учителем, Нэлка уехала куда-то в Австралию, тогда это считалось все равно что умерла.
В общем, все так как-то, давно это было.
А больше с тех пор просто так дружбы не было, врать не буду.
Похмельное Пафосное
Кстати, пошел третий год, как я живу в Петербурге.
До сих пор не знаю толком, ненавижу я этот тяжелый отсыревший город или все-таки это единственное место, в котором я могу жить. Я приехал в него осенью и живу в нем осенью. Когда тут вдруг появляется солнце, он становится похож на старуху, накрашенную кондукторской помадой.
Здесь нужно сочинять Идиотъ, преступление и наказание, в конце обязательно писать, что скучно жить на этом свете, господа.
Я езжу по нему сверху, только когда пьяный. Два раза через Неву и один раз через Черную Речку. Почему-то страшно люблю Неву, даже зимой, когда на ней валяются кокакольные бутылки. Эти, блядь, Адмиралтейство и Биржа. Исполняется с подвыванием.
Если бы я вдруг стал красивый и богатый, как писатель Акунин, я купил бы квартиру на Фонтанке, с эркером, я там уже себе присмотрел. Пил бы в эркере коньяк, потом гулял бы в длинном пальто, заложив руки за спину.
Кони на Аничковом мосту так себе, правда. Попса. Я бы ходил в другую сторону, на чижика-пыжика пепел стряхивать.
Осеннее хозяйство
Горе, горе. Осень. Я макаю усы в пену, думаю: а успеют ли убрать яровые? А озимые высадить?
Раньше я очень любил читать в газете целиноградская правда про ход уборки зерновых: в макинском районе еще косить и валковать, а в алексеевском уже почти все пожали. Сейчас такого уже негде прочитать.
Голубь-невермор на балконе остепенился: завел себе постоянных блядей, серут теперь в шесть жоп, половичок, вывешенный в июле для просушки, занесло сугробами серо-белого говна. Я кидаю в блядей пустыми молочными пакетами через форточку, бляди смотрят на меня сквозь стекло с недоумением: а это еще кто? Лениво отходят в сторону. Невермор разъел морду совсем уже невозможную, на окружающее не реагирует, скучно ему.
Надо покупать Кальсоны с начесом. Раньше хорошие Кальсоны пошивала китайская фабрика дружба, а сейчас кругом только тайваньские подделки, неноские и маркие, дрянь, а не Кальсоны.
Курточка в клеточку куда-то запропастилась. Я эту курточку купил пять лет назад на китайском рынке в Алма-Ате за четырнадцать тенге, что на доллары это тогда выходило центов тридцать, а она все как новая была. Наверное, в стиральной машинке затонула, надо бы туда порошка засыпать и включить, может, чего полезного всплывет.
Отчет
Вчера в очередной раз ходили принимать меня и Осанчеса в союз писателей. Я, в общем-то, давно передумал в него вступать, но сильно звали, неудобно было отказаться. Там седая старушка в буклях рассказала, что женщины лежат снизу, чтобы всегда быть сверху. Очень хорошая мысль, между прочим, если сильно хорошо подумать.
Масса, как оказалось, писателей совсем не любит, поэтому мы все от них ушли и поехали к нему домой пить пиво, и что-то там еще было. А когда оказалось, что уже два часа ночи, пошли провожать девушку Лукас домой.
Сап купил всем по дороге в киоске пива: мне семерку, себе туборг, а Лукас шампанского.
Однажды Павлик Афанасьев из франции купил в бакалейном магазине поселка лахта бутылку шампанского, тут же откупорил, выпил полбутылки. А что, сказал, очень хорошее пиво.
Потом мы вернулись к Массе допивать коньяк-кардинал, еще потом оказалось, что уже пять часов утра, все спят давно. Поехали по домам тоже спать, но встретили возле магазина девушку из параллельного класса математического интерната, который закончил Сап и еще кто-то, Леха Андреев, кажется. Девушка очень очень долго радовалась, и я, чтобы с этим делом покончить, холодно совсем уже, осень, блядь, позвал всех к себе в гости. А девушка все время говорила говорила говорила, пропускала буквы, слова, предложения. Оказывается, именно так выглядит в быту наркомания, очень неприятно, очень. Пиздят, оказывается, много.
Я подумал, что если этой девушке налить коньяка, то она будет пиздеть еще неделю, и притворился, что я будто бы этот коньяк спьяну потерял.
Потом добрый Сап куда-то эту девушку увез, стало тихо и я лег спать в ботинках.
А больше вчера ничего не было.
Жизнь после контекста
Несколько дел, которыми можно заниматься одновременно:
1. Слушать рамштайн, который всех давно заебал.
2. Читать павича, который всех ещё раньше заебал.
3. Смотреть ментов, которые даже не заебали, а просто хуёвые.
4. Пить пиво балтика-семерка, которое давно сосёт.
5. Есть итальянский пирожок из макдональдса, которые – и макдональдс, и пирожок, и итальянцы – все давно нахуй все сосут и с самого начала были хуёвые.
А всё вместе получается удачно, и дует обогреватель, который я три года назад купил даром на измайловском рынке у вьетнамца, которые – и обогреватель, и вьетнамец, – должны были сдохнуть на следующий день, а вот всё живут и живут, и очень это славно, и всем тоже спокойной ночи.
Немного о себе
Вчера в вашу честь я былинно и исконно нажрался, как не нажирался уже довольно давно, месяца, наверное, два. Доебался до бесцветного белобрысого молодого человека и объявил его Сатаной, потому что Сатана, по моему мнению, в его земных воплощениях именно вот такой бесцветный и белобрысый. Всех в споре победил, остался за столом совершенно один, выпил ещё водки и лёг спать на диване в Геликоне.
Проснулся весь в Кровище, но, к счастью, ничего романтического, никого даже не зарезал, так просто кровь носом пошла, скучно.
В общем, люблю я вас почти всех. Более прочих люблю разнообразных сук и блядей, но таких, к несчастью, не так много, как некоторые жалуются.
Просто так жизнь
В связи с различными болезнями, в которых во всех сам же и виноват, сижу дома и веду тихую незаметную жизнь – читаю мумитроллей, которых каким-то образом ухитрился никогда раньше не читать, просматриваю телепередачи. Еще купил ностальгический диск с разными думами и квейками – даже поиграл минут, наверное, двадцать. Там все по-прежнему и всё те же монстеры всё так же поджидают за теми же углами, скучают без меня. Милые, милые. И ничуть не постарели.
Зато когда я менял деньги в обменнике и дал в качестве документа военный билет, выданный мне ровно двадцать лет назад, женщина за стеклом долго сравнивала фотографию со мной и сказала: «Да, а вы поизносились». Я как-то не нашелся чего ответить. Но деньги поменяла, впро